19 апреля 2023 года в Большом зале Московской консерватории прошёл концерт, посвящённый памяти дирижёра Михаила Юровского.
…Фраза «Можно ль тосковать весной?!» — не название заметок о прошедшем концерте. Это — строчка из симпатичной песенки, которая имеет самое значительное отношение именно к этому концерту в Большом зале Московской консерватории. Почему? На этот вопрос я отвечу позже, а пока обратимся к концерту.
Программа по-хорошему интриговала: три музыкальных шедевра от очень разных композиторов из разных стран: России, США и Австрии. Имена авторов — громко знамениты, все — настоящие классики. Жанры тоже очень разные, но крайне привлекательные. Короче, на концерт публика валила валом, страдая о «лишних билетиках». Публика — она ушлая, знает, на что надо идти. Вот и шла, и правильно делала…
А на улице уже была весна, и упоминание о ней было бы уместно и в программе концерта, но нет, в концерте не было вокала, он был только в напевно-оркестровом изложении одного из очень популярных произведений программы. Вот так…
За пульт прославленного Государственного академического симфонического оркестра России имени Е. Ф. Светланова встал яркий дирижер, маэстро Дмитрий Юровский. Его выступления публика любит. И на его концертах зал обычно полон. Так было и в этот раз.
В начале концерта прозвучала симфоническая поэма Рахманинова «Остров мертвых» (1909). На Сергея Васильевича огромное впечатление произвела картина швейцарского символиста Арнольда Беклина, и Рахманинов решил не пройти мимо этого очень сильного живописного впечатления…
Все мрачно. И маленький, вернее, крохотный остров, поросший гигантскими мрачными кипарисами. Вокруг — высокие угрюмые скалы — место успокоения тех, кто когда-то жил. Лодка подходит к этому островку. Судя по всему, те двое, что сидят в ней, везут гроб. Знатоки и поклонники картины говорили, что гребец — это Харон, который, как говорили древние греки, перевозил души умерших в Аид — подземное царство мертвых. Вокруг мрак, черные отсветы, странно «вздыхает» странная черная река под веслами. И вдруг возникает поразительно красивая мелодия.
Мелодия развивается медленно, очень медленно, доходя до ошеломительной кульминации на фортиссимо. И рождается средневековый гимн Dies irae — напоминание о Страшном Суде. Зловещие скрипки, чудовищно страшные валторны. Буквально на секунду эта светлая, нежная тема жизни звучит у гобоя. И опять — тяжелые волны, мрак, жизни нет…
Надо особо отметить, что далеко не все любители музыки отдают свои симпатии этому полотну Рахманинова. Его не только непросто играть. Его и слушать непросто. И вот как раз у Дмитрия Юровского случилось, можно сказать, чудо: «Остров мертвых» прозвучал на высшем уровне мастерства (поражало владение непростой фразировкой). На особенной чистоте стиля, глубочайшей нервной напряженности, боли за человека, за многих людей, которых унесла такая же лодка около крошечного острова. Захватывала убедительность трактовки, погружение в раздумья, сильная выразительность, ослепительный звуковой поток.
Признаться, лично я менее всего полагала, что исполнение «Острова мертвых» станет для меня мощным открытием концерта. Однако, пожалуй, главным произведением в концерте для меня стала именно эта партитура. Пожалуй, да не совсем.
Не менее сильным было знакомство с Виолончельным концертом очень талантливого американского композитора Сэмюэля Барбера, которого я знала только по блестящей партитуре — Адажио для струнных. Было крайне интересно узнать это, новое для меня, произведение (1945), тем более что его исполнял превосходный виолончелист Александр Рамм.
Традиции романтизма, присущие Барберу, ярко проявились и в этом сочинении, сюда же вошли элементы неоклассицизма и американского джаза. Мелодическая основа концерта не могла не увлечь слушателя, который только в самые последние годы узнал такие партитуры Барбера, как фортепианный и скрипичный концерты. Рамм сыграл концерт первоклассно. Публика была в восторге и от него, и от элегантного, темпераментного, экспрессивного оркестра, который заслуживал самых высоких похвал. На высоком уровне были все группы, а за «говорящими» руками дирижера хотелось следить и следить.
И вот, наконец, пришел черед той «песенки», что дала название заметкам о концерте в целом. Эта строчка — из вокального цикла Густава Малера «Песни странствующего подмастерья». Мне могут вполне резонно возразить: при чем здесь вокал, если речь идет о симфонии, о Первой симфонии (1888), когда Малеру было двадцать восемь лет, и первоначально это произведение носило название «Титан»! Впоследствии автор снял это название, считая, что оно недостаточно точно характеризует симфонию и даже вводит в заблуждение публику.
Очень важно подчеркнуть, что это не просто музыка феноменальной красоты, но она раскрывает конфликт нравственной чистоты чувства с лицемерной действительностью, наивности и безыскусственности — с лицемерной искушенностью. В книге о Малере, изданной в «Молодой гвардии», было отмечено очень важное качество:
«В четырех частях симфонии впервые обозначены те образные сферы, которые станут впоследствии типичными для малеровского симфонизма: пасторальная идиллия, жанровость, мрачный гротеск, драматическая коллизия и ее преодоление…»
Писать о Первой симфонии Малера надо бы подробно, но… Признаться, меня несколько раздосадовала первая часть симфонии, вернее, половина первой части: она была вяловата и, простите, немножко сорная по звуку. Однако эти претензии, идущие от перебора немецкой интонации, довольно быстро ушли, уступив место (слов не могу подобрать!) невероятной мелодии главной музыкальной темы — той самой песенки из вокального цикла. Напомню, ее слова:
«Солнце встало над землей.
На траве роса блестит.
Зяблик громко мне кричит: “Что с тобой?..
Можно ль тосковать весной?!”»
И все мелкие огрехи исчезают, тают, и музыка — все четыре части — ведет нас вместе с юным героем по разным перипетиям его жизни, преодолев тот ужасный кошмар третьей части — «Траурный марш в манере Калло» («Звери хоронят охотника»), придя к мощному финалу, где в сумасшедшей экспрессии движения звучит тема страдания, «борьбы, сопротивления судьбе», а завершает симфонию потрясающая тема природы, которая и открывала этот шедевр и в которой герой все-таки обретает «душевную гармонию и находит смысл своего бытия»…
Я — отчаянный «малярик». Для меня каждое обращение оркестров к его музыке — моменты подлинного счастья. Кроме всего прочего, я еще и придира (ничего не поделаешь!). Но не могу не сказать о том, что решение светлановским оркестром и дирижером Дмитрием Юровским этой поразительной музыки было очень убедительно. Явно, оркестр (я это давно знаю) тоже очень любит Малера, хотя в «маляриках» все же не состоит.
Наталья Лагина