В Новой опере показали один из лучших спектаклей сезона.
Там прошла премьера «Кармен в моей голове». Это постановка Балета Москва, труппы, которая уже давно стала частью оперного театра в саду «Эрмитаж». Театр пригласил Татьяну Баганову, мэтра российского современного танца. И не прогадал.
Получилось авторское высказывание на тему одного из самых популярных образов мирового искусства, где парадоксально обыгрывается именно его популярность, даже навязчивость, закрепленная не только в сознании, но и в подсознании. При этом Багановой не понадобились ни сюжет Мериме, ни музыка Бизе.
Для нее коллизия Кармен и Хосе самодостаточна, как вещь в себе, как обобщенный архетип, без готовых к употреблению культурных подпорок. Музыку специально написала Настасья Хрущева, а главных героев как таковых нет, их ситуации отданы нескольким дуэтам или группам солистов. Авторам спектакля важна не история конкретной любви, измены и ревности, но ее глубинные корни: мучительно-неодолимая зависимость людей друг от друга, умение одних людей мучить других. Поступки тут — символ то ли свободы, то ли жестокой игры без правил.
Конечно, в балете много условностей, пластических, сценографических и бутафорски-театральных. Они концептуально ясны, детально, но не занудно проработаны и хорошо формируют общий замысел. Всё нелинейное в спектакле бьет в одну точку, в итоге создавая особую цельность. В ней полно сюрреализма, за которым каждый узнает реальность. Таков фирменный почерк Багановой, создательницы не одного превосходного спектакля.
Музыка Хрущевой, и яростная, и монотонная (в зависимости от решаемых задач) детально описана ею самой: манифесты – важная составная часть этих сочинений. Чего нет в партитуре? Психологизма, развития, новых приемов, аллюзий на Бизе и испанское, оригинального композиторского языка. Есть – барочные мотивы и формы, повторения кадансов, банальности в интонациях и оборотах, «заплясывание до смерти, поэтика ярости и Кармен в своем торжестве».
Все перечисленное (я бы еще добавила взрывную смесь минимализма с Пьяццоллой и Чайковским) исполнено ансамблем солистов (две скрипки, виолончель, рояли и барабан). Музыканты сидят на сцене и периодически импровизируют. Сопрано (в финале истошно поет балладу Китса о зачарованном девицей рыцаре) звучит неотвратимо, как оракул. А камерный хор Московской консерватории реально находится в гуще действия (полупение-полушепот повторяемых слогов, аналог зацикленности).
Почему барокко, понятно: его аффекты – самое подходящее для выбранного истошного ракурса. Почему банальность – так разве страсть, власть, эротика, зависимость и подавление не банальны, то есть не присущи всем и каждому? Разве муки в человеческих мозгах, зацикленных на борьбе полов, не банальны? В силу повторяемости (тут минималистические бдения совсем впору). И разве Хрушева не автор книги о метамодерне, в которой банальность музыки настойчиво поэтизируется? Как примета настоящего времени.
Сценография Ларисы Ломакиной – огромная многоэтажная конструкция, построенная на аллюзиях к рисункам Эшера и Пиранези. Этакий вертикальный геометрический абсурд, когда красные и серые лестницы и переходы частично ведут в никуда или вывернуты наизнанку, когда внутреннее становится внешним, и наоборот. И явно аналогия с лабиринтами и закоулками в головах и поступках.
Мужские фигуры бродят в сером, солдатском, а женские – в оттенках тревожно-красного, это платья коллективной Кармен. Ну, так и история не о спокойствии. Кроме этого, в оркестровой яме колышется голубая пленка: в нее картинно сползают «персонажи», но «вода» быстро исчезнет, ибо ее наматывает на себя Хосе: водоем обмелел, в отличие от мужских иллюзий. «Как я ненавижу этот город с его гвадалквивирскими купальщицами!», цитируя Мериме, кричат участники.
Движения, производимые женщинами то на каблуках, то в балетках, полны давящей экспрессии, и агрессии, как и кинетической резкости, и обволакивающей пульсации, в них полно. Все Кармен сминают попавшие под руку мужские тела, как сдутые воздушные шарики. Партнеры принюхиваются друг к другу, буквально. Ногами захватывают чужую ногу, наступают ногой на грудь, под взвизгивания скрипок и виолончели, под их же тягучие тоскливости. Хозе отчаянно хватает пустое пространство, где уже нет тела. Рука тут — удар, стопа — ловушка, корпус – баррикада, а шаги – синкопы.
Танец временами уходит в акробатику. Она по-разному взаимодействует с истериками музыки, то считаясь с ее ритмом и метром, то нет. Все одержимы собой, властью над другими и невозможностью освободиться. Иногда это танец, иногда – мимические сцены. Бессмысленно-бесцельные марши обоих полов по лестничным пролетам (туда-сюда, вверх по лестнице, ведущей вниз, перила и опоры — и тупик, и выход) оптимизма не добавляют, ведь от себя не убежишь. Действие в почти автоматических контактах и случайных связях происходит одновременно на нескольких уровнях.
Порочный круг здесь буквален, а завороченные «внутрь» стопы и выкрученные локти символичны. Женщины победно смеются, мужчины бессильно или агрессивно реагируют. Есть и «коррида», когда девица в вязаной желтой шапке с рогами нагло тиранит партнера. Будут споры, какой спектакль поставила Баганова: феминистский или антифеминистский? У нее женщина — существо непознанное, страшноватеньное и грозное. Но может быть, это лишь в глазах мужчин?
Артисты Балета Москва танцуют вместе с учениками Московского хореографического училища имени Лавровского. У всех хорошая пластическая отдача, и в «скованности», и в «бурности». Впечатляет финал, когда (в традициях опер барокко) появляется мифологический «бог из машины» — огромная кинетическая женская фигура. Ломакина, по ее словам, тут вдохновилась объектами фестиваля цитрусовых во Франции.
Плетеный кринолин великанши густо обшит апельсинами, женщина декоративно режет их ножом на части, что означает символическое убийство всех Хосе, по одному вылезающих из недр ее громадной юбки. Вокруг экстатически пляшут другие Кармен в масках костлявой дамы с косой. Хотите — поминайте Фрейда. Или задумайтесь о том, что в спектакле перевернуты не только декорации, но и ответственность за жизнь и смерть: отвергнутый герой угрожает героине ножом, но и она смертельно опасна, как ядовитая змея. Это рассказ о том, что любая женщина бывает (может быть) такой по жизни. Как говорит Татьяна Баганова, Кармен не персонаж, а сумма обстоятельств.
Вот такой получился Татьянин день в Новой опере. Яркий, страстный и непредсказуемый.
Майя Крылова