Собственно говоря, фортепиано – это настолько обыденный элемент нашей повседневной жизни, настолько распространённый предмет мебели, что мы редко задумываемся о том, какое захватывающее дух совершенство, какой шедевр многовековой инженерной мысли стоит перед нами.
Мне вспоминаются слова Антуана де Сент-Экзюпери о воде:
«Вода! У тебя нет ни вкуса, ни цвета, ни запаха, тебя невозможно описать, тобою наслаждаются, не ведая, что ты такое. Нельзя сказать, что ты необходима для жизни, ты – сама жизнь!»
Вот и фортепиано трудно назвать «музыкальным инструментом», оно – сама музыка. Свой «особый звук» есть у скрипки и у флейты, у арфы и у саксофона, у варгана и у электрогитары, а у фортепиано как будто бы есть только «просто ноты» – звук привычный, «обычный», нейтральный. Без вкуса, цвета и запаха.
Однако в умелых руках фортепиано может звенеть, как скрипка, гудеть, как орган, рычать, как валторна, обижаться, как гобой, петь, как человек, и греметь, как симфонический оркестр. А может великодушно сойти со своего престола и стать просто фоном, прекрасно оттеняющим звучание других инструментов. Порой фортепиано даже входит в состав симфонических оркестров, где довольствуется скромным местом в составе… ударной группы.
Не будет преувеличением сказать, что фортепианная музыка так же многообразна, как и симфоническая, и играет в истории культуры ничуть не меньшую роль. Музыку для фортепиано соло, в отличие от, скажем, музыки для скрипки и фортепиано, как-то не принято называть «камерной», хоть и играет её всего лишь один инструмент. Какая уж тут «камерность» – при такой-то масштабности и мощи!
Лучшие переложения – транскрипции – оркестровых сочинений для фортепиано ясно показывают, что потенциальные возможности этого инструмента действительно не меньше оркестровых. Да, конечно, звучат такие транскрипции иначе по сравнению со своими симфоническими первоисточниками, но сказать, что их звук беднее, у меня, например, язык не поворачивается. Когда фортепиано и оркестр сходятся в товарищеском матче (иногда перерастающем в жестокий мордобой), который называется фортепианным концертом, то преимущества оркестра, мягко говоря, не очевидны.
Иногда я задаюсь вопросом, что вообще послужило причиной возникновения такой громоздкой и, прямо скажем, дорогостоящей штуки, как симфонический оркестр, в то время как фортепиано позволяет добиться сопоставимой мощи, гибкости и звукового разнообразия несоизмеримо более скромными средствами? Не претендуя на истину в последней инстанции, предполагаю, что дело, возможно, в том, что современное фортепиано во всём его величии и блеске сформировалось ближе к концу XIX в., когда бóльшая часть симфонических шедевров уже была написана. Распускать оркестры по домам было поздновато.
А ведь на тот момент история фортепиано насчитывала уже около двух столетий!
Выход из тени
Мы настолько свыклись с мыслью, что фортепианная эра началась на рубеже XVIII и XIX вв., что тот факт, что фортепиано возникло в конце семнадцатого столетия, мне неизменно кажется удивительным и парадоксальным. И тем не менее – первое документированное упоминание о будущем короле музыкальных инструментов датируется 1700 г. (есть и более ранние, но их подлинность вызывает сомнения), а самые старые из дошедших до нас образцов были сделаны в 1720-е гг.
Но, как ни странно, это великое изобретение не распространилось мгновенно, подобно лесному пожару, как в наше время распространяются по свету новые модели смартфонов. В течение почти ста лет фортепиано было редкой, дорогостоящей и несерьёзной забавой для богатеев. Из разряда:
«Ы-ы-ы, прикольно! И тихо может играть, и громко, прикинь! Гы-гы-гы!»
Намного более общественно значимыми были в то время другие клавишные инструменты: в первую очередь клавесин, а также клавикорд (внешне удивительно похожий на современные синтезаторы), спинет (этакие гусли с приделанной кливиатурой) и другие. С фортепиано были прекрасно знакомы и Бах, и Моцарт, однако никакого особого предпочтения они ему не оказывали. Их произведения, теперь называемые фортепианными, писались, как правило, в расчёте на любой клавишный инструмент из имевшегося разнообразия – в первую очередь, на тот, который пользовался наибольшим спросом.
Так, Бах и ранний Моцарт сочиняли преимущественно для клавесина, а поздний Моцарт – уже преимущественно для фортепиано. Вот почему сочинения этих композиторов, ныне исполняемые главным образом на фортепиано, нередко называют клавирными, то есть предназначенными для клавишных. По отношению к музыке XVIII в. этот более общий термин является самым корректным. Первым великим композитором, писавшим именно для фортепиано, был, пожалуй, Бетховен.
