В рамках фестиваля «Хворостовский» состоялось интервью с французским дирижером Клеманом Нонсьё, чья творческая карьера после Конкурса имени Рахманинова активно развиваетая в России.
— Вы живете в Европе, но сегодня существуют известные проблемы с тем, чтобы приехать выступать в Россию. Как вы их решаете для себя и как складывается ваша творческая карьера после конкурса Рахманинова?
— У меня не было никаких проблем с тем, чтобы приехать в Россию. Хотя сегодня это не только более долгий путь через Стамбул, это вопрос карьеры, политики. Но моя актуальная карьера началась именно в России, после Конкурса Рахманинова. И все, что происходит со мной сейчас, не похоже на то, что было прежде.
Я бы сказал, что участие в Конкурсе Рахманинова, наоборот, помогает мне делать сейчас концерты в Европе – во Франции, в Германии. Но раскручивается моя карьера здесь, в России, и мне очень нравится быть здесь.
Я счастлив открывать для себя мир. Я иду, двигаюсь, как ветер – куда судьба меня занесет. Вот, судьба занесла меня в Сибирь, в Красноярск. Почему нет? Если это будет Япония – тоже интересно. Я готов ко всему, открыт, у меня есть любопытство ко всему новому.
— И какое у вас сложилось впечатление от Сибири – холодно, страшно?
— Нет (смеется), не страшно. Но очень холодно. Здесь очень добрые люди, и я чувствую себя, как дорогой гость. Музыканты открыты ко всем предложениям, хотят работать, хотят познавать музыку. Это все невероятно для меня.
— Вы работали и с немецкими и с русскими оркестрами. Какую разницу видите для себя в работе и в творческом контакте?
— Немецкие и русские оркестры очень разные. Например, у русских оркестров я вижу большую открытость к французской культуре, русские музыканты ее больше чувствуют, они больше чувствуют, что я хочу им предложить. А это очень важно, потому что работа не должна превращаться в бесконечный челлендж, в конфронтацию. Гораздо приятнее работать, когда тебя слышат и понимают, более открыты к тебе.
Дирижирование это, конечно, всегда испытание, но хочется ощущать в работе менее стрессовое состояние. Русские оркестры дают мне это более гармоничное ощущение.
— Те, кто следили за Конкурсом имени Рахманинова, не могли не отметить, насколько деликатно, тонко, без нажима вы работали с оркестром. Это ваша обычная манера работы или демонстрационный конкурсный вариант?
— Это всегда так. Передо мной сидят люди. Я надеюсь дать им что-то, чтобы они получили от меня, как музыканты. Я прихожу со своим языком, своей культурой, своими мыслями и всегда говорю: я делаю шаг навстречу вам, а вы делаете шаг навстречу мне.
Иногда это нелегко. Но я не жду немедленного понимания моего видения, не жду, что оркестр сам пойдет навстречу мне. Это всегда работа друг с другом. И дело не в том, какое будет в итоге крещендо – это только техника. Дело в том, что оркестр подобен волне, и эта волна должна идти в одном направлении, в едином порыве, быть одним целым.
Для меня главное – душевное понимание музыки. Вот над этим я работаю.
Клеман Нонсьё: «Хочу продолжать наслаждаться простыми вещами»
— Вы молодой дирижер и сейчас вы стремительно расширяете свой репертуар. Какой у вас метод работы над партитурой, существуют ли для вас эталонные записи, на которые вы ориентируетесь?
— Для меня принцип работы определяется прагматикой: все зависит от того, сколько времени у меня есть. Если времени достаточно, я сажусь за фортепиано, играю партитуру, читаю. Если же я получил партитуру и у меня всего два дня на подготовку, я слушаю записи.
Работа над музыкой по своей сути прагматична и похожа на любую работу – например, на строительство здания. Процесс строительства кажется очень банальным, но в итоге получается что-то невероятное, и ты уже с трудом представляешь, как это было создано. С музыкой – то же самое. Если ее раскладывать по кирпичикам, то она кажется простой и ясной. Но задача состоит в том, чтобы музыка зазвучала невероятно и чтобы человек не представлял, как это было сделано.
Настоящее искусство не является каким-то сложным комплексом – оно должно трогать душу, соединять, быть связью между людьми, создавать атмосферу. И моя задача – затронуть музыкой людей, эмоционально вовлечь их. А для этого надо быть не то, чтобы проще, скромнее, но, по крайней мере, не пытаться быть заумным и сложным. У меня должна быть связь с людьми, которые приходят меня слушать. Поэтому я стараюсь выбирать произведения, которые будут эмоционально вовлекать их в музыкальный мир.
— Какие у вас собственные предпочтения в репертуаре?
— Все зависит от ситуации. Пока многое из того, что я делаю, это то, что мне предлагают. Но, конечно, у меня есть свой тип музыки, которую я искренне чувствую в себе. Это более легкая музыка.
Речь идет не о том, что, например, Вагнер или Рихард Штраус, или Шостакович плохи для меня, но это не моя музыка, не то, что я хорошо чувствую. Есть люди, которые продирижируют это лучше. Я и не обязан дирижировать всем. Поэтому я предпочту делать то, что мне лучше удается – например, Россини, Доницетти, Верди, Люлли, Дюка, Гайдн, Шуберт, Брукнер. Я должен чувствовать связь с музыкой, которую я исполняю.
— У вас довольно обширная афиша выступлений в России. В течение года вы выступали в Калининграде, в «Новой опере» в Москве, в Московской филармонии с РНМСО, в ноябре-декабре планируются выступления в зале Чайковского и в Большом зале консерватории. В следующем году вам предстоит театральная премьера на сцене «Новой оперы». Кроме того, вы уже достаточно свободно говорите на русском языке. Какие планы вы связываете с Россией?
— Мне интересно изучать другую культуру, другой язык, другие страны. Я жил в Туре, в центре Франции. Потом уехал учиться в Германию, где живу уже 7 лет. Теперь я бываю в России, и мне это интересно, интересны люди, русская культура.
Многие события в жизни складываются помимо нас. Вот, сейчас я оказался в Сибири на фестивале, посвященном Дмитрию Хворостовскому. Я никогда не видел его на сцене, но я с детства знал его голос, слушал записи, можно сказать, вырос на нем. Он был своего рода амбассадор русской музыки, России, Сибири в мире. И есть нечто символическое в том, что, следуя за ветром судьбы, я сегодня попал в его дом – в Сибирь, Красноярск, где прошло его детство. Это очень глубоко трогает мою душу.
Ирина Муравьева