Константин Хачикян — пианист, лауреат многочисленных международных конкурсов, участник международного конкурса имени С. В. Рахманинова, который состоится в июне этого года.
Константин рассказал о записи альбома, «эксплуатации» имён великих соотечественников, своём опыте съёмок в кино и симфонических этюдах с конями.
— Недавно вы записали 24 прелюдии Рахманинова. Почему выбор пал именно на этого композитора и именно на этот цикл?
— В разные периоды жизни у меня были разные любимые композиторы. Когда я только начинал заниматься музыкой, моим фаворитом был Бах. Сейчас это звучит удивительно, ведь за всё обучение в консерватории я не удосужился выучить ни одной прелюдии и фуги. У меня есть уникальное достижение — при поступлении в консерваторию и при выпуске на госэкзамене я играл одну и ту же прелюдию и фугу. Это не шутка.
— Подождите, а в течение семестров?
— А в течение семестров я играл всё то, что уже когда-то было выучено. Иногда это были прелюдии и фуги Шостаковича. Итальянский концерт — единственное, что я выучил из баховского репертуара. Но это имеет мало отношения к полифонии.
Возвращаясь к детству — тогда меня очень удивляло, что человек пишет таким языком — полифоническая музыка, пусть это будет немного упрощённо звучать, это же как задача по математике. Она пишется по определённому канону. Но эта музыка всё равно затрагивала какие-то «струны» моей души.
Потом у меня был моцартовский период. Наверное, в первую очередь, из-за опер. В детстве я их очень много смотрел на кассетах, а каждые выходные ходил в Большой театр — в то время мой папа был там главным оперным концертмейстером.
У Моцарта меня подкупала его простота, в хорошем смысле этого слова — ты слушаешь музыку и знаешь, какая нота будет следующей. Это есть и у других венских классиков, но у Моцарта это максимально ярко выражено.
Затем у меня был период Шопена — в руки попал диск с полным собранием его сочинений в исполнении Рубинштейна. Я их слушал — и Рубинштейн, и Шопен меня очень сильно зацепили. Сейчас же можно сказать, что Рахманинов мой любимый композитор.
Сергей Рахманинов: “Интерпретация зависит от таланта и индивидуальности”
— Получается, выбор пал на его сочинение именно по этой причине?
— В том числе и по этой. У меня давно была мечта сыграть все 24 прелюдии на одном концерте. В 2021 году она осуществилась, но я был совсем недоволен результатом. Я решил довести дело «до ума» и записать результат на диске.
Также этому поспособствовала моя поездка в Тамбов в 2012 году — мы ездили на Конкурс им. Рахманинова. Естественно, мы поехали и в Ивановку.
Есть такие места, в которых сохранился дух человека, который там жил — его будто можно потрогать. В мире таких мест немного, одно из них — Ивановка. Ты ходишь по этому музею, по усадьбе и есть полное ощущение, что сейчас зайдёт Рахманинов и скажет: «Добрый день».
Нечто похожее я почувствовал в Пушкинских горах в Псковской губернии. Там не просто антураж, который сохраняется практически в любом доме-музее. Эти два места для меня стоят особняком.
— Вы сказали, что ездили туда в 2012 году. Получается, что последние 10 лет у вас длится рахманиновский период?
— Наверное да, так можно сказать. Там, в Ивановке, я понял, что хочу его играть. Ну, ещё можно сказать, что он мне «по рукам», у меня они не маленькие, хотя это не имеет особого значения.
Кстати, именно второй концерт Рахманинова был первым концертом для фортепиано с оркестром, который, как говорят в школе, я сыграл «целиком». Это было в 2014 году. Любопытно, я играл его пару месяцев назад и мне кажется, что в 2014 году получалось лучше. С той точки зрения, что как-то более искреннее и по-настоящему. В 2014 году вероятность того, что Станиславский бы сказал мне: «Не верю!» была чуть меньше.
— Как вы думаете, почему так происходит? Ведь это не только ваша проблема. Это вообще часто встречается — чем человек младше, тем лучше он играет.
— Когда мы слушаем совсем маленьких детей, которые играют на «Щелкунчике» или «Grand piano competition» мы удивляемся тому, на сколько чисто они играют. У взрослых сложившихся музыкантов такое встречается редко. Я думаю, причина в том, что дети не рефлексируют. У них нет страха, боязни сцены или внимания.
