Мысль написать оперу на сюжет «Слова о полку Игореве» Бородину подбросил Стасов, и это была одна из самых светлых его идей.
Трудно представить себе литературный первоисточник, который более соответствовал бы темпераменту композитора, чем этот замечательный памятник словесности, полный красоты и человеколюбия, лучше всех изысканий историков свидетельствующий о том, что Русь когда-то была Европой.
Сочинение оперы растянулось на 18 лет. Известен факт, что однажды к Бородину пришли друзья и увидели необычайное зрелище: повсюду в квартире на прищепках висели исписанные нотные листы. Оказывается, Бородин имел привычку писать карандашом, и от времени карандаш начал осыпаться.
Чтобы спасти своего «Князя Игоря» от гибели, Бородин со свойственной настоящим учёным изобретательностью покрыл рукопись яичным белком и вывесил на просушку. Однако, несмотря на все меры предосторожности, композитор умер, так и не доведя главный музыкальный труд своей жизни до конца.
«Князь Игорь» был закончен в 1890 г. Н. А. Римским-Корсаковым и А. К. Глазуновым. В известной мере повторилась история с «Хованщиной»: что-то пришлось за автора дописывать, а от чего то, им написанного, — скрепя сердце отказываться. В особенно плачевном состоянии Бородин оставил третье и четвёртое действия своей оперы.
Глинка 50 лет спустя
Что же такое «Князь Игорь»? И по форме, и по духу это, пожалуй, самая «глинкинская» из всех написанных не Глинкой опер. Та же классическая закруглённость форм, тот же нескончаемый праздник мелодии, где речитативу отведена самая скромная, служебная функция, те же эстетство, мультикультурность и гуманизм — прямо какое-то дежа вю!
Что касается «несовременного» разделения оперы на законченные номера, то Бородин, действительно, во всех музыкальных жанрах тяготел к классическим формам. Он со своим строгим и ясным мышлением чувствовал себя в них комфортно.
И — удивительное дело! — несмотря на то, что «Князь Игорь» остался существенно незавершённым, несмотря даже на то, что заканчивали его другие люди, замысел Бородина был настолько чёток и излагался им с такой убедительностью, что, вопреки всему, сочинение получилось драматургически целостным и глубоким.
Откровенно об одной дисгармонии
(Этот подзаголовок я позаимствовал из книги «Молодым супругам». Выпушенная во время хрущёвской оттепели, что ли, это была одна из немногих книг, которые рассказывали советским гражданам о половых проблемах. «Откровенно об одной дисгармонии» — так там называлась глава про онанизм.)
Уже слышу возражения:
«Как же так! О какой целостности вы говорите? Ведь всем известно, что „Князь Игорь“ популярен только благодаря замечательным мелодиям своих наиболее „хитовых“ номеров. А так — опера разрозненная, статичная, да ещё и очень неравноценная по содержанию».
Да, всем известно… А я вот, как всегда, не в курсе…
Есть такой советский фильм «Большой концерт». Он про то, как колхозники приезжают в Большой театр. И есть там момент, когда они приходят на «Князя Игоря», а сцена закрыта рисованным занавесом, на котором изображено светлое и благообразное русское воинство, сражающееся с отвратительными, тёмными, оскалившимися от злобы половцами.
На мой взгляд, вот это именно то, чего Бородин ни в коем случае не хотел сказать своим сочинением. Если рассматривать «Князя Игоря» с позиций «Большого концерта», то тогда, действительно, автор «тему раскрыл» неважно, на троечку. И русские у него не то чтобы очень благостные, и половцы не то чтобы очень злобные. И не происходит ничего — выходят по очереди, поют и уходят. Никакого конфликта, никакого действия. Даже не перебивают друг друга.
Именно с таких позиций все и смотрят на «Князя Игоря» уже без малого сто лет. Но, друзья, а что если Бородин писал свою оперу не для колхозников? А что если у него и в мыслях не было посвящать своё сочинение теме «борьбы добра со злом», когда под добром понимаются «наши», а под злом — «ненаши»? А что если, сочиняя «Игоря», Бородин жил совсем иным кругом идей? А что если основной конфликт этой оперы лежит отнюдь не в той же самой плоскости, что и изображённый в ней военный конфликт, а совершенно в другой?..
