«Вы случайно не родственник Кирилла Кондрашина?» – этот неизменный вопрос от людей из мира искусства, узнавших мою фамилию, стал для меня таким же привычным, как и то, что почти всегда при первом знакомстве мне радостно сообщают, что я очень высокого роста, что в известной степени действительно является правдой.
В детстве меня этот вопрос не удивлял и казался вполне естественным. Дело в том, что великий русский дирижер Кирилл Петрович Кондрашин был не единственным моим предком, оставившим в истории значительный след.
Мой дед по маминой линии Николай Николаевич Свешников, очень крупный ученый химик, был потомком Саввы Морозова. Бабушка по папиной линии — первая жена Кирилла Петровича Елизавета Михайловна Садовская, актриса Малого театра, являлась представительницей известнейшей актерской династии Садовских.
Не могу также не упомянуть и ее сестру, Наталью Михайловну Садовскую, мою крестную, крупнейшего балетоведа и одного из первых в России балетных импресарио.
Мой отец, старший из трех сыновей Кирилла Петровича, Петр Кириллович Кондрашин, известный звукорежиссер, был очень скромным и достаточно строгим человеком, и мы с моей младшей сестрой Анной, которая впоследствии стала замечательной флейтисткой, воспитывались в семье, где никакого культа «родственников Кирилла Кондрашина» не было (как, впрочем, и родственников Садовских, Свешниковых и Морозовых) .
Но чем дольше я живу, тем больше этот вопрос, который мне продолжают задавать, причем не только у нас в России, но и в других, самых разных частях света (даже не сам вопрос, а та неизменная радость, с которой люди, узнав, что да, я внук Кондрашина, начинают делиться своими воспоминаниями или впечатлениями от его концертов и записей), становится для меня чем-то совершенно удивительным, свидетельством подлинной величины этого человека.
Ведь на самом деле прошло уже 43 года с того трагического дня, когда, продирижировав Первую симфонию Малера в зале Концертгебау, с колоссальным успехом и фактически без репетиции с оркестром Северогерманского радио, в возрасте 67 лет Кирилл Кондрашин скоропостижно скончался от сердечного приступа, и 46 лет, как он неожиданно для всех, даже самых близких, будучи на гастролях в Голландии, принял решение не возвращаться на Родину.
Вследствие его поступка советские чиновники сделали все, чтобы имя Кирилла Кондрашина было стерто из истории отечественной музыки и культуры. Большинство видеозаписей с его участием было уничтожено, остались только редкие кадры репетиций с Эмилем Гилельсом, концертов с Давидом Ойстрахом, Святославом Рихтером, Мстиславом Ростроповичем и, конечно, культовые съемки с финала Первого международного конкурса им. П. И. Чайковского, где Вэн Клайберн одержал победу, выступая с оркестром Московской филармонии под управлением Кирилла Кондрашина.
Слава Богу, в отличие от видео, огромный архив его аудиозаписей такая участь не постигла, большинство из них было выпущено на пластинках еще до эмиграции, а кроме того, за короткий, но крайне насыщенный период его жизни на Западе, многие концерты были записаны и впоследствии также изданы.
Само количество этих записей поражает. Всего дискография Кирилла Кондрашина насчитывает свыше 300 пластинок, среди них все симфонии Бетховена, Брамса, Малера (Кирилл Кондрашин был фактически первооткрывателем его музыки для советского слушателя), все симфонии Шостаковича и многое-многое другое.
Большинство этих записей было впоследствии оцифровано и переиздано по многу раз крупнейшими лейблами на CD, сейчас многие из них выложены в интернете, и по количеству прослушиваний можно судить о том, насколько сегодня эти интерпретации актуальны и интересны.
В чем же секрет такого успеха? Самое главное в дирижерском стиле Кондрашина, на мой взгляд, это сочетание чисто русского размаха, эмоциональности (как говорится, на разрыв аорты), с европейской точностью, подробностью, вниманием ко всем указаниям автора.
Еще с самых первых дней руководства оркестром Московской филармонии, который на тот момент находился не в самой лучшей форме, Кондрашин обозначил свои главные исполнительские приоритеты: точность штрихов, безукоснительное выполнение авторской динамики, ровный чистый звук меди без форсирования и «качания» и, конечно же, железную дисциплину.
В результате буквально через несколько лет этот оркестр вошел в число лучших в стране, пользовался огромной популярностью за рубежом. В связи с этим есть забавная история.
Несмотря на тот уровень, которого Кондрашину удалось добиться от оркестра Московской филармонии и того огромного числа гастролей на которые они приглашались, по тарифной сетке, утвержденной в Министерстве культуры, этот коллектив продолжал стоять ниже чем, например, Госоркестр СССР, оркестр Большого театра или ЗКР, оркестр Ленинградской филармонии.
Дед, прекрасно понимая, что для того, чтобы удерживать у себя первоклассных исполнителей, одного дирижерского авторитета недостаточно, всячески добивался для артистов своего оркестра более высокой оплаты труда.