Обычно, если ты готов, ты не должен на сцене думать «вот здесь у меня фа диез, а там ля бемоль третьим пальцем». Если ты начинаешь об этом думать, то, обычно, к хорошим последствиям, это не приводит. Фуга в сонате листа, как пример. Сколько раз играл — доигрываю медленную часть и думаю: «фуга приближается, как я её пройду». Начинаешь задумываться — происходят вещи, которые ты не запланировал. У детей же…
— Это отсутствует.
— Да. Я это даже по себе могу отследить. До поступления в консерваторию, когда я играл на конкурсах — том же конкурсе в Астане, у меня не было никаких нервов. Сейчас такое состояние иногда бывает на концертах, когда «звёзды сходятся» и я просто получаю удовольствие от происходящего. Обычно оно чередуется с волнением, сомнением и прочими эмоциями. Но раза два в год получается сыграть концерты, на которых я получаю только удовольствие.
— С чем это связано? Вы говорите абстрактно «звёзды сходятся», но это же явно не от звёзд зависит.
— Не могу сформулировать. «Если будут соблюдены какие-то условия, то будет удачный концерт» — нет, так не получится. На этих концертах всегда были разные обстоятельства. Иногда я был хорошо готов, иногда не очень хорошо, иногда волновался ужасно…
В 2019 году, я играл первый концерт Рахманинова с молодёжным оркестром. Я очень волновался перед ним в силу разных причин — не очень хорошо подготовился, недооценил сложность финала в плане ансамбля. Плюс в оркестре сидели люди, с которыми я учился. Я был знаком с 90% оркестрантов. В такие моменты думаешь: «Вот, я сейчас плохо сыграю, они потом будут это обсуждать, думать, зачем он вообще пришёл». Это с одной стороны. Но, с другой стороны, это и сделало этот концерт самым кайфовым — я играл со своими людьми. Дирижёр тоже был потрясающий — Даниэль Райскин.
— Вы сейчас затронули тему концертного волнения. Кто-то из известных пианистов говорил: «Если артист, перед выходом на сцену не чувствует волнения, значит он не должен выходить на сцену».
— Я согласен с этим. Адреналин обостряет чувства, которые ты хочешь предать через музыку.
— Вы взяли 24 прелюдии Рахманинова. Скажем прямо — это очень известный цикл, неприлично известный. Эта музыка безумно популярна даже на обывательском уровне. Когда ты музыкант — ты с пелёнок слушаешь эти прелюдии во всех возможных исполнениях. Естественно, это накладывает отпечаток на твоё восприятие, на твою интерпретацию этой музыки в дальнейшем. Как исполнителю подходить к работе с подобными сочинениями? Как открывать в них что-то новое, что-то своё?
— Знаете, какое-то количество лет я не слушаю фортепианную музыку. Не знаю почему. Я люблю слушать симфоническую музыку, камерную, скрипки, виолончели… Очень жалею, что не умею играть на скрипке или виолончели.
Музыку Рахманинова играть, в каком-то смысле легче, чем музыку других композиторов, потому что мы имеем живой и конкретный пример того, что он подразумевал. Редко автор сам на таком уровне владел инструментом и мог на нём воплотить все свои идеи. Он играл так, как он решил.
Мы все стремимся к тому, чтобы играть не так, как можем, а как хотим. У кого-то это получается, у кого-то нет. У Рахманинова это получалось. Если он играл что-то определённым образом, значит так он это слышал. Понятие стилистики Рахманинова имеет конкретные формы, которые мы можем послушать. Здесь изобретать велосипед не очень нужно. Он написал всё, что он хотел.
Я не хочу сказать, что все исполнения должны быть похожи друг на друга. Исполнитель любую идею пропускает через себя, если ему есть что сказать. И в этом заключается новизна, а не в diminuendo или crescendo в каких-то местах.
Сергей Рахманинов. “Десять характерных признаков прекрасной фортепианной игры”
— Даже если мы очень сильно захотим сыграть один в один как кто-то, мы не сможем этого сделать.
— Да. Григорий Соколов сказал:
«Одно и то же произведение, которое ты играешь на протяжении жизни, ты постоянно играешь по-разному. Не потому, что ты берёшь лупу и что-то в нём выискиваешь, а потому что ты сам меняешься и по-разному на это смотришь».
Мне кажется, в этом заключается индивидуальная трактовка.
— Цитирую вас: «Мы все стремимся к тому, чтобы играть не так, как можем, а как хотим». Получилось ли у вас сыграть так, как вы хотите?
— В какой-то степени… Понимаете, если ты констатируешь, что тебе удалось сыграть так, как ты хочешь, значит ты перестал развиваться. Если ты добился желаемого — дальше развиваться некуда.
