Фестиваль Ростроповича, руководимый его дочерью Ольгой Ростропович, в 2019 году отмечает первый юбилей. Ему 10 лет.
Как всегда, смотр открылся 27 марта, в день рождения великого виолончелиста. Сохраняются и прочие традиции: в программе принимают участие партнеры Ростроповича по сцене, соратники и ученики.
Международный фестиваль Мстислава Ростроповича открывается в Москве
По случаю круглой даты организаторы подвели некоторые статистические итоги: более 90 тысяч слушателей, 35 оркестров, 100 солистов, 38 дирижеров и 14 хоров.
Многие именитые гастролеры впервые приезжали в Москву с подачи фестиваля. Среди них Рудольф Бухбиндер, Кристоф Эшенбах, Энрико Диндо, Мюнхенский хор мальчиков, Симфонический оркестр Штутгартского радио и другие.
Диндо, кстати, выступил и на первом концерте-открытии нынешнего фестиваля вместе с Симфоническим оркестром Петербургской филармонии и Юрием Темиркановым.
Кроме того, в фестивале-2019 участвуют Симфонический оркестр Мадрида, японская «Иокогама симфониэтта», скрипачи Летисия Морено и Вильде Франк, пианист Нобуюки Судзии. Что касается произведений, то это проверенная временем классика – от Моцарта, Мендельсона и Вебера до Стравинского и Шимановского. Любопытно было бы услышать и современную музыку, хотя, по словам Ольги Ростропович, гости фестиваля сами выбирают, что играть.
Особое внимание публики привлекли два «итальянских» концерта в Большом зале консерватории: Римский оркестр Академии Санта-Чечилия не так часто к нам приезжает, но репутацию имеет отменную, как и его шеф, маэстро Антонио Паппано.
На этот раз итальянцы привезли программу Бетховена и девятую симфонию Малера. Совершенно контрастная музыка, хотя и сходная темой некой непокорности, и тем интересней было вникать в трактовки.
Бетховенский вечер начался с увертюры «Эгмонт». И почти сразу зазвучал Бетховен, которого мы знаем по «теории вопроса»: мощный, наступательный и патетический.
В «Эгмонте», где скорбь и траур соседствуют с прославлением несгибаемого героизма, почти картинная атака струнных внезапно «приостанавливалась», чтобы пропустить вперед ласковое просветление или жалобность духовых. А потом оркестровые группы эмоционально менялись местами: скрипки звучали лирично, гобои и флейты – драматично.
Итог подвели медные, которые у Паппано звучат превосходно. Музыка в целом, не теряя единой линии формы, взрывалась раскаленными толчками, словно извержение вулкана. Да уж, темперамент этого оркестра с этим дирижером только с лавой и сравнить.
Третий концерт для фортепиано с оркестром (и пианистом Франческо Пьемонтези) оставил двойственное впечатление. Слишком силен был контраст между броскостью музыкантов и тишайшей (иногда почти не слышной) игрой солиста, который к тому же слишком увлекся скрупулезным прорабатыванием деталей в ущерб целому. Тем самым превратив музыку в некое перебирание бисера, пусть и ловкое (пара смазанных нот не в счет).
Эмоционально невнятная и оттого скучная каденция, сыгранная словно себе под нос, груды арпеджио, тщательно выделанные, но какие-то безликие, почти сонное Ларго и общее ощущение странности. Как будто история из притчи про слепцов, трогающих – кто где – слона: детали есть, а общего – нет.
Зато Пятая симфония стала особенной. Знаменитое «зловещее» начало (стучащий ритм четырех нот) у Паппано оказалось совсем не зловещим, скорее – драматическим, даже чуть мелодраматическим. Не случайно в зале многие вспоминали Верди. И богатую оперную биографию дирижера.
Снова открытая эмоция, «незатушеванный» Бетховен, яростного романтизма которого многие оркестры и многие дирижеры стали в наши дни почти стесняться, отчего «тираноборческие» страсти многих опусов композитора приглушаются, затушевываются, или, во всяком случае, не педалируются. А тут – извольте.
Первая часть – Бетховен- триумфатор, властитель душ. Грозный титан. Мастер победных торжественных шествий и буйства эмоциональных стихий, у Паппано собранных, впрочем, в рамки четкого, внятного, безупречного по форме высказывания.
Вторая – тихий рокот, в котором исподволь угадывается скорый гром. Игра контрастами громкости в оркестре почти декоративна, но очень органична. Что у гобоя, что у литавров.
Финал третьей части прекрасен своей «потаенностью». И чем ближе к концу, в котором гудящий тромбон соседствует с нежным писком флейты-пикколо, тем яснее и убедительней дирижерская концепция: ликующая героика (не исключающая лирики) как предмет любования.
Девятая симфония Малера представила совсем другого Паппано. И какого! Это был один из лучших концертов сезона. По уровню оркестровой игры, по глубине трактовки, по умению приковать напряженное внимание публики.
В недрах оркестра рождался чрезвычайно объемный, просто космический звук, накатывающийся волнами. Объем слагался из богатейшей фактуры, из оптимальных, отчетливо ясных сочетаний большого и малого: трубный глас медных духовых, ювелирная выделка деревянных духовых, которым (вместе с подголосками виолончелей) дан большой фрагмент музыки, чарующе тающие или настойчиво зовущие скрипки с альтами.
Первая часть – изменчиво-созерцательная, и если затасканное выражение «красота спасет мир» еще можно употребить, то именно в описании этой музыки: ведь Малер, а за ним и Паппано именно что восхищаются прекрасным многообразием мира. Хотя и горечи, и протеста против жизненной фатальности тоже хватает.
В скерцо второй части – гримасы фыркающей тубы, бурлескные синкопы струнных, макабрические звучания, церемонность и «ядреная» танцевальность одновременно.
Потом Рондо – музыка, где буря и покой находятся в напряженном диалоге.
Фантастический по музыке, глубоко исповедальный финал с тончайшими, как легкая паутинка, пианиссимо. Долгое «прощание с жизнью и безграничная, все возрастающая любовь к ней». Музыка как бы очищается от всего материального. Все больше пауз. И звуки тишины.
Майя Крылова