В Нижегородском театре оперы и балета экзотически представили ораторию Генделя «Триумф времени и разочарования».
Молодой саксонец написал «Триумф времени и разочарования» в 1707 году в Италии. В опусе сплелись христианское учение о грехе, католическая назидательность, певучий итальянский язык, аллегорические персонажи и отсутствие внешнего сюжета.
Это философические разговоры четырех условных персонажей о бренности. Красота дружит с Наслаждением, но потом от него отрекается, ибо на нее влияет трезвость рассуждений об искушении и суетности, исходящая от Времени и Разочарования (то есть от мира, где Время пожирает всё). Красоте нужно понять, что красота преходяща – и раскаяться в легкомыслии.
Конечно, «Триумф» не задумывался автором как спектакль, но мировая практика свидетельствует: инсценировка барочных ораторий – распространенное ныне занятие. Театр взял первую редакцию оратории, хотя Гендель не раз возвращался к этой вещи. В частности, к музыке арии «Lascia la spina cogli la rosa» (« «Избегай шипов, срывая розы»), которую композитор взял из своей первой оперы «Альмира», а позже использовал еще и в «Ринальдо». Уже ради такой арии стоило ставить ораторию.
«Представить современный оперный театр без произведений Генделя просто невозможно»,
— говорит художественный руководитель театра Алексей Трифонов,
«а “Триумф времени и разочарования” – одно из главных произведений высокого барокко. В этом произведении удивительный синтез стилей немецкого и итальянского барокко. Поразительные мелодические и гармонические находки Генделя, очарованного Римом, и музыкой Корелли, который, кстати, принимал участие в премьере оратории».
В Пакгаузе на Стрелке оркестр, созданный в Нижнем Новгороде музыкальным руководителем театра, специалистом по музыке барокко и дирижером Дмитрием Синьковским, сидел не в яме, а перед публикой. Коллектив La Voce Strumentale – форпост исторически информированного исполнительства в Нижнем, он состоит из молодых и умелых музыкантов.
К ним на «Триумфе» присоединились мэтры: Ася Гречищева (теорба и барочная гитара), Игорь Бобович (виола да гамба) и блистательный Федор Строганов. Он, как когда-то Гендель на премьере оратории в Риме, играл попеременно то на органе, то на клавесине. В том числе – инструментальную интермедию из первого действия.
Синьковский, который еще исполнил партию первой скрипки, предложил быстрый темп и энергичный драйв, динамические контрасты подчеркивали остроту поставленных в оратории вопросов, что не исключало проникновенной задумчивости в нужных местах. Главное, опус о красоте звучал очень красиво. Плюс, конечно, низкий строй, отсутствие вибрато, отменный барочный гобой Владислава Врублевского – и прочие приметы старины. Всё как положено.
Глобальная аллегория прочитана постановщиком Елизаветой Мороз как борьба жизни со смертью, где жизнь проигрывает – раз за разом. Время – это смерть. Разочарование тоже. А Красота – жизнь. Праведная риторика спасающих гонителей оказывается для нее перманентным адом. По мысли Мороз, Красота становится объектом опасного и не слишком милосердного опыта, целью манипуляций других персонажей. Данный Красоте второй шанс (жизнь после смерти) заканчивается тем же, что первый. Как принесли Красоту в гробу в начале, так в финале она в гроб и попадет.
Режиссер оспаривает благочестивые тезисы Памфили о непременной суетности красивого и отрицании любого наслаждения на земле, а также о праве Времени судить Красоту на земле лишь по надмирным лекалам. В начале спектакля звучат реплики на русском, как ответы на вопрос, что такое красота. Красота – это жизнь, а не эстетика. Это дети, цветок, солнце, щенок, смех, поцелуй, она в глазах смотрящего. Такая «суетность» не грех. Но моралистам из «Триумфа» все равно: загубив Красоту, Время и Разочарование равнодушно играют в карты.
Из несценической оратории сделана более чем театральная вещь. Причем – с помощью художника Сергея Илларионова – с подчеркиванием аллегории.
Небуквальные мизансцены, причудливая сценография, еще более причудливые костюмы, неоднозначные взаимодействия персонажей с предметами, брутальная игра со светом, нелинейное соотношение звучащего слова и действия. Театр теней и видеопроекции, женские роды на сцене, слезы, собираемые во флакон, армрестлинг аллегорических противников, пара на наших глазах состарившихся влюбленных, магические зеркала, самобичевание, люди как подставки для стола. Пародия на поп-вокал и сложная пантомимная работа статистов-фриков, создающих то мораль, то абсурд.
И многое другое, всё карнавально и напоминает игру в ассоциации. Иногда слишком сложную, когда попытки угадать «что бы это значило?» могут отвлечь от музыки и текста. Зачем это нужно, Мороз рассказала мне сама.