У Оскара Уайлда была очень классная фраза: «Если Боги хотят наказать человека, то они исполняют его желания». Я не дошёл до тех целей, которые поставил себе в плане музыки и игры на рояле. Есть многое, чему мне ещё предстоит научиться, чтобы отвечать своим же требованиям.
— Расскажите немного о Конкурсе имени Рахманинова, в котором вы будете участвовать в июне этого года.
— Я счастлив, что этот конкурс наконец-то будет проведён. У нас недостаточно хорошо «эксплуатируются» имена наших великих соотечественников. В какой-то степени это можно оправдать тем, что у нас их очень много. Когда ты приезжаешь в Польшу — там всё имени Шопена. Двух из трёх собак зовут Фридерик. Две хозяйки будут гулять со своими собаками. Какая-нибудь из них крикнет: «Фридерик». Обе собаки прибегут.
— И ещё ребёнок из парка.
— Конечно! У нас единственный художник, который получает достаточную долю внимания это Пушкин.
— Чайковский? Достоевский? Чехов?
— Когда возникла замечательная идея присвоить аэропортам Москвы имена конкретных людей, Шереметьево стал аэропортом имени Пушкина. Это прекрасно! Но невозможно представить себе аэропорт имени Рахманинова или, того же, Чайковского. Я не умаляю гениальности Пушкина, но вклад этих двух художников в русское искусство ничуть не меньше.
— Наверное, я всё же с вами соглашусь. В Москве у нас, как минимум, Пушкинский музей, театр, площадь…
— Метро «Пушкинская».
— Практически в каждом городе России есть Пушкинский музей.
— И памятник Ленину. Ситуацию с Рахманиновым можно отчасти объяснить тем, что он был эмигрантом. Видимо поэтому его портрет до сих пор не висит в БЗК, это совершенно нелепо.
— Но в Москве есть два зала имени Рахманинова.
— Это хорошо. И прекрасно, что теперь есть и конкурс имени Рахманинова. Был когда-то очень давно, его выиграл мой профессор — замечательный пианист Андрей Писарев. Но всё то время, сколько я занимался музыкой, я слышал, что: «Надо учредить конкурс имени Рахманинова». Хорошо, что, наконец-то, учредили. Пусть он даже не совпадает с чемпионатом мира по футболу. Но в перспективе должен совпасть.
— Да, я часто задумываюсь, почему у нас до сих пор нет какого-нибудь аналога Байройтского фестиваля? Например, фестиваль имени Римского-Корсакова. Тем более есть историческое место, где его можно проводить. «Эксплуатация» имени Вагнера значительно выше.
— Да, нам нужен и фестиваль, его очень не хватает. Имя Чайковского тоже «эксплуатируется» недостаточно.
Вернусь к конкурсу Шопена. Когда я прошлым летом ездил в Польшу, на паспортном контроле женщина спросила меня о цели поездки. Я ответил: «Участие в конкурсе имени Шопена». Она сразу стала очень улыбчивой, начала спрашивать, что я играю на отборочном туре — я перечислил. Она начала что-то говорить: «Ой, да, баркарола, я так люблю баркаролу…».
Мне хочется, чтобы у нас к конкурсу Чайковского было приковано внимание не меньше. Чтобы иностранных участников в аэропорту имени Пушкина по прилёту спрашивали о том, что они собираются играть на конкурсе имени Чайковского.
— И это должно касаться не только сферы искусства. Юрий Гагарин — культовая личность для всего мира. Королёв — город, который очень недооценён, даже с точки зрения туризма.
— Гагарин буквально прорубил окно туда, куда казалось невозможным его прорубить. Разделил мир на до и после.
— Пушкин тоже разделил.
— Да, согласен. Каждый гений разделяет эпоху на до и после. Но то, как это сделал Гагарин — это очень понятно. Это можно «потрогать».
— Вернёмся к разговору о музыке. За период ХХ века музыка прошла огромный путь развития — начиная с Дебюсси, Малера, того же Рахманинова, через Шёнберга пришла, в итоге, к графическим партитурам, шумовой музыке и т.д. Как вы относитесь к современной академической музыке?
— Я не очень компетентен в этом вопросе. Мне кажется, для понимания этой музыки должно пройти время. Хорошо, что сейчас есть пишущие композиторы, которые реализуют свои идеи, но произведение искусства должно прожить сколько-то лет, чтобы стать понятным для общества. Я не очень разбираюсь в contemporary музыке, но не думаю, что развитие академической музыки зашло в тупик, хотя так думают многие.
