Первой премьерой сезона 2019-2020 гг. в Музыкальном театре им. Станиславского и Немировича-Данченко стала опера Игоря Стравинского «Похождения повесы».
Спектакль совместный с фестивалем в Экс-ан-Провансе (Франция), где его премьера состоялась в 2017 г., и Национальной оперой Нидерландов, откуда и перекочевал в Москву.
Ранее опера называлась «Карьера мота» («The Rake’s Progress») Мне кажется, что этот перевод ближе к содержанию оперы, чем нынешний. Ведь основное занятие главного героя оперы Тома Рейкуэлла – проматывание неожиданно свалившегося на него наследства. Но как её ни называй – эта постановка большая удача МАМТ.
Стравинский закончил оперу «Похождения повесы» в 1951 году. В том же году её премьера состоялась на сцене венецианского театра Ла Фениче. Во второй половине ХХ века «Похождение повесы» стала самой популярной современной оперой, по крайней мере в Европе.
Нынешняя постановка – третья в России. Первая была осуществлена в Камерном музыкальном театре его главным режиссёром Борисом Покровским и главным дирижёром Геннадием Рождественским в 1978 году, восстановлена в 2010 г. и формально числится в его репертуаре по сей день, даже после превращения Камерного музыкального театра в Камерную сцену Большого театра. Постановка шла на русском языке.
Второй раз опера была поставлена Дмитрием Черняковым и Александром Титовым в 2003 году на сцене Большого театра – и быстро сошла со сцены.
К этому сюжету Стравинского подтолкнуло яркое впечатление от картин и гравюр английского художника XVIII века Уильяма Хогарта, увиденных в 1947 году в Чикаго. Сценарий оперы сочинили Уинстен Хью Оден и Честер Коллмен. Текст был стилизован под язык довикторианской Англии, который во времена Стравинского уже мало кто понимал. Тем не менее всякий владеющий английским языком понимает, что имена трёх главных персонажей – «говорящие». Энн Трулав – верная в любви, Том Рэйкуэлл – мот, распутник, повеса, Ник Шэдоу – тень (дьявола).
Либреттисты ввели в действие содержательницу борделя Матушку Гусыню, цирковую актрису‑монстра – женщину с бородой, и главную пружину всего действа Ника Шэдоу – даже не мелкого клерка преисподней, а его тени.
Музыкально опера совершенно не похожа на Стравинского времени «Весны священной» – когда он предстал дерзким новатором, или позже, когда он сблизился с авангардом. Опера построена по образцам XVIII века: арии, речитативы, ансамбли. Даже финал оперы напоминает финал «Дон Жуана» Моцарта, когда квинтет главных действующих лиц на авансцене поёт морализирующий эпилог, призывая быть начеку и не доверяться дьяволу и его посланцам, в какие бы они ни рядились одежды.
Но именно здесь и скрыт эффект, превращающий внешне ретроградную классику в современную музыку. Стравинский привлёк для этого синкопированные ритмы.
При открытии занавеса мы видим сцену, огороженную белыми стенами, которые сразу наводят на мысли о минимализме постановки. Но вскоре становится ясно, что над нами подшутили, минимализм тут ни при чём. На эти белые поверхности видеохудожник Уилл Дюк проецирует красивые изображения в формате 3D. И не долго эти поверхности остаются плоскостями. Стены, оказывается, бумажные. Разрывая их, на сцену вваливаются персонажи и реквизит.
Начинается спектакль с финала. Энн Трулав с букетом цветов хоронит своего беспутного жениха Тома, оставаясь верной ему до конца. Том умер в сумасшедшем доме под названием «Бедлам».
Bethlehem Hospital (Вифлеемская больница) возник в 1247 году в рамках монастыря Нового Ордена Пресвятой Марии Вифлеемской, впоследствии его стали называть Bethlem, это редуцировалось в Bedlam. С тех пор это слово означает хаос, беспорядок. Том попал туда – вообразив себя Адонисом, возлюбленным Венеры и покинутым ею.
Потом, без паузы, действие переходит в безоблачный период, когда, живя в провинции, Энн и Том ещё влюблены друг друга и счастливы. Идиллия длится недолго. Тесть находит Тому работу в городе. Но его она не устраивает: он мечтает о быстром обогащении. Мечту разрушает прорвавшаяся сквозь бумажную стену фигура в виде элегантно одетого преуспевающего клерка в скромных очках и с кейсом в руке. Это и есть то дьявольское начало, которое правит миром и подстерегает слабые души, падкие на искушения преисподней.
Но сегодня это уже даже не Мефистофель времён Гёте, а всего лишь тень его – Ник Шэдоу. Он приносит весть, что Том унаследовал большое состояние своего дяди, о котором он знать не знал. Шэдоу берётся сопровождать Тома в Лондон, а за это надо будет расплатиться с ним через год и один день.
В Лондоне Том пускается во все тяжкие, сорит деньгами в борделе Матушки Гусыни, покупает особняк, транжирит деньги, купается в роскоши и предаётся распутству. В жажде всё новых и новых ощущений Том женится на бородатой женщине Бабе-Турке. Но даже такая экзотическая жена Тому приелась. А ему нужны ощущения всё острее и острее. В своём невероятном тщеславии он захотел облагодетельствовать человечество созданием машины, превращающей камни в хлебы. Том вложил в её сооружение всё своё состояние, конечно же разорился и все, кто существовал за его счёт, его бросили.