Взгляните на «Князя Игоря», исходя из этих — вполне, по-моему, разумных — предположений. И вы увидите произведение тонкое, изысканное, мудрое, а главное — очень драматичное и увлекательное. Произведение, все части которого взаимосвязаны и «работают» на общую концепцию.
Увы, этой опере не повезло. Кто-то на неё навесил ярлык «эпическая». А эпос, по мнению многих, — это непременно нечто скучное, неторопливое, величественное и примитивное. Но зато разодетое в нарядные костюмы и «оживлённое» грандиозными массовыми сценами. Прекрасный экспортный товар.
Отсюда и многочисленные сокращения и переделки бородинского шедевра. Конечно, опера у Бородина с Римским-Корсаковым и Глазуновым получилась большая. Но ведь не гигантская. Она меньше «Тристана и Изольды», «Гибели богов» или «Нюрнбергских мейстерзингеров». Однако из этих опер никому не приходит в голову выбрасывать целые действия, перебрасывать фрагменты из одной сцены в другую и т. д. А с «Князем Игорем» вытворять такие вещи долгое время считалось чуть ли не нормой. Вдруг бедные колхозники заскучают!
И теперь, чтобы вернуть истинное, очищенное от шелухи традиций восприятие этого сочинения, мы попытаемся забыть всё, что когда-то видели и слышали, и внимательно изучить его от начала до конца, пытаясь разъяснить для себя встречающиеся на пути загадки и противоречия. Разумеется, в рамках данной колонки я не буду проделывать такой скрупулёзный анализ в полном объёме. Коснусь только самых крупных, очевидных вопросов.
А загадки этой оперы начинаются даже не с первой страницы партитуры, а… прямо с обложки. В самом деле, а почему опера называется «Князь Игорь»? Что заставило Бородина изменить название литературного первоисточника?
Ответ, что, дескать, называть оперу «Словом» как-то неправильно, меня не удовлетворяет. Совсем скоро на русской оперной сцене появятся «Сказка о царе Салтане» и «Сказание о невидимом граде Китеже», а потом и вообще — «Повесть о настоящем человеке». И никого эти «литературные» заглавия не смущают. Да и к тому же литературный первоисточник не «Словом о князе Игоре» назывался. Почему же Бородин именно «Князем Игорем» решил назвать свою оперу?
На мой взгляд, это название — один из ключиков к пониманию всего произведения. Из рассказа о неудачном военном походе Бородин создаёт нечто совершенно новое, переключая основное внимание на личностьглавного героя. Личность очень интересную и противоречивую. Это опера про князя Игоря. Про его судьбу.
К вопросу о пассионарности
Чем же так интересен князь Игорь? Казалось бы, он тут самый блёклый и трафаретный персонаж — типичный Иван-царевич. Уверяю вас — это не так. Князь Игорь — один из самых сложных и неоднозначных образов мировой оперы, ничего общего с занудным «хорошим парнем» не имеющий.
Давайте взглянем на всё произведение в целом. Что мы там видим? Два мира — Русь и Степь. Ну, это для нас уже не новость. Новость тут в другом. В отличие от «Сусанина» или от «Бориса», два изображённых в «Князе Игоре» мира находятся в гармонии друг с другом.
Нет, они воюют: половцы совершают набеги, русские их отражают, кого-то при этом убивают, кого-то уводят в плен… Но во всём этом присутствует какое-то осознание естественности установленного порядка вещей. В музыке знаменитых половецких плясок, где поют и танцуют невольники и невольницы, равно как и в не менее гениальном хоре поселян, разорённых дотла половецким набегом, есть тихая грусть — быть может, даже сдерживаемое отчаяние, — но вот чего там совсем нет, так это активного протеста. Так устроен мир, такова судьба. Всех это, в сущности, устраивает, все принимают это как данность.
Все, кроме одного. Князю Игорю в течение всей оперы чего-то неймётся. Он единственный, кто пытается изменить существующий миропорядок.
Что любопытно, все его попытки ни к чему хорошему не приводят, и даже наоборот. Половцев победить ему не удаётся, в бою он губит почти всю свою дружину, да ещё и ставит под угрозу жизнь своей семьи и само своё княжество. Но ничто из перечисленного не может его остановить и образумить.
Перед нами типичный пассионарий, выведенный Бородиным на оперной сцене задолго до Льва Гумилёва. Насколько такая трактовка событий соответствует историческим реалиям, судить не берусь. Думаю, что не очень, и думаю, что самого Бородина соответствие исторической правде не слишком заботило.