— Есть две радикально разных точки зрения на роль искусства в жизни обывателей. Первая — искусство должно тянуть человека вверх, искусство должно стимулировать к развитию, до него нужно дорасти. Например Вагнер — изначально труден для восприятия, но после определённой работы над собой, слушатель раскрывает для себя красоты этой музыки. Есть подход, что искусство должно удовлетворять потребности любого человека, что оно должно выражаться доступным языком. Какой подход вам ближе?
— Одно другому здесь совершенно не противоречит. Если мы возьмём в пример Моцарта — максимально доступно для широких масс. Разве эта музыка не тянет их вверх?
— Согласна. Я не совсем грамотно сформулировала вопрос, попробую с примером. МХАТ в прошлом сезоне поставили спектакль «Чудесный грузин».
— Про Сталина?
— Да.
— Серьёзно? Я хотел пошутить.
— А попали в точку. В этой постановке была задействована Ольга Бузова. Многие увидели в этом банальный прагматичный интерес — заработок на публике с не очень высоким культурным запросом, скажем так. Можно в этом увидеть и исключительно режиссёрскую задумку. Но, также, этот «жест» можно расценить, как попытку приобщить людей, далёких от искусства, к театру, попробовать пробудить интерес обывателей через столь скандального персонажа к чему-то серьёзному. Как вы смотрите на такие «жесты»?
— Да, я вспомнил про этот спектакль. Она буквально вскоре после этой постановки пришла на Матч ТВ обсуждать выступление сборной России на Чемпионате Европы. Именно там, собственно, все обычные приземлённые спортивные болельщики узнали о появлении новой величины в мире театра.
Я думаю, у неё есть харизма, но это чёрный пиар. Есть мало людей, имеющих больший отрицательный пиар-капитал, чем Ольга Бузова. Мне кажется, всё это ровно также далеко от искусства, как и её комментарии на Матч ТВ далеки от спортивной журналистики. Хотя случай с Матч ТВ меня уже совершенно не удивляет. Не всё, что называется искусством им является. Но явно она не худшая актриса. Есть актёры на много хуже.
— Вы сейчас говорите про себя?
— Да. Самая худшая актриса это я. (смеётся)
— Расскажете про свой актёрский опыт?
— Весной 2019 года, когда я заканчивал обучение в МГК, мне позвонил Олег Худяков и попросил прислать фотографию своих рук. Я прислал. Оказалось, что он ищет дублёра для исполнителя главной роли в фильме «Второй этюд». Дело было за месяц до госэкзамена по специальности, и я сразу же позвонил своему профессору — Андрею Александровичу Писареву. Я попросил его не ставить экзамен на определённые числа, он спросил: «По какой причине?». Я сказал, что буду сниматься в кино.
Впоследствии я приходил на специальность за неделю до госэкзамена и играл там совершенно «на помойку». Андрей Александрович спрашивал: «Так, а заниматься будем?». Я отвечал: «Сейчас, у меня там ещё одна смена осталась, потом начну». (смеётся)
— Знаете, мне напоминает это историю Евгения Понасенкова (признан иноагентом). Он рассказывал, что закончил МГУ, но не получил диплом исключительно по причине того, что в день выдачи диплома у него был концерт в Италии.
— По причине того, что он переиграл и уничтожил.
— Фильм был про Шопена, я правильно понимаю?
— Нет. Но второй этюд действительно оказался Шопеновским. Там многое пришлось дублировать, второй этюд Шопена меня сразу напряг. Я сказал, что плохо его играю, но оказалось, что им, как раз, плохо и нужно. Я понял — здесь они обратились по адресу. Съёмки проходили в Крыму. Основная задача была дубляж, но также я сидел вместе с режиссёром и указывал на какие-то «косяки», если они возникали. Это был очень интересный опыт.
Мне кажется, у каждого человека есть много вопросов по поводу кинопроизводства, получить ответы на них можно только посмотрев на процесс изнутри. Я, например, узнал, сколько весит оборудование стедикамщика и для чего большинство режиссёров поливает асфальт водой перед съёмкой.
Сейчас у меня второй опыт в кино — вчера был первый день съёмок — играл сонату Гайдна ми-минор и у меня практически на плечах лежала камера. Я постоянно боялся нечаянно ударить оператора — камера стоит, как почка. Мой гонорар превратился бы в штраф. Но в итоге всё прошло хорошо.
— Расскажете о хитросплетениях сюжетной фабулы?
— Я пока сам не очень понял, но есть ощущение, что фильм сделан под впечатлением от песни Radiohead — a Wolf at the Door. Сюжет очень похож.
