В концертном зале «Зарядье» прозвучало сочинение молодого Генделя неопределенной жанровой принадлежности, но удивительно прекрасное – трагическая пастораль «Ацис и Галатея».
Сочинение «Ацис и Галатея» увидело свет в 1718 году – великому Генделю было всего 33, его признание и всеевропейская слава были еще впереди. Это был фактически начальный этап периода, в котором композитор писал практически только оперы в итальянском стиле, а до рождения его великих англоязычных ораторий еще должны были пройти десятилетия.
Тем не менее, «Ацис» – это сочинение на английском языке. Несмотря на наличие хора и достаточно большого по барочным меркам оркестра – опус весьма камерный, в котором действует всего четыре героя, при том, что один из них – злодей Полифем – проявляется в активном действии только ближе к финалу.
Композитором «Ацис» назван ораторией, но по большому счету ораториальности в нем не много, а вот признаков барочной оперы – хоть отбавляй: череда сменяющих друг друга арий и речитативов-секко сложены во вполне драматургически убедительный сюжет, а финальное разрешение противоречия между влюбленной парой и преследующим ее ревнивым завистником неожиданно и полно подлинной театральности.
Либретто «Ациса» написал знаменитый Джон Гей, тот самый, что позже сочинит для композитора Пепуша литературную основу пародийной «Оперы нищего» – сочинения, обессмертившего имена обоих соавторов. Во многом именно таланту либреттиста «Ацис» обязан своей ладностью, логичностью, драматургической правдивостью и новизной финального решения: нимфа-пейзанка оборачивается могущественной волшебницей и трагической героиней, в то время как комический злодей оказывается совсем небезобидным персонажем.
По всей видимости уже тогда проявилась парадоксальность мышления Гея, в котором драматическое чутье и умение привнести новизну сочетались с чувством формы и пониманием театральной природы оперы.
Мастерство ли либреттиста, живой английский язык, звучащий вокруг автора в режиме реального времени, или еще какие-то обстоятельства предопределили высокое качество музыки Генделя в этом опусе, или все вместе, но, бесспорно, что «Ацис и Галатея» – одно из самых сильных его сочинений, несмотря на то, что относится к ранним. Все просто, естественно, безумно красиво, но не приторно, нигде не чувствуется чрезмерность барочного мироощущения, подразумевающего избыточное самолюбование.
Несмотря на то, что арсенал средств выразительности принадлежит стопроцентно барочной стилистике, по изяществу и чистоте линий, гармоничности формы и самому своему духу опера-оратория ближе к сочинениям ренессансной эстетики, благо что сюжет в ее основе – мифологический античный. Композитор здесь полностью угадал с характерами и общим настроением действа – пасторальная идиллия, прерываемая трагедией, словно дышит одновременно отголосками взволнованного стиля Монтеверди и предчувствием музыкальной простоты Глюка.
Генделевский бум, бушующий на Западе уже не первое десятилетие, не обошел вниманием и этот ранний шедевр англо-германского гения: «Ациса» ставят часто, ставят именно как оперу, и немалую роль в его популярности играют все указанные выше компоненты. В России пока это сочинение не полюбили так, как оно того заслуживает – около десяти лет назад оно было поставлено в нашей культурной столице, в театре антрепризного плана «Северная Венеция»: этот спектакль гостил и в Москве, однако пока продолжения не последовало – российские оперные стационары не оценили этот замечательный опус.
Если и ставят Генделя, то другого – более помпезного, более вычурного, чаще те названия, что больше на слуху («Юлий Цезарь», «Альцина» и пр.), да и Московская филармония, сделавшая в последние годы так много в деле полномасштабного пришествия Генделя в столичную афишу, на этот образец генделевской гениальности внимания пока не обратила. А жаль: «Ацис» – настоящая находка для наших театров, произведение, ничуть не уступающее по своим достоинствам, например, глюковскому «Орфею».