Почему же в течение довольно долгого времени преимущества фортепиано, сегодня кажущиеся неоспоримыми – мощность и чистота звучания, огромный диапазон оттенков, необычайная «послушность» и «отзывчивость», – не были очевидными и востребованными? Ну, разумеется, отчасти тут дело в том, что самые первые модели были ещё несовершенны, и эти достоинства были в них не столь явны. (Например, доподлинно известно, что первые фортепиано уступали клавесину в силе звука, особенно в верхнем регистре).
Но, думаю, была и другая, не менее важная причина. Для музыки, сочинявшейся в то время, все эти преимущества не были так уж важны. Они были не столько преимуществами, сколько дополнительными и избыточными «наворотами». Типа как часы с компасом. Хорошо, конечно, но можно и без компаса. Особенно если часы настенные.
Для того чтобы особенности фортепиано предстали в самом выигрышном свете, потребовалось появление новой музыки – музыки романтизма. Вот тогда-то фортепиано и вышло из тени, заняв своё исключительное, привилегированное положение в мире музыкальных инструментов.
Переход от классицизма к романтизму случился не в одночасье, как это может показаться при чтении иных учебников. Он происходил исподволь и постепенно: предвосхищающие романтизм моменты встречаются не только в музыке Бетховена (тут уж сам бог велел), но и у Гайдна с Моцартом и даже, как это ни дико прозвучит, у некоторых композиторов периода барокко. Так же постепенно, из года в год, увеличивалось количество штук фортепиано «на душу населения», в то время как число клавесинов плавно и неуклонно снижалось.
Фортепиано уникально и ещё в одном отношении. Никакой музыкальный инструмент не эволюционировал настолько же долго и медленно. Даже после воцарения фортепиано в конце XVIII века, его «доводили до ума» и совершенствовали ещё лет сто. Удивительно, но великие романтики, заложившие основу современного пианистического репертуара – Шопен, Шуман, Лист, Брамс и прочие, – играли на инструментах несколько иных, нежели те, которые распространены сегодня. У тогдашних фортепиано звук был более лёгкий, звонкий, более «плоский» и слегка дребезжащий по сравнению с современными. Кроме того, он был менее «стоек», то есть быстрее затихал.
Я не хочу сказать, что звук у более старых модификаций фортепиано был «хуже» (хотя, если честно, субъективно так считаю). Такие понятия, как «хуже» или «лучше», – это всё из области индивидуального вкуса, личного мнения, на которое каждый имеет право. Однако сам факт, что великие композиторы прошлого писали свою музыку не для тех инструментов, которые впоследствии вошли в обиход, и, следовательно, слышали её не так, как слышим мы, порождает вопрос: как же теперь эту музыку исполнять?
Полемика между приверженцами «исторически корректного» или «аутентичного» исполнительства и сторонниками «традиционализма» не выходит из моды вот уже несколько десятилетий и продолжает бурлить как на страницах престижных музыкальных изданий, так и на интернет-форумах.
Конец эпохи?
В период своего расцвета фортепиано играло роль своеобразного домашнего «музыкального центра». Заведовала этим центром, как и всем хозяйством, женщина. Обучение игре на фортепиано составляло важную часть женского воспитания в Европе XIX в., и многие женщины достигали в этом искусстве высокого мастерства.
Самым известным примером такой «музицирующей домохозяйки» была, вероятно, жена Чарльза Дарвина Эмма. Фортепианной игре она училась у самого Фридерика Шопена и ежедневно играла для своего мужа, не только великого естествоиспытателя, но и большого меломана. Будучи очарован музыкальными способностями своей жены, Дарвин в своей книге «Происхождение человека и половой отбор» даже высказал предположение, что эволюция благоприятствовала большей музыкальной одарённости у женщин по сравнению с мужчинами. Насколько мне известно, впоследствии эта теория не подтвердилась, однако она прочно укоренилась в британском массовом сознании в качестве предрассудка.
Но вот что интересно. Когда какой-нибудь знаменитый пианист-виртуоз XIX столетия – тот же Шопен или Лист – давал концерт, кто сидел в зале? Домохозяйки, которые в большинстве своём сносно, а то и просто хорошо, играли сами, да их мужья, избалованные домашним музицированием. Такой публике было сложно «навешать лапшу на уши» по поводу собственного величия и собственной виртуозности. Гениальные концертирующие пианисты позапрошлого века были малюсенькой верхушкой огромного айсберга. Они стояли во главе целой армии людей, которые почти гениально, прекрасно, хорошо или очень неплохо владели инструментом.
Теперь же всё иначе. Теперь мы, покупая билет на концерт, полагаемся исключительно на профессионализм пианиста, подобно тому как Антуан Тибо полагался на политиков на том основании, что они профессионалы. Мы уже не можем, как в прежние времена, освистать выступление со словами:
«Моя жена и то лучше играет!» или «Я и сама так могу!».
Идёт ли это на пользу общему уровню выступлений? Сомневаюсь.
