Премьер Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко – неоспоримая звезда балетной труппы, народный артист России Георги Смилевски, обладатель уникального стиля, когда благородная манера исполнения синтезируется с математически выверенной техникой.
На просторах интернета практически нет интервью с Георги, мы решили исправить это и поговорить о его мыслях завершить карьеру танцовщика, переходе в преподавательскую деятельность, комплексах и о самом начале его творческого пути, например, когда Георги окончил характерное отделение в училище и совсем не думал, что будет танцевать. Мы до сих пор под впечатлением…
— Георги, у вас сейчас период перехода – вы еще танцуете, но уже и преподаете в театре.
— Да, дотанцовываю.
— Сложно прощаться со сценой?
— Сложно… Тяжело…да.
— Тяжело, потому что хочется еще танцевать?
— Не могу сказать, что именно классические балеты хочется танцевать, появилось много нового… Например, характерные партии, актерские, где не нужно быть в такой физической форме как для «голубой» классики, и удовольствия получаешь больше. Сначала ты работаешь на мастерство, а потом мастерство на тебя. Получается, все 20 лет, что я носок точил – была муштра и мучения. А сейчас удовольствие. Я понимаю, что невозможно до бесконечности быть на сцене, но как-то грустно становится. Тем более, когда не знаешь, чем еще заниматься, помимо этого. Сидеть же в зале целыми днями тоже не так интересно.
— Вы сказали, что стали получать удовольствие сейчас, исполняя актерские партии. А до этого не получали? Например, в «Лебедином»?
— Не могу сказать. Я все время очень нервничал, дополнительно себя всегда мучил, настраивал и переживал. Техническая сторона вопроса в «Лебедином озере» крайне важна, поэтому, думая о том, получится то или иное движение, особо не получал удовольствия от самого танца. В голове постоянно куча мыслей. Я закомплексованный, и поэтому тяжело. Хорошо было и приятно только после спектакля. Вот если все хорошо прошло, то это компенсировало все переживания и мучения «до» и «во время».
— А если плохо?
— А если плохо – еще хуже становилось.
— Вы все это несли домой, переживали.
— Да. Тем более, у меня же все балетные. И им доставалось из-за этого.
— Как у вас могут быть комплексы? Почему? Откуда?
— Ой. Да, их куча.
— У вас же идеально все для балета.
— Нет. Это так кажется каждому.
— А с чем у вас связано? Если конкретно.
— А у меня со всем.
— Например…
— И внешность, и профессиональные данные…
— Серьезно, внешность? Это одна из ваших сильных сторон!
— То, что я вижу в зеркале, мне не нравится. Я хотел бы поменять многое.
Это бесконечная борьба. Может быть, недовольство собой заложено в человеке, и это такой двигатель. По мне лучше, особенно в нашей профессии, чуть-чуть недооценивать себя, нежели переоценивать. Конечно, эти комплексы мешают. Все время приходится бороться со своими мыслями. Но они есть. Всегда были и всегда мешали.
— Я знаю, что вы большое внимание уделяете репетициям и стараетесь не выходить на сцену с двух-трех репетиций. Расскажите про это.
— Я не могу сказать, что определенно мне нужно три репетиции или четыре. Когда меня спрашивают: «За сколько тебе нужно начать репетировать?», я долго думаю, считаю сколько дней остается. И если вдруг два-три, мне кажется, что мало. Говорю: «Давайте пять». А может оказаться, что пять – это много. Но чисто психологически решиться на три или четыре репетиции мне сложно.
Эта привычка у меня осталась с тех времен, когда я начал вводиться в новые спектакли. Ты разучиваешь роль, репетируешь, прогоняешь спектакль и только потом выходишь на сцену. Вот так выучить, пойти – «потом доделаем» – не было раньше такого, и эта привычка осталась. Тем более, что спектакли сейчас идут редко. Получаются большие интервалы, и каждый раз ты вспоминаешь все будто заново. Всегда хочется что-то изменить, что-то исправить. И для этого нужно прийти и на первых репетициях просто вспомнить порядок, как-то вбить это в тело, а потом уже начинать исправлять еще ошибки, которые всегда вылезают и над которыми нужно усиленно работать. И так в каждой партии.
— А сам день спектакля – это особенный день для вас?
— Раньше был особенный. Раньше у меня был четкий план.
— Расскажите.