Князь Игорь — это герой (или антигерой), в одиночку сражающийся с мирозданием. В опере показан крах такого героя и вместе с тем невозможность сломить его. Что важнее и чего здесь больше — это решать уже постановщикам. Несомненна только симпатия автора к Игорю — несмотря на все «дрова», которых тот в изобилии наломал.
Главный конфликт, движущий действие этой оперы — это не «русские против половцев», а «князь Игорь против всех». Тогда всё сразу же становится на свои места.
Гармония мира
Вся суть произведения изложена уже в изумительной увертюре. Увертюра эта — одна из вершин мастерства Бородина-симфониста — имеет необычную историю создания. Дело в том, что Бородин никогда её не писал. Её записал по памяти и оркестровал Глазунов, которому автор неоднократно играл её на фортепиано.
Неудивительно, что «легитимность» увертюры к «Князю Игорю» вызывала и будет вызывать споры. Нередко можно услышать предположения (особенно от любителей чего-нибудь поскорее сократить), что увертюру эту сочинил сам Глазунов.
На мой взгляд, такая точка зрения не выдерживает критики. Во-первых, непонятна цель подобной фальсификации. А во-вторых, слишком уж хороша увертюра, слишком уж на своём она месте. Нет, я ни в коем случае не оспариваю способности Глазунова написать хорошую музыку. Но трудно представить себе, чтобы кто-то мог сочинить настолько хорошую увертюру к чужой опере, до такой степени вжиться в авторский замысел. Это просто невероятно.
Верди вон написал как-то увертюру к «Севильскому цирюльнику» Россини (собственной увертюры не имеющему), однако такой «чужеродный трансплантат» был быстро отторгнут. «Цирюльника» как исполняли, так и исполняют с увертюрой от другой, но зато россиниевской, оперы.
Но вернёмся к «Князю Игорю». Увертюра большая, в сонатной форме. Вся она построена на темах, связанных в опере с теми или иными персонажами и событиями. Первые такты вступления излагают начальную мелодию арии князя Игоря «Ни сна, ни отдыха измученной душе». То есть Бородин сразу же начинает с главного: знакомит нас с главным героем и даёт понять, что нам предстоит встреча с человеком тяжёлым, упрямым, не дающим «ни сна, ни отдыха» ни себе, ни людям.
Затем следует нисходящая секвенция, в интонациях которой присутствует какая-то беззащитная, трогательная обречённость — под эту музыку русское войско будет отправляться в поход. Но вот откуда то, как будто бы из-за горизонта, возникают энергичные и дикие звуки медных духовых — это половецкие трубы. Стремительное крещендо (прямо как в увертюре к «Сусанину»!) приводит нас, наконец то, к экспозиции главной партии.
А главная партия состоит из двух элементов. Первый — это излагаемая скрипками энергичная мелодия, которую иначе как «ликующей» не назовёшь. Взята из дуэта Ярославны и Игоря в четвёртом акте. А второй элемент — изысканная и виртуозная «половецкая» тема, порученная «холодноватому» кларнету; она появится в третьем акте в партии Кончаковны. В ответ на эту половецкую красоту медные духовые разражаются громогласным «О дайте, дайте мне свободу!», что приводит нас прямо к побочной теме.
Упоительно-напевная и сладостная побочная тема будет встречаться в опере неоднократно и может быть условно обозвана «лейтмотивом любви князя Игоря и Ярославны». Излагает эту тему валторна — самый томный и чувственный инструмент из всех духовых.
Надо вообще отдать должное Глазунову: оркестровал он увертюру великолепно. В репризе эту же тему он отдаст виолончелям — вероятно, самому чувственному голосу в группе струнных. (Валторны и виолончели — это, например, лейттембры Весны-красны в «Снегурочке» Римского-Корсакова).
Таким образом, если говорить вкратце, то увертюра к «Князю Игорю» строится на противопоставлении двух тем: «вражеской» и русской. И вообще: сходных черт с операми Глинки тут будет уйма.
Бурная разработка начинается с «половецкой» темы, но очень быстро переходит в противостояние между «ликующим» элементом главной партии и «половецкими трубами». Напряжение нарастает и в конце концов приводит к появлению нового музыкального материала — «эпизоду битвы». Эта «скачущая во весь опор» мелодия позднее встретится нам в арии Кончака.