«Для меня важной темой в этом спектакле является осознание и принятие собственной смертности. Мы все заслуживаем второй шанс, каждый имеет право на ошибку, так мы говорим в нашей повседневной жизни. И вот наша Красота чудесным образом получает возможность прожить жизнь заново.
Наслаждение, Время и Разочарование создают ей довольно искаженную модель жизни. Соответственно, я искала такое пространство, в котором будет заложена театральность и неестественность: такими пространствами для меня являются залы прощаний, бюро ритуальных услуг, анатомический театр.
Так как текст оратории бездейственен, и это философия в чистом виде, я ставила своей задачей в каждом номере создать свой микромир, который не всегда впрямую, но раскрывал бы суть персонажа и его философии. А в основном главный вопрос и ответ этого спектакля такой: какая красота сегодня вокруг – такая она и на сцене. Естественно, возникают и параллели, и аллюзии, даже цитаты какие-то.
Я не ставлю задачей, чтобы зритель обязательно считывал, откуда это и зачем. Более того, есть некоторые моменты в спектакле, в которых никто никогда не догадается, «кому я передаю привет». Это и не нужно, ведь есть другой план, и он действенно-эмоциональный. Вот это важно.
Вольно или невольно любой режиссер в своем спектакле отражает что-то свое, личное. Зрителям не обязательно в точности понимать, о чем я, но они воспринимают это через свой опыт.
Очень забавная ситуация была с одной мизансценой например. Андрей Немзер, Разочарование, в da capo своей арии работает с утюгом. Я искала странное и умиротворяющее действие, чтобы усилить наплевательский посыл Разочарования. Типа люди страдают и умирают, а я на кухне платки глажу и между делом болтаю. А вот некоторые зрители решили, что он сначала решает прижечь утюгом Красоту (маньяк), но передумывает и гладит платочки. Вот это уже фантазия зрителей, а не моя. И это замечательно.
Восприятие зависит от смотрящего. Я бы, как зритель, просто попыталась проследить за маленькой жизнью Красоты как за своей собственной».
Поток арий в постановке смонтирован как коллаж ситуаций. «Одна ария и даже да капо – новый виток событий» Спектакль имеет глубокие корни в средневековых, ренессансных и тем более барочных театральных формах. Фарс, гиньоль, бурлеск, «избыточная» эстетика 18-го века. Несомненно, фильмы Гринуэя. Даже магический театр из «Степного волка» Гессе.
Место действия – то ли обшарпанный старинный зал со сценой, то ли и впрямь анатомический театр (есть висящий скелет). Крыша тут в дырах, двери и стены в паутине, лепнина сбита. Вот оно, запустение от Времени.
В костюмах всё перемешано со всем и нет удержу фантазии художника. Вот Наслаждение (Яна Дьякова): дама в элегантных черных брюках и красной бандане. Но главное – в накладном декольте, где внушительные выпуклости обхвачены большими пришитыми ладонями. (После смерти Красоты Наслаждение судорожно ищет новую красоту. Мальчика из зала вытаскивают на сцену, облекая его в золотое. «Золотая молодежь», а как же).
Вот Время (Сергей Годин) – сухой и седой «викторианский» джентльмен-гробовщик. Вот Разочарование (Андрей Немзер)– несуразная фигура с рыжей бородой и оттенком безумия в манерах, с веером в руках и в слоях одежд разных времен.
Красота – немолодая и седая, она одета в золотое платье.
В финале, когда «беспощадность во благо» достигает апогея, обруганная Красота остается как бы без кожи. А прежде она выносит суровым наставникам портрет Достоевского: сказал же писатель, что красота спасет мир
Пели все ярко и с учетом феерии действия, разыгрывая мистико-риторические фантасмагории постановки артистически броско, но есть нюанс. У солистов по идее должны царить «сложнейшие фиоритуры», но вот их было маловато. Кроме как у Идрисовой-Красоты, но и у нее на этот раз с небольшими сложностями.
Впрочем, оратория, кроме партии тенора, написана, как считается, для кастратов, с их феноменальными вокальными возможностями. Кастратов нынче в опере не водится, а Синьковский, как он говорит, специально взял четыре голоса, сопрано, меццо, тенора и контратенора, ибо убежден, что
«нынешняя тенденция постоянно заменять кастратов голосами контратеноров – всего лишь мода» .
Слушать все типы генделевских арий, от бравурных до элегических, понимать заложенные в них аффекты и думать, как они сочетаются с режиссерскими эффектами, по-любому интересно. Главный вывод из моралистического шоу – визуальная красота должна совпадать с внутренней. Спасет ли она мир, никто не знает.
Майя Крылова