— Утром позаниматься. Днем обязательно поспать. Сейчас все по-другому. Когда начал совмещать с репетиционной деятельностью, мне было тяжело перестроиться. Потому что в этот день, когда я танцую, не значит, что у всех остальных выходной. У кого-то из моих учеников есть репетиции. И нужно быть на этих репетициях хотя бы до обеда. Тем более, им нужно, чтобы кто-то все-таки контролировал репетицию и направлял их.
— Сколько сейчас у вас учеников?
— Сейчас репетирую с тремя ребятами. Денис Дмитриев, Сережа Мануйлов и Дима Соболевский.
— Вы помните свою первую репетицию в качестве педагога?
— Помню. Денис готовил «Эсмеральду». С ним репетировал тогда еще Андрей Иванович Уваров. Так как «Эсмеральду» я знал досконально и мог помочь и с порядком, и актерски, и музыкально, Андрей Иванович попросил меня прийти на репетицию. А когда я пришел в зал, он говорит: «Ну, начинайте». И вышел. Видимо, это был такой переход, когда ему нужно было оставить ребят, потому что он занялся административной деятельностью, а для меня это было началом репетиционной работы.
Это приятно. Такая работа именно приносит удовольствие. Потому что ты спектакль знаешь хорошо. Пропустил его через себя. А ребята начинают с нуля. И они порой делают что ни жест, что ни шаг – все не туда. Знают рыбу (порядок). А ты начинаешь выстраивать эту партию, начинаешь выстраивать эти все движения. И когда уже потом он выходит и удачно танцует, и хорошо, видишь вот эту разницу, которая была в начале вашей совместной работы и итоговый результат, и ты понимаешь, что ты сопричастен, что есть твоя заслуга в этом. И это действительно приносит удовольствие.
— Когда вы пришли в театр, вы себе поставили какую-то четкую цель о том, что «Я стану премьером»? Вы амбициозны?
— Да нет. Я вообще, когда выпускался, не думал, что буду премьером. Жизнь так сложилась, что я выпускался на характерном отделении. И задача была тогда только одна – выпуститься. Я не думал, куда я пойду, и чем буду заниматься. А когда у тебя государственного экзамена по классике нет, когда ты с трудом делаешь два тура, как можно думать о премьерстве?..
— Как вы оказались на характерном отделении?!
— Так жизнь сложилась! Когда-то шло все хорошо. Я был лучшим в классе. У меня была пятерка по экзамену. И в пятом классе лучших учеников отобрал художественный руководитель училища – Игорь Валентинович Уксусников. И он вел этот класс до выпуска. Я у него проучился пятый класс и первый курс. В начале второго мне пришлось перевестись на характерное отделение.
Во-первых, по росту я отставал, был самым маленьким. Во-вторых, у меня тогда, видимо, период роста был и силенок не хватало. Я и в обморок падал. Начали болеть колени. Такие подростковые болячки, которые случаются при большой нагрузке. Конечно, педагогу это было не нужно в классе, потому что он художественный руководитель и должен был показывать лучший класс. Чтобы своим примером показывать остальным, как должно быть. Мальчиков было действительно много. И лишний человек… Зачем? Но, не знаю, как мне хватило ума тогда. Это была сугубо моя идея – перейти просто в параллельный класс, а не уезжать обратно в Болгарию.
— То есть, второго классического класса не было?
— Был. Но я же всегда иду по мере наименьшего сопротивления. Я подумал, что в характерном классе мне будет легко. Я все время думал, что я уеду. Или буду у себя в Болгарии, или буду в Германии. Не рассчитывал, что здесь останусь.
— Почему не уехали?
— У меня вообще все случайно. Сначала я попал в студию Григоровича. Я уже начал там репетировать, когда мне позвонил Брянцев: «Ты знаешь, я тут услышал, что ты работаешь в Большом театре в студии Григоровича. Какая-то неразбериха вышла. Мне сказали, что ты идешь к нам. Я был уверен, что все оговорено. Оказывается, ты куда-то сбежал». Я говорю: «Да я вообще не в курсе, что меня кто-то куда-то звал и приглашал. Мне просто давным-давно, еще за пару месяцев до выпуска предложили. Я согласился и даже не рассчитывал, что меня еще кто-то рассматривает». «Нет. Ты приходи. Надо поговорить».