Реприза традиционная и довольно компактная. Возвращаются обе темы — главная и побочная, следующие точно так же друг за другом, только в другой инструментовке. А вот напоследок Бородин приготовил нам сюрприз: обе эти непохожие друг на друга, но равно прекрасные мелодии — грациозная половецкая и напевная русская — вдруг начинают звучать одновременно в контрапункте. И прекрасно друг с другом сочетаются!
Каждый раз на этом месте я неизменно покрываюсь мурашками от восторга. Завершает это грандиозное вступление к опере кода, построенная на энергичной теме хора ханов из третьего действия.
С удивительным, высочайшим мастерством написана эта увертюра! Я позволил себе столь подробно на ней остановиться (впрочем, менее подробно, чем мне бы хотелось), поскольку правда считаю, что на музыку эту возложена громадная смысловая нагрузка и что только проникнувшись увертюрой к «Князю Игорю» можно постичь всё произведение в целом. Послушаем же:
Исполняет оркестр Большого театра, дирижёр А. Мелик-Пашаев, запись 1941 года.
«Князь Игорь» — это опера в четырёх действиях с прологом. Именно на прологе я хочу сосредоточить внимание читателей этой статьи, поскольку пролог несёт здесь огромную драматургическую нагрузку — это клубок, из которого тянутся все сюжетные линии оперы, это узел, где завязываются все её основные конфликты.
Мне ни разу не довелось видеть, чтобы пролог «Князя Игоря» был поставлен с должным почтением. Всегда это статичная, «парадная» сцена, где всё ясно и ничего не интересно. Единственное заслуживающее внимания событие — солнечное затмение. Но пугать современную публику таким безобидным явлением природы… хм.
Со стороны материалиста Бородина это был бы не самый умный ход. Я бы даже сказал, настолько идиотский, что самое время задуматься — а в затмении ли тут вообще дело? Может, автор был не так уж глуп и припрятал в этой сцене что-то другое?
Прежде чем попытаться ответить на эти вопросы, я, как обычно, скажу несколько слов о записи, из которой буду брать музыкальные иллюстрации. Это блистательная запись 1969 г., сделанная коллективом Большого театра под управлением дирижёра Марка Эрмлера.
Среди обширной и в целом довольно сильной дискографии дирижёра этот «Князь Игорь» — подлинная жемчужина. Состав солистов — то, что итальянцы называют compagnia ottima. В этой записи «Князя Игоря» очень хорошо выдержан баланс между академизмом и артистической свободой. Невероятно, но это единственная полная запись популярной оперы, сделанная в советские годы.
Пролог «Князя Игоря» по своей структуре напоминает «большой финал» второго действия оперы Верди «Аида». В обоих случаях несколько разнохарактерных эпизодов объединены величественной «аркой» торжественного хора, начинающего и завершающего сцену. В случае «Игоря» — это знаменитый хор «Солнцу красному слава». Послушаем его:
Я уже писал, что Бородин никогда не использовал в своём творчестве народные мелодии. Написал хоть и мало, но всё сам. Там, где Мусоргский, Чайковский или Римский-Корсаков, не долго думая, вставили бы русскую народную величальную песню «Слава», Бородин сочинил свой собственный аналог. И сочинил так, как народ не сочинит, хоть он расшибись. Вслушайтесь, какой древней дикостью, какой языческой неистовостью пропитан этот хор!
Слова, слова, слова…
Всё это рассуждения из области музыковедения, которые, увы, никоим образом не помогут нам понять, что же происходит на сцене. Попробуем зайти с другого боку.
Предлагаемые обстоятельства
Известно, что поход Игоря против половцев был крайне неудачной авантюрой. Думаю, многим умным людям рискованность и несвоевременность этой затеи была понятна ещё до похода. Мелкий русский князь эпохи феодальной раздробленности отнюдь не был полновластным абсолютным монархом — ему приходилось считаться с интересами очень многих, а значит, накануне того, что мы видим после поднятия занавеса, в Путивле было «жарковато».
Дискуссии с боярами и военачальниками о том, идти в поход или нет, велись, должно быть, едва ли не до рассвета и, вероятно, не закончились для князя Игоря даже тогда, когда он, наконец, уединился в спальне со своей женой Евфросиньей Ярославной — как мы увидим, женщиной сильной, умной и властной, искушённой в политике и убеждённой противницей данной военной кампании.