В «Зарядье» на этот раз был дан только концертный вариант сочинения – правда, как и в театре, с бегущей строкой перевода на русский язык, по причине чего публика была абсолютно в курсе всего происходящего на сцене, и в высококачественном исполнении, что не могло не радовать – редкий пока в наших широтах опус прозвучал более, чем достойно: может быть, это, наконец, поспособствует тому, что им заинтересуются и наши театры?
Бравурный аккомпанемент пению обеспечил оркестр «Пратум интегрум» – коллектив безупречных аутентистов, музыкантов, которые хотя и держатся стилистической чистоты, никогда не обделяют публику настоящими эмоциями, открытостью, яркостью исполнения. Если можно допустить такой неологизм, то характер игры оркестра Павла Сербина можно назвать своего рода «барочным романтизмом», когда при всех стилевых ограничениях и канонах, исполнение не отличается ходульной засушенностью и мертвящим педантизмом, искусственной выспренностью и картинной фальшивостью позы, а, напротив, предстает очень живым и волнующим, искренним и увлекательным.
Под стать «Пратуму» и пение вокального ансамбля «Интрада», в котором кристальная чистота интонации и ясность гармоний никогда не приносятся в ущерб сердечности и теплоте звука, его одухотворенности и выразительности. Хор Екатерины Антоненко умеет сочетать разумный аутентизм, изящество и утонченность исполнения, с живой эмоцией, с взволнованностью исполнения, с приматом естественности над техничностью. Небольшие хоровые соло, спетые не особо мощными, но ясными и чистыми, красивыми голосами, доставили отдельное удовольствие слушателям.
Исключительно удачен и подбор солистов-протагонистов. Ациса спел наш прославленный соотечественник Богдан Волков – его гибкий лирический тенор вроде бы ничего специального не делал в этой партии, никаких особых фокусов аутентизма публике явлено не было, но при этом он звучал также свежо и естественно, как и в Моцарте или Римском-Корсакове (этот репертуар в свое время он пел в Большом театре), или в Стравинском (его знаменитый Том в «Похождениях повесы» в Театре Станиславского), а его романтический кураж оказывался уместным в барочных эмпиреях.
Галатеей предстала Франческа Аспромонте – новая итальянская звезда, ровно два года назад дебютировавшая в Москве также с оркестром «Пратум интегрум» (сольное выступление в Большом зале Московской консерватории): нынешний ее Гендель был не в пример интереснее и тембрально и эмоционально богаче, чем явленный тогда.
Похоже, что партию-роль нежной нимфы Аспромонте прочувствовала на все сто и сумела вложить в исполнение всю силу своего таланта и красоту звука: чарующее пение лилось весь вечер. Особенно прекрасен оказался финальный любовный дуэт главных героев – оторваться от него было решительно невозможно!
Приятное впечатление оставили и неглавные кавалеры этой оперы – густой и яркий, тембрально богатый, не по барочному зычный немецкий бас-баритон Андреас Вольф (Полифем) и его соотечественник тенор Мориц Калленберг (Дамон), не столь гедонистически прекрасный, но умелый и выразительный. Оба исполнителя продемонстрировали отличное владение колоратурной техникой, что особенно было удивительно слышать от низкого мужского голоса.
Чешский маэстро Вацлав Лукс – большой специалист по барокко, усердно открывающий миру прежде всего музыку своих соотечественников 17-18 веков – свел воедино красоты оперы-оратории. Его манере дирижирования присуща повышенная эмоциональность, своего рода утрированность в акцентировке и в целом в воплощении характера опуса, особенно его энергичных, бравурных фрагментов.
Иногда такая манера вызывала скепсис, если не раздражение – как говаривала наша знаменитая сопрано Галина Вишневская,
«…дирижер нынче – что примадонна, обязательно красуется на подиуме».
Однако нельзя не признать, что общий результат исполнения был превосходным – за сим дирижеру его экстравагантность вполне можно простить.
Александр Матусевич