Я пришел. Он меня в кабинете уговаривал. Говорил: «Я тебе даю сейчас сразу «Лебединое озеро». Труппа уехала на гастроли в Японию. Пустой театр. Начинай репетировать с Наташей Крапивиной и с ее мамой. Они здесь, в Москве. Приедем, после отпуска покажешь. И сразу танцуете».
Так как у меня были очень теплые чувства к Наташе Крапивиной, она мне нравилась в училище, и я был в нее влюблен, естественно, когда мне предложили с ней репетировать, основная мысль была «С ней! Рядом»! Я очень волновался. Но согласился.
Я день порепетировал. Два порепетировал. Но все проблема. Я не делал множества движений, а еще принц с арбалетом танцует, тут такие-то туры, во втором акте поднять ее под спинку – я такие вообще не делал движения. Я так порепетировал, порепетировал и думаю: «Не мое это дело. Не буду я никогда «Лебединое» танцевать». Позвонил в какое-то утро и говорю: «Вы знаете, я не приду сегодня. Наверное, больше не будем репетировать. Потому что я не смогу, не станцую. Давайте на этом закончим».
И вернулся обратно в студию Григоровича на полтора года, пока она не распалась в связи с его уходом из Большого театра. А я-то думал, что просто смогу ходить, заниматься, пока не придумаю, куда провериться. Но двери закрылись для всех.
Ты радуешься, что сегодня не надо заниматься. Завтра радуешься. Но на третий-четвертый день начинаешь думать, что надо как-то форму сохранять. Куда идти? Позвонил Наташе Крапивиной и говорю: «Можешь помочь с пропуском? Позаниматься нужно». Мне выписали пропуск. Сразу с первого дня к Аркадию Александровичу Николаеву попал в класс и не думал даже проверяться, потому что, говорю, с моими комплексами… И в какой-то день меня вызвали в кабинет. И сами предложили: «Не хочешь у нас работать?». А у меня даже мысли не было такой, потому что Брянцеву я уже один раз отказал и его кабинет стороной обходил. Я говорю: «Ну, если возьмете, конечно. А проверяться не надо?». «Да нет. Что проверяться? Педагог тебя видел. Говорит, что все хорошо». Так все и началось в «Стасике».
— У вас сейчас выпускается сын?
— Да.
— Расскажите, какие наставления вы ему даете сейчас?
— Честно?
— Да, конечно. Он один из самых успешных выпускников, уже лауреат Международных конкурсов.
— Никаких.
— Вообще не влияете?
— Вообще. Мне даже стыдно, потому что я очень мало принимаю участия в становлении его как артиста. Может быть, то, что он видит, слышит наши разговоры дома, видит мои спектакли, слышит мои переживания, как-то влияет на него, и что-то в голове для себя он откладывает. Но я имею в виду, что не принимаю участие в том плане, что дополнительно не занимаюсь, не репетирую, я не приезжаю в училище смотреть классы, я не в тесной связке с педагогом.
— Это специальная позиция?
— Нет, просто, во-первых, у меня не хватает времени, потому что мы живем за городом, детей много, а он живет в Москве с бабушкой, Галиной Николаевной Крапивиной, которая нам с ним очень помогает. А мама в его жизни, действительно, занимает такое основное место. Она в курсе всего, что происходит. Спроси у меня, кто у него классный руководитель, как зовут одноклассников, и что он сейчас репетирует, какого числа концерт – я вообще не в курсе.
Я не говорю, что меня это не интересует. Просто не всегда получается из-за работы, но мне интересно, я смотрю записи, которые он показывает и хожу на концерты. Но сказать, что я приложил руку к тому, чего он на данный момент добился – не могу. Мне стыдно за это, может быть, потом он скажет: «Папа, если бы ты взял и сделал, может, было бы совсем хорошо». А время пролетело, и я понимаю, что я ничего не сделал.
Все, что он танцует, и па-де-де, и вариации – это он все готовил со своим педагогом Михаилом Юрьевичем Шарковым, и я ему доверяю полностью. Когда прихожу, я доволен их работой, и меня действительно гордость пробирает за то, что он делает такие вещи, которые я в его возрасте не умел.
— Чего вы не терпите в искусстве?
— Наверное, посредственностей и бездарностей, которые при этом о себе высокого мнения и ни делом, ни работой, а какими-то может быть, связями или хорошо подвешенным языком пробиваются на сцену. Когда такое видишь, становится грустно. Я за честное отношение к своему делу, трудолюбие и полную отдачу профессии.
Алиса Асланова, lapersonne.com