Бедный князь Игорь! Несладко ему пришлось! Но раз в поход войска всё же идут и спектакль не отменили, значит, эту «баталию» он выиграл. Очевидно, потратив для этого почти весь свой «административный ресурс».
Вот оно — исходное событие драмы, на различном отношении персонажей к которому строится конфликт первой сцены! Перед нами не группа единомышленников, сплочённых против общего внешнего врага, а люди, которые хотят жить, и безумец (или герой), одних ведущий, а других оставляющий на верную погибель.
Теперь давайте ещё раз послушаем хор, открывающий оперу, держа в голове все эти простые логические умозаключения. Согласитесь, звучит по-другому? Музыка «ожила», стала действенной. Теперь понятно, почему мелодия этого хора такая невесёлая, откуда истеричные взвизгивания женщин и глухой ропот басов. «Величая» князей, люди на самом деле умоляют их остаться. Текст тоже соответствующий: «И на Дунай-реке славу поют вам», «В землях незнаемых славу поют вам»… Дескать, какого рожна вам ещё надо? Чего дома-то не сидится?
На это князь Игорь считает своим долгом ответить небольшим воодушевляющим ариозо: «Идём мы с надеждой на Бога за веру, за Русь, за народ». А дальше просто прелесть: «Копьё преломить мне б хотелось во славу Руси…» Потрясающий повод для войны: «мне б хотелось». Будьте так любезны, если вам не сложно, не могли бы вы дать мне преломить копьё — очень бы хотелось. Занятный парень этот князь Игорь! Либретто, к слову, сам Бородин писал.
Партия Игоря написана для баритона, но, как и в случае с Борисом Годуновым, её нередко исполняют басы. Так и в данной записи в заглавной партии бас Иван Петров. И если его трактовка Годунова кому-то может показаться спорной, то князь Игорь тут, по-моему, просто безупречен. Упрямый героический олух, неудержимый, невразумляемый, всегда абсолютно уверенный в своей правоте и потому парадоксально спокойный.
«Союзники» князя Игоря
Итак, рать уже готова выступить в поход. Но тут происходит нечто непредвиденное — а именно, солнечное затмение. Давайте послушаем эпизод затмения и то, что за ним последовало. В музыке, иллюстрирующей этот астрономический феномен, без труда угадываются «аккорды оцепенения» из глинкинского «Руслана».
Вот так неожиданный подарок преподнесла природа местным пацифистам! Все присутствующие, конечно же, трактовали происходящее как «знамение» и в один голос завопили: «Ох, не ходить бы в поход тебе, князь!». Это естественно и понятно. Появился новый аргумент — возобновляем дебаты. Однако князь Игорь выдерживает и этот удар и стоит на своём. Его ответ взволнован и вдохновенен: «Судьбы своей никто не обойдёт — чего ж бояться нам?» Подобная реакция тоже нас вряд ли удивит.
Но так ли князь Игорь одинок в своём стремлении воевать? Мы видим, что на сцене находится множество его противников. А вот есть ли у него хоть какие-то союзники? Есть — их тут, как минимум, двое.
Первый — это князь Владимир Галицкий, шурин Игоря. Именно он раньше всех остальных заметил, что солнце стало меркнуть, и переполошился. Чего, спрашивается? Он что, отличается особой трусостью или суеверностью? Ответ скоро станет очевиден: Галицкий хочет сам захватить власть в Путивле и занять место Игоря, вот ему и не терпится спровадить того в опасный и рискованный поход. Естественно, он перепугался, что из-за затмения поход может отмениться, и тогда ему придётся забыть о своих планах государственного переворота.
В партии Владимира Галицкого — Артур Эйзен, замечательный артист, который, прежде чем заняться вокалом, окончил театральное училище им. Щукина и несколько лет проработал в театре им. Вахтангова. Всем бы оперным певцам такую школу! Мне повезло: я ещё успел увидеть Эйзена на сцене в роли Галицкого. И хотя это было спустя где-то четверть века после того, как была сделана предлагаемая вашему вниманию запись, Эйзен был великолепен.
Также одним из первых заметил перемены на небосводе ещё один Владимир — сын князя Игоря. Он тоже сторонник того, чтобы идти против половцев. И его мотивация тоже понятна.
Владимир — сын Игоря от первого брака и его наследник. Однако Игорь женился во второй раз на Ярославне. И если у них появятся дети, то вполне может развернуться нешуточная борьба за престол, которая, если вспомнить историю того времени, нередко заканчивалась для кого-нибудь летальным исходом. А учитывая, что мачеха у Владимира отнюдь не безобидная овечка и вполне способна за себя постоять, то можно предположить, что Владимиру живётся неуютно в отчем доме и никакой уверенности в завтрашнем дне он не ощущает.
