В Большом театре в премьерных показах оперы «Адриана Лекуврер» Франческо Чилеа (постановка Евгения Писарева) состоялся дебют артистки театра Светланы Лачиной в заглавной партии.
Филипп Геллер побеседовал с певицей.
— Светлана, поздравляю тебя с потрясающим дебютом в заглавной партии в опере «Адриана Лекуврер» Франческо Чилеа. Как все прошло?
— Все происходило быстро и спонтанно. Два месяца подготовки я по большей мере была слушателем — сидела и смотрела как работают мои талантливые и опытные коллеги. И в данном процессе есть своя сложность и прелесть одновременно.
Это новый опыт для меня — ведь в предыдущих премьерах принимала активное участие в постановочном процессе. Искала вместе с режиссерами роль, образы, пластику. Для меня — огромное счастье выступить в этой опере.
Роль Адрианы обычно исполняют настоящие примадонны, дивы. Когда искала записи более молодых певиц, то ничего не нашла. Так что я самая молодая из всех (смеётся).
— Выросла ли ты в своих глазах после этих выступлений? Может быть, возникло ощущение звездности?
— Ни в коем случае. Звездность появляется, когда знаешь, что выступил бесподобно, блестяще и тебе не к чему стремиться. А я знаю, что могу гораздо лучше петь и предстоит большая работа над ошибками.
Ну, и вообще я не такой человек, который считает себя звездой… Я привыкла работать, а выводы пусть делают другие.
— Какие записи ты смотрела, слушала, когда готовила партию?
— Мне очень нравится, как сделала монолог Адрианы Монсеррат Кабалье. Удалось найти в интернете видеозапись выступления Маквалы Филимоновны Касрашвили — это что-то потрясающее.
— Она тебе помогала?
— Маквала Филимоновна участвует во всех моих партиях, это педагог еще со времен учебы в Центре Вишневской. Без нее не готовлю ничего.
Наша премьера — очень спонтанное событие. Партию получила в конце того сезона, и мы ушли в отпуск. Я должна была прийти с выученным материалом. А в сентябре-октябре уже начались репетиции. Все арии делала с Маквалой Филимоновной, моим верным наставником.
— С режиссером Евгением Писаревым получилось поработать?
— Да. Это было очень ценно, хотелось взять от него все. Он работает очень подробно.
Главная задача для Писарева — донести до зрителя весь смысл, чтобы он реже поднимал глаза на субтитры… Евгений Александрович сказал, что наша цель — создать хороший спектакль, который будет понятен зрителю.
— Что он просил конкретно от тебя?
— Больше эмоций. Музыка очень тонкая. Для Евгения Александровича важны реакции.
— Тяжело ли было вживаться в образ?
— Нет. В любой моей партии я всегда вживаюсь в роль так, чтобы чувствовать себя комфортно. Но зритель должен мне поверить.
Считаю, что спектакль удался. Очень рада, когда в нашем театре ставят классические постановки. Они понятные и искренние.
— А как оцениваешь работу художника по костюмам? Виктории Севрюковой? Интересно, удобно ли артистам петь и двигаться в этих «исторических» костюмах?
— Это настоящие произведения искусства, они безумно красивые. Но красота требует жертв.
В «Сказке о Царе Салтане», которую тоже оформила Севрюкова, на мне — большой костюм Поварихи (пела эту роль) с толщинкой и наряд, который весил 12 кг. Там все настоящее: серебро, камни, все вышито и это придает вес и некоторую неповоротливость. Но в данной партии это уместно. В «Адриане» же нужно было привыкать к фижмам, а я никогда с ними не работала.
— Твой любимый наряд в этом спектакле?
— Золотисто-белое платье третьего акта, вышитое камнями, с белым париком. В нем Адриана читает монолог.
«Я, как и Адриана, не могу существовать без театра…»
— Дирижер Артем Абашев назвал это сочинение оперой-откровением. Для тебя эта музыка тоже особенная?
— В начале четвертого акта перед своим выходом всегда плачу… Это удивительно написанная музыка, ее невозможно слушать без слез. Безумно полюбила ее. Сначала Чилеа для меня был как второй Пуччини. Но сейчас мне не кажется, что они похожи.