И только верная в любви Энн не теряет надежды вернуть Тома к нормальной жизни и отправляется за ним в Лондон. Но её усилия легко сводит на нет тень дьявола, Шэдоу. Увы, не читала Энн сказку Ганса Христиана Андерсена «Тень» и не знала, что спасти Тома от влияния Шэдоу могла одна фраза: «Тень, знай своё место». Ровно через год и день после их первой встречи Шэдоу приводит Тома на кладбище – расплатиться за год шикарной жизни. Тут-то до Тома доходит, что платой станет его душа. Шэдоу готов её отнять, но вдруг проваливается под землю. А Том оказывается в Бедламе. Там его и находит Энн, у неё на руках Том умирает.
Однако для оперы XVIII века, под которую мимикрирует «Похождения повесы», обязателен счастливый конец. Есть он и в «Похождениях…», но весьма необычный. За спасение бессмертной души Том платит смертью своего бренного тела. Именно поэтому смерть Тома для него бесспорно happy end.
Порадовало общее постановочное решение спектакля. Наконец-то на нашей сцене появился пусть иностранный, но высокопрофессиональный оперный режиссёр – это Саймон Макберни, пригласивший столь же профессиональную команду. В построении драматургии ему помог брат Джерард Макберни, музыковед и композитор, знающий русскую музыку.
Художник-постановщик Майкл Левин предложил общий принцип постановки – кажущиеся поначалу крепкими белые стены оказываются бумажными. У нас на глазах рушится один из устоев британского общества: «Мой дом – моя крепость». В противостоянии вселенскому злу стены крепости оказываются не крепче бумаги. Шэдоу с лёгкостью проходит сквозь них уже в первом действии. Сквозь потолок проваливается в дом Тома люстра –символ роскоши, в которой купается Том.
Дыры в белых стенах зияют до конца спектакля. Одновременно эти стены становятся экранами, на которые видеохудожник Уилл Дюк проецирует и пейзажи, и небоскрёбы, и интерьеры.
Очень удачны костюмы (художница Кристина Каннинген). Не напомнил ли нам ядовито-лиловый цвет костюма разбогатевшего Тома столь знакомые нам малиновые пиджаки конца ХХ века? Или как точен подчёркнуто стандартный костюм клерка средней руки у Ника Шэдоу, не привлекающий к этому персонажу лишнего внимания!
Не зря на московской сцене спектакль восстанавливала хореограф Леа Хаусман. Особенно ярко её работа проявилась в пластике движения двух центральных персонажей Тома Рэйкуэлла и Ника Шэдоу.
Если постановочная команда почти целиком, за исключением хормейстера Станислава Лыкова, заграничная, то вся музыкальная часть, как говорится, «отечественного разлива». Исключением стал британский контртенор Эндрю Уоттс в партии Бабы-Турки. Более того, за исключением выпускника Молодёжной оперной программы Большого театра Богдана Волкова (ныне солиста «Новой оперы») – исполнителя главной партии Тома Рэйкуэлла, все остальные исполнители из труппы театра.
Выбор Богдана Волкова на главную роль Тома оказался точным попаданием – и вокально, и сценически. Его лирический тенор очень подходит такому герою. Я смотрел спектакль 21 сентября и, увы, сначала Волкова было плохо слышно в зале – в первом акте его голос почему-то звучал недостаточно ярко. После антракта всё встало на свои места, и голос зазвучал с ожидаемой силой.
Пластически и сценически Дмитрий Зуев в партии Ника Шэдоу был великолепен. А вот к его вокалу (по крайней мере, в тот вечер на мой слух) претензии были. Главная из них – его плохо слышно. Так что мне трудно разделить восторги музыкальных критиков относительно вокала Зуева.
А вот Роман Улыбин в партии папаши Трулава вокал показал достойный.
Не совсем понятна замена альта на контртенора в партии Бабы-Турки. Эту партию звонко и весело исполнил Эндрю Уоттс.
Удались все женские роли. Превосходна молодая солистка театра Мария Макеева в партии Энн. Она ласкает и слу, и глаз – чистотой интонирования и очаровательной фигурой. Ярко темпераментна Оксана Корниевская в роли владелицы борделя Матушки Гусыни.
Но главным героем постановки «Похождений повесы» в МАМТе надо назвать молодого дирижёра-постановщика Тимура Зангиева. Он тянет сегодня значительную часть текущего репертуара театра, но в качестве дирижёра-постановщика фигурирует впервые.
Этот его дебют – несомненная удача. Чувствуется большая и скрупулёзная работа над весьма непростой разностилевой партитурой, с бесконечными сменами ритмов. В ней слышится то Пёрселл, то Гендель, то много Моцарта. Не обошёлся Стравинский и без Мусоргского и Чайковского.
Но это не просто стилизация, а ритмически прихотливо преображённая музыка. Прихотливость эта Зангиеву удаётся, но не всегда. Наши недостатки суть продолжение наших достоинств. Скрупулёзность работы дирижёра над отдельными эпизодами повлекла за собой некоторую его скованность в общем звучании оркестра, порой излишне равномерно ритмичном. При всех этих замечаниях, звучал оркестр МАМТа превосходно.
Все три действия Зангиев уверенно держал внимание зала. Это был живой оркестр, с хорошим балансом групп. Грамотно сложился ансамбль певцов и оркестра.
В заключение моя мантра. Международный конкурс им. Чайковского должен содержать в своём названии слово Московский и по всем специальностям проходить в Москве.
Владимир Ойвин
Российский физик, музыкальный критик, общественный деятель, правозащитник.