Владимир Игоревич — трагическая фигура, вызывающая глубокое сочувствие. Из его ситуации всего два достойных выхода: либо где-нибудь героически сложить свою буйну голову, либо поискать счастья в чужих краях. И для того, и для другого военная авантюра его папочки подходит как нельзя лучше. Вот почему для Владимира Игоревича некстати случившееся солнечное затмение — это поистине стихийное бедствие.
Глядя с такой точки зрения, начинаешь видеть всю важность образа Владимира Игоревича для разворачивающейся драмы в целом: становится понятна и вся сложность его отношений с отцом, и то, почему из похода Игорь вернётся без сына.
Мужественный голос молодого Владимира Атлантова, который мы здесь слышим, прекрасно подходит для Владимира Игоревича. Долгое время эта партия была прерогативой лемешевых и козловских разного калибра, создававших из бедного княжича невразумительный и бесхарактерный образ «инженю в доспехах».
Если б все так поступали люди, никогда бы не было войны
В конце последнего трека Бородин знакомит нас ещё с двумя персонажами. Это дружинники Скула и Ерошка, для которых затмение стало, очевидно, последней каплей. «Пускай себе идут, а мы, брат, не пойдём» — говорит Скула. Ерошка соглашается и предлагает пойти устроиться на службу к князю Владимиру Галицкому. Пиццикато струнных не без юмора изображает крадущуюся походку смывающихся дезертиров.
В советской оперной традиции, ещё далеко не изжитой, когда всё безбожно упрощалось, Скуле и Ерошке не было места. Все их сцены производили впечатление лишних и ненужных. Сами посудите: ведь предатели, а автор их не бичует. Никакого заслуженного наказания они не несут, никакой «правильной» морали из их судьбы подрастающее поколение не извлечёт. Нет, что-то тут Бородин, видно, не додумал, плоховато «раскрыл тему». Так и были Скула с Ерошкой во всех спектаклях не пришей кобыле хвост. В театрах, особенно провинциальных, эти партии обычно отдавались на откуп совсем профнепригодным артистам.
Такое отношение возникло, надо сказать, не сразу. На премьере в 1890 г. партии Скулы и Ерошки были поручены Фёдору Стравинскому и Григорию Угриновичу — певцам знаменитым и выдающимся. Стравинский (отец композитора) вообще был, можно сказать, первым басом Петербурга. Когда Шаляпин покинул императорскую сцену, перейдя в Русскую частную оперу, газеты писали, дескать, жаль, что такой подающий надежды артист уходит — ему бы ещё немного подучиться и мог бы со временем стать достойной заменой Стравинскому. Вот что такое был Фёдор Стравинский для своего времени — и тут нате, какой-то Скула.
А всё дело в том, что Скула и Ерошка — крайне важные персонажи в системе образов этой оперы. Если, конечно, мыслить не по-колхозному. Они — крайние антиподы главного героя. Князь Игорь — типаж абсолютно принципиальный по своему характеру, Скула и Ерошка — абсолютные конформисты. Иными словами, Игорь — явление исключительное, а наши сбежавшие дружинники — просто обычные люди.
Не надо забывать, что из всех ушедших с Игорем воинов назад не вернётся никто. И не надо думать, что там все поголовно были герои — наверняка, пока происходило затмение, «под шумок» улизнуло больше народу — просто «крупным планом» автор показал нам только двоих. Ещё какой-то изрядный процент наверняка колебался, но не успел или не решился покинуть ряды.
Интересная деталь. Скула и Ерошка — не просто дружинники, они ещё и гудочники. То есть музыканты (гудок — это такой старинный музыкальный инструмент, прообраз скрипки). Творческая интеллигенция, так сказать.
Забегая вперёд, обращу также ваше внимание на то, что когда в конце оперы князь Игорь возвращается, и у наших гудочников возникают проблемы (небольшие, впрочем), то им вменяют в вину то, что они «водились с крамольником Галицким», но никому не приходит в голову обвинить их в дезертирстве. Видимо, спасение собственной жизни от верной и бессмысленной гибели ни Бородин, ни его герои преступлением не считали.