Впрочем, кое-какие козыри есть в запасе и у нас, и нерадивому пианисту не стоит спать спокойно. Вместо музицирующих жёнушек и дочек у нас дома теперь играют лучшие пианисты последнего столетия. Качество звучания современных лазерных дисков таково, что надо иметь очень серьёзную причину, чтобы подняться с дивана и вместо Глена Гульда и Эмиля Гилельса отправляться слушать не пойми кого, да ещё за свои же кровные! Конечно, доступность превосходных исполнений в хорошем качестве – это явление положительное, но, увы, фортепиано тут уже не у дел. Эпоха фортепиано клонится к закату.
Это видно хотя бы из того объективного факта, что за последние десятилетия существенно выросла средняя цена на инструмент. Пианино, не говорю уже о рояле, из предмета повседневной жизни всё больше превращается в предмет роскоши. Люди всё реже и реже покупают фортепиано, а те, кто покупает, всё чаще и чаще делают выбор в пользу электронных аналогов.
Всё течёт, всё изменяется, и это нормально. Конец эпохи фортепиано – не больший повод для грусти, чем конец эпохи клавесина. Но, думаю, всякий любитель музыки согласится со мной: когда заходишь в концертный зал и видишь эту чёрную лакированную махину, ощерившуюся на тебя своей громогласной золотистой пастью, испытываешь волнение и предвкушение праздника, не сравнимые ни с чем.
Монархия клонится к закату, но король всё так же величествен, как и прежде.
Царь и бог
Исключительность фортепиано как главного концертного инструмента наделила особым статусом и играющего на этом инструменте музыканта. Благодаря «податливости» и «отзывчивости» фортепиано, пианист больше, чем любой другой музыкант-исполнитель, привносит в музыку часть своей индивидуальности, в большей степени является соавтором произведения.
По звучанию, по исполнительской манере крупные пианисты, как мне кажется, разнятся сильнее, чем скрипачи, дирижёры и даже чем оперные певцы. Связь музыканта с фортепиано почти что интимная. История музыки знает много прекрасных, великих, легендарных имён пианистов, пройти мимо которых любитель музыки просто не вправе. Многие выдающиеся композиторы были и выдающимися пианистами.
Что такое выдающийся пианист? Ну, это «дело тёмное» – не в меньшей степени, чем дирижирование. Тут, однозначно, мало просто играть без ошибок, ещё надо быть выносливым – как физически, так и эмоционально, – уметь чувствовать всё произведение в целом и соразмерность его частей, а кроме того, обладать харизмой, заразительностью, гипнотизмом, магнетизмом – чем угодно, без чего не удержишь внимание слушателей в течение целого вечера. Ещё надо непременно быть яркой индивидуальностью, иначе нечего будет привносить в своё исполнение. А ещё… а ещё очень много всего надо, в том числе и того, что не так просто сформулировать словесно.
* * *
Итак, фортепианная музыка составляет важнейшую часть мирового музыкального наследия. А потому в моём повествовании, которое получается весьма «полифоническим», возникает ещё одна важная тема.
С чего же начать знакомство с фортепианной музыкой? Что выбрать в качестве примера? Глаза разбегаются! Одних гениальных шедевров чистейшей воды здесь столько, что перечислять замучишься, не говоря уже о том, чтобы выбрать. А если ещё помножить всё это на многообразие великих исполнений!..
И всё же, кажется, есть у меня одна идея для хорошего почина. Но это уже в другой раз.
А сейчас, напоследок, послушайте маленький отрывок, превосходно, как мне кажется, иллюстрирующий то, с разговора о чём я начал эту заметку, – безграничные возможности фортепиано:
Это Михаил Плетнёв, один из крупнейших музыкантов современности, играет свою собственную транскрипцию па-де-де из балета П. И. Чайковского «Щелкунчик». Музыка эта у всех на слуху, и все более-менее хорошо представляют себе, какие внушительные оркестровые мощности задействовал Пётр Ильич в кульминации. Но разве в услышанном вами исполнении музыка утратила хоть каплю своей красочности и выразительности?
Слушая эту пьесу, я неизменно внутренне напрягаюсь, как невольно напрягаешься в оперном театре, когда знаешь, что певцу или певице скоро предстоит неудобная высокая нота. Каждый раз в голове возникает опасливый вопрос: откуда возьмутся дополнительные резервы, чтобы соответствовать оркестру Чайковского? Но находятся! Как будто у Плетнёва, когда нужно, вырастают лишние пальцы, и музыке ничто не препятствует. Этот почти что фокус, когда плоская однотонная картинка вдруг становится объёмной и цветной, – не редкость для фортепианной музыки. Умелый пианист способен из «нейтрального», «водянистого» звука фортепиано извлечь всю палитру разнообразнейших музыкальных оттенков, подобно тому как Ньютон сумел из белого света сделать радугу.