И вот однажды он попал на прием к Екатерине Алексеевне Фурцевой, где завел речь о том, чтобы его музыканты получали во время гастролей такие же суточные, как и музыканты вышеперечисленных оркестров. Этот разговор явно был не по душе «железной леди» (зачем что-то повышать, если и так хорошо играют?), но в какой-то момент мой дед, который был очень красивым мужчиной, поправил изящным движением бабочку (он никогда не носил галстуки, любил бабочки).
Увидев это, Фурцева сказала: «Кирилл Петрович! Когда вы поправляете бабочку, я не могу вам отказать!» — и дала добро на повышение суточных.
Если уж речь зашла об отношении Кондрашина к музыкантам, то не лишним будет сказать об этом еще несколько слов. Несмотря на то, что человек он был очень строгий, крайне требовательный и к себе, и к другим, в оркестре филармонии его называли «папой» — и это было отнюдь не саркастическое прозвище.
Он старался «выбивать» квартиры для иногородних, привозил из своих личных поездок инструменты, очень переживал, что зарплаты в его оркестре ниже, чем в ведущих оркестрах страны и много сделал для того, чтобы в конце концов эта несправедливая ситуация была хотя бы отчасти исправлена.
Со многими оркестрантами он любил проводить время, ходил на гастролях вместе в музеи и на прогулки.
Человеком он был очень веселым, обожал всякие розыгрыши и приколы. Один из таких случаев рассказывала моя бабушка.
Кондрашин был заядлым преферансистом и, бывало, засиживался с друзьями за игрой до глубокой ночи. В их компании был концертмейстер вторых скрипок оркестра, и однажды дед ему проиграл.
На следующее утро, ровно в 10:00, гладко выбритый, свежий и полный энергии Кирилл Петрович начал репетицию с того, что, обратившись самым что ни на есть вежливым образом по имени и отчеству к этому еле сидящему после бессонной ночи музыканту, попросил его одного сыграть самое неудобное и сложное место из сочинения, которое репетировалось. Можно только представить себе состояние в этот момент этого бедолаги-победителя!
Надо сказать еще об одной очень нетипичной для дирижера черте Кондрашина – это крайне уважительное отношение к своим коллегам-дирижерам.
Он не боялся приглашать в свой оркестр самых известных маэстро мирового уровня, часто присутствовал на их репетициях. Это качество в конце концов сыграло решающую роль в его карьере на Западе после отъезда — почти сразу он получил приглашение от главного дирижера оркестра Консертгебау Бернарда Хайтинка занять пост второго главного дирижера этого знаменитого оркестра.
Думаю, что это уникальный случай в дирижерском мире: у оркестра было одновременно два главных дирижера такого уровня, и при этом они относились друг к другу с необыкновенным уважением!
Хайтинк всегда говорил, что после Кондрашина находит оркестр в прекрасной форме, а дед в свою очередь отдавал должное мастерству и авторитету голландского коллеги и никоим образом не пытался занять его место.
Карьера Кондрашина после эмиграции была просто ошеломительно успешной. Трудно назвать хоть один крупный оркестр, с которым он бы не успел поработать за эти три счастливых года, которые ему были отведены судьбой.
За несколько месяцев до смерти он подписал контракт с одним из лучших коллективов мира — оркестром Баварского радио, где он с 1982 года должен был занять место главного дирижера, которое к тому времени уже три года пустовало после смерти Рафаэля Кубелика.
Счастье было не только творческим, но и личным. В Голландии он встретил свою последнюю любовь, замечательного человека Нолду Брукстру, которая была более чем на тридцать лет его моложе и которая стала не просто его спутницей, но и огромным помощником.
Нолда за 5 месяцев выучила по самоучителю русский язык, чтобы языковой барьер не мешал деду жить и работать, и впоследствии очень много сделала для увековечения его имени.
При ее активном участии на немецком и голландском языках была издана книга деда «Мир дирижера», несколько раз проводился конкурс дирижеров его имени, был снят замечательный фильм «Кирилл Кондрашин – завещание».
В этом фильме своими воспоминаниями поделились многие известные личности — Бернард Хайтинк, Александр Лазарев, Юрий Темирканов, Валерий Гергиев, Борис Покровский.
Когда интервью брали у моего папы, он сказал, что самым сильным впечатлением в его жизни было то, когда он, зная своего отца как дирижера высочайшего уровня, услышал записи, сделанные с его последних концертов, и осознал, что тот поднялся так высоко, что «даже уже не видно…»
Большое видится на расстоянии. Слушая сейчас записи Кирилла Кондрашина, больше всего поражает, как на записях разных лет, в разных залах, с разными оркестрами через многие (уже теперь) десятилетия безошибочно узнается его стиль и звучание.
На этих записях отчетливо слышно, как музыканты оркестра не просто играют вместе — они объединены между собой музыкантской идеей и энергетикой, идущей от человека, который прожил не самую долгую, не самую простую, но такую сильную и яркую жизнь.
Очень надеюсь, что еще много и много лет мне будут задавать все тот же вопрос: «Вы случайно не родственник Кирилла Кондрашина?»
Петр Кондрашин