Как ни относись к нашим гудочникам, единственные настоящие победители в опере — они. Во всех войнах побеждают не русские и не половцы, а конформисты. Такова мудрость жизни: князь Игорь обречён на одиночество, непонимание и поражение, а Скула и Ерошка тихой сапой удержатся на плаву при любой власти и при любых обстоятельствах.
Бородин принимает эту данность без восторга, но и без отчаяния. И никого из своих героев не осуждает. Хотим мы того или нет, дорогие читатели, мы с вами на 99,(9) % — потомки скул и ерошек, а не героических пассионариев. Будем же относиться к своим предкам с уважением и не делать из самых обыкновенных людей шутов гороховых.
(Поющие в этой записи Скулу и Ерошку Валерий Ярославцев и Константин Басков демонстрируют прекрасные голоса, но в том, что касается получившихся образов, остаются в рамках советской традиции).
Семейный скандал на дорожку
Итак, князь Игорь со своим несколько поредевшим войском собирается выступать. Но на этом его неприятности сегодня не заканчиваются. Ведь прежде чем уходить на войну, воинам следовало бы проститься со своими жёнами и невестами.
Князь Игорь до последнего оттягивал этот щекотливый момент, но деваться некуда. «Пусть придут княгини и боярыни» — объявляет он. Можно себе представить, как нелегко ему это даётся. Игорь любит свою жену, сомнений нет, но сейчас он бы предпочёл избежать встречи с ней. Мало ли что она может выкинуть в последний момент.
И его самые худшие опасения оправдываются. Ярославна, желая предотвратить этот поход (и будучи совершенно правой, как покажет жизнь) решила прибегнуть к последнему средству и нанести мужу удар ниже пояса. Вместо того чтобы, как подобает, чинно попрощаться, она устраивает князю сцену в присутствии всего народа. Что, конечно же, неэтично по меркам любой эпохи. Думаю, она и сама это понимает, но ставки слишком высоки.
«Ах, лада моя, лада, останься здесь, нейди в поход», — поёт Ярославна. Но вслушайтесь в музыку этого эпизода: она не плачет, не упрашивает — она отчитывает своего непутёвого мужа, выставляя его в глазах подданных не пойми кем. Упоминает она и о зловещем «знамении», понимая, что на многих из присутствующих это может произвести впечатление.
Князь Игорь смущён и ошарашен. Он безуспешно пытается утихомирить разошедшуюся супругу (мол, полно, полно, успокойся, да что с тобой, в конце концов). Речь Ярославны перерастает в дуэт с мужем. За князя вступаются Галицкий и Владимир Игоревич. У каждого из них есть на то свои причины, о которых говорилось выше. Таким образом, дуэт превращается в квартет.
Ансамблевые сцены в «Князе Игоре» редки. Бородин предпочитает давать своим героям сольные высказывания. Поэтому каждому случаю одновременного пения нескольких персонажей в его опере следовало бы уделять повышенное внимание. Однако этот маленький квартет во всех постановках обычно «пробалтывается» между делом. А зря: все взаимоотношения действующих лиц, вся суть конфликта здесь как на ладони.
Вот заключительная сцена пролога, начиная с выхода Ярославны:
Как можно слышать, князь Игорь остался непреклонен. Смелая выходка Ярославны ни к чему не привела, и бедной княгине ничего не остаётся, кроме как взять полное отчаяния верхнее до на слове «прощай».
Затем Игорь поручает жену заботам её брата — князя Владимира Галицкого (а само княжество, к слову, «поручает» ей). Тот отвечает раболепным перечислением благодеяний, оказанных ему Игорем. Речь Галицкого учтива по форме, но по интонациям дерзка, неприязненна. Видно, что Игоря он нисколько не боится: владыка Путивля для него уже труп.
Войско выходит из городских ворот, и завершается сцена повторением начального «славящего» хора, который в этом проведении звучит даже ещё более надрывно, чем в первый раз.
Итак, мы видим, что если отбросить все стереотипы и спокойно разобраться в предлагаемой автором ситуации, то пролог «Князя Игоря» окажется не «праздничным концертом», не официозными проводами победоносного русского войска, а тяжёлой, напряжённейшей сценой, полной острых столкновений и высокого трагизма — лихой завязкой кровавой драмы, где события развиваются непредсказуемо, и чаши весов до последнего момента попеременно склоняются в пользу то одной, то другой из конфликтующих сторон.
А ведь это только пролог!