— В чем они различны?
— Чилеа — более эмоционален и чувственен.
— А вокально?
— Мой голос удивительно лег на партию Адрианы. Единственная сложность — декламация, я с ней столкнулась впервые. Тут огромный монолог, его нужно сделать убедительно.
Переход на голос с декламации — тоже весьма неудобная вещь. Работать над всеми вокальными сложностями помогали наши замечательные коучи и концертмейстеры.
— Как тебе удалось не утяжелять так низы в декламации? Некоторые певицы на них просто рычат.
— Мне кажется, это идет от природы голоса. У нас она всех разная. У меня все само собой получилось.
— Не боишься, что эта партия может навредить? Ведь ее обычно поют состоявшиеся примадонны.
— Я задумывалась об этом. Мне не раз говорили, что это будет не полезно. Но я прислушиваюсь к своему голосу. Выдержала репетиции, спела оба спектакля, никаких препятствий не возникло, было комфортно. Мой возраст позволяет перейти на партии для более плотного голоса.
— Можешь ли ты связать образ Адрианы с самой собой, со своей биографией или эпизодом из нее?
— Адриана — актриса, которая живет театром. В этом есть наша параллель — я тоже живу музыкой, искусством. Но и семье стараюсь уделять внимание. Однако понимаю, что без театра не смогу существовать, так же как и она. Адриана все время разрывается между любовью и театром.
— Но что ей дороже?
— Конечно, театр. Маурицио она любила — он вдохновлял ее на творчество. Может, эта любовь была дана ради театра.
«Марфу в Большом театре я спела без репетиций»
— Ты сказала, что классические постановки опер тебе ближе. А как же режопера?
— Сейчас я больше по классике. Посмотрим, что будет дальше. Но если увижу убедительную неклассическую постановку, возможно поменяю свое мнение.
— Какой для тебя самый сложный спектакль в Большом театре, как в эмоциональном, так и в физическом плане?
— «Демон». Тут ты постоянно на сцене и в движении — много бега и суеты.
В плане эмоций — я волновалась, когда выступала с Пласидо Доминго , несколько лет назад он дирижировал нашей «Богемой». Это знаковый момент для меня.
— Ого! С ним было сложно работать?
— Нет, он же певец, он прекрасно нас чувствовал.
— Поговорим о стилистике. Что тебе легче дается — русская музыка или иностранная?
— Я люблю петь веристов. Стиль их музыки очень удобен для меня. Русская музыка намного сложнее. И наш язык менее певучий в сравнении, например, с итальянским или французским.
— Марфу из «Царской невесты» было трудно готовить?
— С ней связана очень интересная история. Это вторая моя роль в Большом театре и я спела ее без репетиций. Это был большой стресс. Меня вводили, состоялась всего одна коротенькая оркестровая репетиция перед спектаклем. Без костюмов, хора, реквизита…
У меня тогда был маленький сценический опыт. Марфу до этого пела только один раз, когда училась в Центре Вишневской, по замене. И тогда тоже случился экстренный ввод. У моей Марфы непростая судьба, в общем (смеется).
— Вообще Марфу обычно поют более легкие голоса, чем у тебя, колоратурные.
— Да, но у нас большая сцена, которую надо озвучивать и плотный состав оркестра. Мне кажется, в нашем театре уместно петь Марфу моим голосом.
Из партий героинь русских опер мне еще очень близка Татьяна.
— А где ты ее пела? В Центре Вишневской?
— Да, но и в Большом я ее исполняла, в прошлой постановке, в двух блоках.
— Тебе она удобна?
— Она шикарно ложится на голос, там нет ничего дискомфортного. В Марфе я перестраиваю свой инструмент, пытаюсь сделать его более легким.
— Ты сказала, что твой голос уже созрел для плотных партий. А что бы ты хотела из такого исполнить в будущем?
— Может быть даже хотела бы себя попробовать в меццо-сопрановом репертуаре (смеется). А так, Аиду и Тоску, Русалку Дворжака. Я уже пела арии из этих опер.
Планов у меня много, но пока стараюсь аккуратно переходить на более плотный репертуар. Но при этом остаюсь на высоких партиях — в этом месяце, например, пою Герду в «Истории Кая и Герды».