Шесть «Рапсодий на тему Паганини» Рахманинова менее чем за полгода.
По неизученным мною законам, а может быть, и вовсе без них, но в каждом сезоне московских концертных залов появляется одно-два сочинения, пользующихся какой-то особой любовью исполнителей.
Помню сезон, когда «Реквием» Дж. Верди звучал в Москве не менее шести раз, причём даже дважды за полмесяца.
В сезоне 2018/2019 годов таким сочинением стала «Рапсодия на тему Паганини» С. Рахманинова ор. 43.
Дважды мы слышали её на Конкурсе Чайковского в исполнении Ань Таньсю (Китай, IV премия) и Кеннета Броберга (США, III премия) с Госоркестром им. Светланова п/у В. Петренко. Дважды её исполнил Мирослав Култышев – 12 июня в КЗЧ с оркестром Московской филармонии п/у И. Манашерова и 12 сентября в БЗК с Российско-британским фестивальным оркестром Бриттена-Шостаковича п/у Я. Латам-Кёнига.
30 июня в музее «Новый Иерусалим» с Госоркестром им. Светланова п/у В. Петренко её играл Кирилл Герштейн. 9 сентября в БЗК с тем же оркестром п/у Владимира Юровского солировал Александр Гаврилюк. Скорее всего, какие-то исполнения прошли мимо моего внимания.
Мирослав Култышев и Игорь Манашеров были великолепны во всех отношениях. Но сегодня я понимаю, что их исполнение оставалось в рамках традиционной интерпретации.
О «Рапсодии…» Кирилла Герштейна и Василия Петренко я писал в рецензии на два концерта Второго фестиваля в Новом Иерусалиме «Лето. Музыка. Музей».
Это было не совсем привычное исполнение. Герштейн по преимуществу джазовый пианист, и вариации джазового характера были наиболее яркими и впечатляющими. Работая над той рецензией, я прочёл прекрасно аргументированную и очень убедительную статью Артёма Ляховича «”Рапсодия на тему Паганини” как модель постисторического мироощущения». Ничего более яркого о творчестве Рахманинова я не читал.
Для меня загадка, почему до сих пор ни один музыковед не взялся за тему гармонического мышления Рахманинова. Неужели тема не заманчива? Мне такие исследования неизвестны. Если они есть, буду крайне признателен тому, кто мне подскажет.
В финале конкурса Чайковского с Ань Таньсю случилось невероятное за все шестнадцать конкурсов. Он приготовился сперва играть Первый концерт Чайковского, а оркестр заиграл Рахманинова. Китайский пианист не остановил оркестр, на что имел полное право, а мгновенно собрался и включился в “Рапсодию…”. За это он, кроме IV премии, был награждён специальным призом «За мужество и самообладание».
Безусловно, такое начало не могло не сказаться на музыкальных тонкостях интерпретации, но феноменальные виртуозные возможности пианист сохранил.
Кеннет Броберг в “Рапсодии…” продемонстрировал великолепную техническую подготовку. И для этого ему не понадобилось загонять темпы, чем грешили все конкурсанты, кроме него и Ань Таньсю.
Очень своеобразным было исполнение «Рапсодии…» А. Гаврилюком и В. Юровским. Принято считать, что «Рапсодия…» подразделяется на три части: с I по XI вариацию; c XII по XVIII и с XIX по XXIV-ю. Внутри частей вариации исполняются без перерыва, но они всё же отграничены друг от друга. У Гаврилюка они почти слились, и из набора вариаций вырос как бы трёхчастный фортепианный концерт, которому можно было бы придать № 5. Кто-то скажет, что острота демонических фрагментов получилась немного сглаженной, но пианист и дирижёр в такой интерпретации были безупречно убедительны.
Выступление Гаврилюка отразило одно очень отрадное явление: он стал успешно управлять своим темпераментом, научился «властвовать собой». При такой блестящей фортепианной технике он мог бы себе позволить любые темпы (что, кстати, он себе раньше и позволял, разгоняясь к финалу до умопомрачительности), сейчас он полностью контролирует себя.
Выступления Мирослава Култышева я ждал с особым интересом, вызванным превосходным интервью, которое у него специально для сайта ClassicalMusicNews.Ru взяла Ольга Юсова. Она задала интереснейшие вопросы, связанные со статьей Ляховича. В частности, Мирослав полагал, что чтение Ляховича отразится на его интерпретации «Рапсодии…», и оказался совершенно прав.
Его Рапсодия стала ярчайшим событием открытия сезона филармонии в Москве. Что выступление петербургского пианиста будет незаурядным, стало ясно с первых аккордов, прозвучавших как острые уколы. И ощущение этих уколов сохранялось до конца произведения. Вот уж где дьявольщина разгулялась не на шутку и была по-настоящему страшной. Такой страх при исполнении «Рапсодии…» я испытал впервые, хотя слышал её несметное число раз.
Достойным помощником Култышева в этом исполнении стал дирижёр Ян Латам-Кёниг. Он проявил полное взаимопонимание с солистом.
Вопреки ожиданиям, очень пристойно показал себя Фестивальный оркестр Бриттена-Шостаковича.
Почему вопреки ожиданиям? Ведь он составлен из восьмидесяти семи самых одарённых молодых музыкантов Великобритании и России, прошедших строгий отбор!