— Верите ли вы в силу таланта?
— Конечно.
— Может ли человек не имеющий таланта добиться того же, что и талантливый человек?
— В сфере музыки думаю, что нет.
— Почему?
— Я думаю, что талант, если мы говорим о музыке, это чувство прекрасного. Для меня среди оперных певцов совершенно особняком стоит Паваротти. Он поёт не задумываясь, будто разговаривает. Это чистый дар, который нельзя измерить никакой единицей измерения. Это просто либо есть, либо нет. Однажды я ходил на концерт Копачинской.
— Я тоже. Она играла с Курентзисом концерт Чайковского.
— Совершенно, верно. Я был на том же самом концерте в КЗЧ. Вот у меня совершенно другое представление о том, как нужно играть этот концерт, но, в тот момент, когда они играли, я не мог думать ни о чём другом.
— Может быть, одним из критериев таланта является убедительность?
— То, что чувствует талантливый человек, это убедительно. Я сейчас скажу то, что, наверное, дискредитирует всю модель обучения музыкантов — человек может играть и петь убедительно только если играет по собственному наитию. Это может быть правильно или неправильно, нравиться или не нравиться, но, если это исполняется так, как чувствуется исполнителем — это будет убедительно.
— Какие пианисты для вас убедительны?
— В последние годы мне очень нравится Трифонов. Четвёртый концерт Рахманинова, например… Когда он играл на конкурсе Чайковского, мне категорически не нравилось.
Как пианист из Нижнего Новгорода стал зарабатывать $3,3 млн в год и попал в рейтинг Forbes
— Почему?
— Это было 11 лет назад. Мне было 16, может я и сам тогда был другой, но тогда я видел только его кривляния. Сейчас я вижу его большое нутро, которое мне кажется настоящим. Опять же, обращаясь к Станиславскому, я ему верю. Когда он играл на конкурсе Чайковского, я ему не верил. Также мне нравится Евгений Кисин.
— Сейчас? Или в более юном возрасте?
— В юном возрасте в большей степени, но и сейчас тоже. Я очень жалею, что дважды не попал на его концерт. Первый раз в Зальцбурге, он заболел. Второй раз это было в Москве — в День Памяти погибших журналистов. Но я в этот день улетел в Австралию.
— На этот концерт было не попасть.
— Я послушал его частично по радио.
— Что вы скажете про Андрея Гаврилова? Убедительно или неубедительно?
— Я очень давно его не слушал. Последнее, что я видел и слышал в его исполнении это его «гениальный» мастер-класс с последней вариацией симфонических этюдов, где он говорит: «Вот такие вот кони…у Шумана». Это было очень убедительно. Потрясающе.
Выражение «Последняя тема мобилизации» в наши дни играет новыми красками. Я бы с удовольствием побывал на этом мастер-классе.
— Я знаю, что вы любите игру «Что? Где? Когда?». По сути, это викторина, которая не является единственной в своём жанре, но именно она имеет столь преданный «ядерный электорат». В программной сетке её можно ставить в любое время и всё равно — потеря аудитории будет минимальная. Что эту передачу делает особенной? В частности, для вас.
— Это оригинальная идея. Если брать передачи, которые показывают по нашему телевидению, она одна из немногих, идея для которой не была заимствована. «Своя игра» и прочее — это перепев чего-то, что было взято из-за границы. Правда, в последние 20 лет, в том числе и на примере этой передачи, можно отследить общий уровень падения нашего телевидения.
Поэтому я не смотрю современные выпуски, а предпочитаю выпуски конца ХХ века. Там атмосфера казино — костюмы, настоящий стол, разбросанные деньги… Всё это создавало атмосферу. Но также те передачи мне очень нравятся и по содержанию. На вопросы в этой игре можно ответить, только если ты любишь и умеешь мыслить. Это качество, которого очень не хватает в наше время.
— Согласна!
— Интеллект человеческий заключается в способности мыслить. И он не пропорционален багажу знаний.
— Ужасный вопрос. Но как вы думаете, способность мыслить — это как талант? Или это всё же можно развить?
— Этому можно научиться. Просто нужно мыслить и думать и тогда, как мне кажется, ты научишься думать и мыслить (смеётся).
— Давайте поспособствуем в этом деле нашим читателям. Загадаете какую-нибудь загадку из «Что? Где? Когда?».
— Это моя любимая загадка. Нужно отгадать восьмое слово.
Любовь.
Дыхание.
Рим.
Власть.
Колонна.
Чувство.
Небо.
?
Беседовала Анастасия Метова