“Похождения повесы” – постановка режиссера Саймона Макбёрни и копродукция Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко с фестивалем в Экс-ан-Провансе и Голландской национальной оперой.
Неоклассический опус Стравинского создан на основе одноименной серии литографий Хогарта, посвятившего цикл «карьере» юного дурня, прошагавшего по жизни криво: от славного парня до безумного обитателя Бедлама и смерти через вредное богатство и соблазны красивой жизни. В либретто дурень обрел имя – Том Рейкуэлл.
Прочие персонажи – преданная (в обоих смыслах слова) невеста Тома Энн Трулав, его жена от скуки – усатая Баба-Турчанка, и Ник Шедоу, замаскировавшийся дьявол, соблазняющий Тома на похождения.
Либретто написал – вместе с Честером Коллменом – поэт Уистен Оден. Хогарт, Оден, плюс Стравинский. Знаменитые помощники при знаменитом композиторе – гарантия успеха, в англоязычном – то есть практически во всем – мире, где говорящие имена персонажей (Трулав, Шедоу, Рейкуэлл) прочитываются сразу. И теми посетителями театров, кто не так начитан, как либреттисты-интеллектуалы, и не может оценить красоты литературных аллюзий.
Настрой композитора сделать современное произведение через определенную стилизацию старины определил облик оперы: здесь есть каватины и кабалетты, чембало, «сухие» речитативы и отголоски партитур кучи европейских музыкальных классиков, начиная с Монтеверди. Есть «английский язык, стилизованный либреттистом под старую викторианскую речь и включающий выражения, которые во времена Стравинского уже не существовали». И есть оперные образцы, от «буффа» до зингшпиля, от «сериа» до «оперы спасения».
Изначальная хогартовская тема, всё это «бойтесь желаний, они могут исполниться» Стравинского занимает мало. Ему важнее игра с исторической дистанцией, которая и подчеркивается, и нивелируется. Суховатое отстранение наблюдателя – главная особенность «Повесы». Изначальная протестантская этика (бичевание пороков и осуждение праздности) растворяется в контакте лирики с эксцентрикой, к тому же ” музыка суха, холодна и прозрачна; подобно самому сухому шампанскому, она не расслабляет, но жжет”.
Слова Стравинского о своей опере – ключ к режиссерскому решению. Даже по контрасту а тут – по контрасту: Макбёрни достаточно горяч, даже склонен к плакату.
С оркестром иначе: в партитуре такая адская смесь стилей и смыслов, что подход дирижера Тимура Зангиева пока не обнимает всю махину. Дирижер, как он говорит, более всего был озабочен, как подать классическую фразировку, пение а-ля мюзикл и легато – все в одном флаконе. В итоге – слишком ровное, почти всегда одинаковое и чуть скучноватое звучание. Игра без игры.
Прекрасные голосами солисты МАМТа сие оперное здание привели к некоторому «обрусению». Это не критика, это констатация факта. Балеты Баланчина в России всегда танцуют по-российски. Часто отдает «Лебединым озером». Но красиво. И неизбежно. Вот и приглашенный извне Богдан Волков (Том) вокально красив, и Ник (Дмитрий Зуев), и Энн (Мария Макеева) с аукционистом (Валерий Микицкий). И актерски все точны и уместны, а некоторые, как Зуев и Микицкий, вызывающе остры по пластическому рисунку.
Англоязычный спектакль для нас невольно становится зрелищем о «новых русских». Видимо, это тоже неизбежно. Так и петь тогда естественней и правильней – «по-русски».
Сценограф Майкл Левин выстраивает на сцене белые непорочные стены, на которые проецируется цветная видеокартинка. В финале жизнь снова теряет краски, стены опять белы, но с иным смыслом: жизнь рухнула и полностью обесцвечена. Эфемерность всего, что происходит в эпицентре наслаждений, нормальной психики, прежде всего, усилена разрывами непрочной бумажной субстанции, сквозь которую в пустоту сценической коробки протискиваются люди и вещи. Первым это делает дьявол Шедоу, соблазнитель-джентльмен в дорогом костюме. И прорехи не заклеить и не залатать.
В начале спектакля будет его финал – черный занавес, когда Энн с цветами хоронит Тома. И, без перехода – резко к первоначальной идиллии, когда летняя природа цветет, и влюбленные Том и Энн еще счастливы, как Адам и Ева до грехопадения. Потом к Адаму придет змей-искуситель, и всё завертится. Ведь Стравинский, если искать положительные, а не игровые смыслы в «Повесе», писал оперу о неодолимости искушения. Морализирующий ансамбль в финале не должен вводить в заблуждение: это композитор, конструируя, подражает «Дон-Жуану».
Всё просто и банально. Порывистый и простоватый, но вместе с тем честолюбивый герой из сонной патриархальности попадает в город, где кипит раскованность на фоне небоскребов. Ему завязывают глаза, его носят на руках, им восхищаются, то есть его деньгами. Койка с красотками прилагается. Как и омерзительно-лиловая пиджачная пара, в которой щеголяет новый богач.
Никаких отсылок к восемнадцатому веку. всё происходит здесь и сейчас – глянцевые гулянки, скучная похоть нон-стоп, смартфоны, страсть к сенсациям, модные аукционы антиквариата и редкостей, Баба-Турчанка в виде Кончиты Вурст… Все это, в зубах навязшее, растиражированное, бессмысленно- нарядное – и притягательное. В самом деле, не книжки же читать.
Макбёрни создал спектакль, в котором всё время восхищаешься упругой четкостью мизансцен. Ни единой лишней детали, ни одной длинноты. И режиссер мудр: его Том не желает плыть по течению серых будней, но запросто плывет по течению порока – без умения плавать. Герой думает, что это – не рабство. Режиссер такую наивность уничтожает на корню. Вот усатая Баба-Турчанка (не меццо, как у Стравинского, а контратенор Эндрю Уоттс), символ Томова пресыщения, тискает живую собачку и едет в бумажном лимузине. Пустое пространство заставляется дорогими предметами, их всё больше, это лавина. И нон-стоп камеры и публичные сплетни, жизнь как шоу для соцсетей.
Потом предметы продадут на аукционе, стены почти распадутся, как жизнь Тома, и вот он в лохмотьях, разорен, а Ник соблазняет снова – унять такую жизнь веревкой, ядом или пистолетом. Зачем? Рейкуэлл, лелея прекраснодушие, хотел спасти мир от голода и потерял все деньги, желая хорошего ближним.
Соблазн доброты оказался последним и роковым. Можно представить заголовки газет. «Смерть бывшего миллионера в психушке». А разве жизнь – не повод для сенсации в СМИ?
Майя Крылова