Но вдумайтесь: вправе ли мы ожидать слаженного звучания от молодёжи, практически не имеющей опыта работы в оркестре? Однако руководителю коллектива, главному дирижёру театра «Новая опера» им. Е. Колобова Латам-Кёнигу невозможное удалось. За две недели работы в Сочи оркестр зазвучал так качественно, как не каждый опытный коллектив звучит.
(Там же в Сочи, в Парке науки и искусств «Сириус» с большим успехом состоялся и публичный дебют молодёжного коллектива с той же программой, что и в Москве. Кроме «Рапсодии…», оркестр исполнил «Фантазию на тему Томаса Таллиса» Ральфа Роан-Уильямса, «Четыре морские интерлюдии» и «Пассакалию» из оперы «Питер Граймс» Б. Бриттена и «Сюиту для эстрадного оркестра» Д. Шостаковича.)
Любопытно присмотреться к составу оркестра. В нём из Великобритании 33 музыканта, из России 54. Девушек подавляющее большинство: 53.
Обозначим Великобританию – «В», пол «м» и «ж».
Первые скрипки – 14 ж (1 В); вторые скрипки – 12 (11 ж, 2 В); альты – 10 (8 ж, 2 В); виолончели – 8 (4 ж, 5 В); контрабасы – валторны – 4, 2 ж, 3 В; трубы – 4 м, 3 В; тромбоны – 2 В; бас-тромбон – 1 В; туба – 1 В; ударные/литавры – 6, 3 ж, 1 В; арфа – 2 ж, 1 В; клавишные (ф-но/челеста/клавесин) – 1 м; аккордеон – 1 м. 6 (1 ж, все В); флейты – 2 (1 жВ); флейта-пикколо – 1 жВ; гобой – 1 ж; гобой/английский рожок – 2 ж, 1 В; кларнеты – 4 м; фаготы – 2, 1 жВ; фагот/контрфагот – 1 мВ; саксофоны – 4 м.
Такой гендерный состав оркестра отражает очевидную общую тенденцию к феминизации симфонических коллективов, да и классической музыки вообще. Ещё сравнительно недавно, во времена Фуртвенглера, в таких оркестрах, как Берлинские и Венские филармоники, женщин не было видно. А в других оркестрах – если и были, то обычно в струнных или флейтистки. А сегодня женщин можно увидеть с любым инструментом симфонического оркестра, и в растущем числе.
Правда, один инструмент женщины всё же давно монополизировали – арфу. Арфисты мужчины встречаются редко.
Помню, полвека назад в каком-то буклете грамзаписей увидел портрет величественного мужчины с орденом на груди. Это был испанский арфист Никанор Сабалета. Есть арфисты и сегодня. В прошлом сезоне в Камерном зале Московской филармонии в абонементе, который вёл главный редактор газеты «Музыкальное обозрение» Андрей Устинов в программе «Альт. Арфа. Контрабас» арфу представлял Александр Болдачёв.
Женщины уже ворвались в крепость, считавшуюся мужской монополией, – медные духовые инструменты. Растёт число превосходных оркестров, где женщины уже концертмейстеры медной группы.
Хороша ли такая феминизация исполнительства? Боюсь, что не очень. Как бы ни бесновались феминистки, но ведь не просто так Бог или Природа (как вам удобнее) создал отдельно мужчину и женщину, а большинство животных – двуполыми. Разница между ними не только физиологическая, но и психическая. Так, например, недавно установлено, что у мужчин в мозге центр речи один, а у женщин три. Не в этом ли причина их разговорчивости? Так что восклицание Анны Ахматовой можно понять:
«Я научила женщин говорить, но Боже, как их замолчать заставить!»
Технически женщины могут ни в чем не уступать мужчинам. Но мне кажется, среди различий есть ещё вот какое. Садясь за пульт оркестра, мужчины легче, чем женщины, сбрасывают бремя повседневности. Многие из них в быту далеко не ангелы, но беря в руки инструмент они преображаются, иногда до неузнаваемости, становятся возвышенными и чистыми (вспомним «Концерт Сарасате» у Вертинского). Женщины же почти в любой обстановке остаются чувственными, причём и в очень юном возрасте, даже ещё не осознавая этого. Не зря же в средние века в храмах пели только мальчики.
Впрочем, сегодня покушаются и на них. В СМИ промелькнула информация, что в Германии одна мамаша обратилась в хор мальчиков с просьбой принять её дочь и, естественно, получила отказ.
Мамаша подала в суд иск к руководству хора о дискриминации по гендерному признаку, но процесс проиграла – cуд признал отказ руководства законным.
По моему скромному мнению, есть виды спорта, где видеть женщин не только неестественно, но и больно: бокс и штанга, например.
И тем не менее, данность такова, нравится нам это или нет, с ней не поспоришь. Что поделаешь, если престиж музыканта академических жанров у нас настолько низок, что мужчина – артист оркестра, за редкими исключениями, не в состоянии прокормить семью, работая на одной работе.
Завершу, как когда-то обещал, своей мантрой: «Конкурс Чайковского должен именоваться Московским и по всем специальностям проходить в Москве».
Владимир Ойвин