Два концертных исполнения опер Вагнера прошли в Москве, что называется, встык. «Золотом Рейна», командой приглашенных солистов и оркестром имени Светланова в концертном зале имени Чайковского дирижировал Владимир Юровский (исполнение прошло в рамках проекта Министерства культуры РФ). В концертном зале «Зарядье» Валерий Гергиев, певцы и оркестр Мариинского театра показали «Тангейзера».
«Золото Рейна» в Филармонии было театрализовано (режиссер Ася Чащинская) до такой степени, что впору говорить о полуконцертном варианте.
Нет, декораций не было. Костюмов – тоже, во всяком случае – специально созданных. Хотя подборка в целом картинна – черный фрак Вотана, красный китайский френч Логе (Всеволод Гривнов), концертные платья Фрикки (Александра Дурсенева) и Фрейи (Любовь Петрова), черное для черного гнома, простецкие рубахи великанов.
Была сложная световая партитура (художник по свету Андрей Костюченков), когда и восход солнца над Рейном, и красные огни Нибельхайма, и туман гор, и превращение гнома в дракона, и радуга моста воплотились из прожекторов.
Началось всё в полной темноте, когда как бы и без дирижера, и без музыкантов, изначально, из низких звуков контрабасов, возникло знаменитое повторяющееся трезвучие вступления, 136 тактов мерно текущей, могучей, вечной воды.
Свет (восход) постепенно усилился, и вот уже Юровский виден за пультом, а три дочери Рейна (Надежда Гулицкая, Ксения Антонова и Александра Кадурина) щебечут на «вершине скалы».
В этом исполнении были задействованы оба портика (второй – для великанов и оба – для наковален в Нибельхайме, они же – на открывающейся позади оркестра стене) и проход в зале (так на сцену попадает судьба-Эрда и так боги шествуют в финале). Сокровища здесь – золотая бумага, которую передают из рук в руки, но громадное кольцо – настоящее, знай, сверкает на мужских пальцах.
Боги, одержимые человеческими страстями – старая европейская традиция, берущая начало в античности. У Вагнера небожители тоже, мягко говоря, несовершенны. Режиссер наделила богов и мифологических существ не возвышенными, но сугубо бытовыми жестами: это умаляет «небожительство». Пожать плечами, всплеснуть руками, задумчиво грызть палец, состроить гримасу – так естественно для лжецов, интриганов и корыстолюбцев.
Видимо, это внешнее дублирование, местами вполне наивное, призвано удержать внимание широкой публики, не приученной к сложному Вагнеру. Удержало: большого оттока во время действия не наблюдалось.
Слабое место концерта – неровный вокальный кастинг. Это, увы, не впервые в проектах Юровского. Были моменты, когда одну солистку и одного солиста (он – в партии большой и системообразующей) становилось просто неловко слышать и слушать.
К счастью, были и удачи, и вагнеровский стиль пения. Это относится к Вотану (Йохан Ройтер), Эрде (Анна Ларссон) с ее мрачным ариозо «Знаю все, что было, есть и будет», и к двум великанам (Вадим Кравец и особенно Эндрю Харрис). Сергей Лейферкус (Альберих) занял ум и сердце точной аналитикой одержимости: страшная мания, да и только.
Власть золота над умами и душами – не повод для ликования. Юровский позаботился о снижении внешнего пафоса в этой истории подковерной борьбы. Но внутренний пафос наоборот, усилил. У него пороки персонажей словно рушат космическое начало оперы, но усиливают психологическое.
Огромный оркестр звучал одновременно и с мощью, и не напористо. Немного рационально, но, конечно, не сухо. Просто под эмоциями чувствуешь конструкцию и следишь за процессом ее красивого развертывания.
Довольно быстрое размышление реализовывалось с откалиброванным балансом, умным распределением оркестровой звучности и необходимой картинностью. Во всех наглядных у Вагнера брызгах воды, всплесках огня, ударах грома, ковке металла, блеске света, тяжком рваном топоте великанов и мерном, торжественном шествии в Вальхаллу, в круговороте лейтмотивов – старых знакомых, которые всегда вернутся. А если опера идет без антракта, впечатление сдержанной, но очевидной мистерии никуда не денется.
«Тангейзер» длился долго, 4 часа. Нормальный такой Вагнер. Концертное исполнение оперы – часть недельного марафона Мариинского театра в «Зарядье», тут и клавирабенды лауреатов конкурса имени Чайковского, и оперы, и концерты.
Валерий Гергиев, в течение нескольких дней от пульта практически не отходивший, тем не менее, не выказывал признаков усталости. Наоборот, от дирижера и его музыкантов веяло силой. Вагнер оркестра Мариинского театра – нечто огромное, пафосное, цепляющее, то, во что погружаешься с головой. Всё было исполнено рельефной выпуклости, музыка подавалась довольно неторопливо, так что, начиная с валторновых фанфар во вступлении и кончая громоподобным тутти в финале, вспоминался горный кряж, ощетинившийся сложным рисунком пропастей и вершин.
А в горах (типа швейцарских) как бывает? Разинув рот, любуешься на пейзаж, который действует на все органы чувств, вплоть до осязания и обоняния. Так и на этом «Тангейзере».
Всё было сказано уже в увертюре. Нарастания и спады благоговейного экстаза темы паломников, пряные, «летящие» соблазны грота Венеры, тонально неустойчивый духовный стыд Тангейзера, запечатленный в разливе струнных и возвращаемом снова хорале медных (тромбоны и туба) – все интонационные и прочие контрасты нам предложили как на блюдечке.
Визуально и вовсе диво: в правой руке дирижера – знаменитая зубочистка, левая – почти непрерывно тремолирует пальцами. Как это прочитывает оркестр – тайна для служебного пользования, но результат налицо. Картина чьих-то переживаний сама по себе становилась сильнее фабулы про виды любви, покаяние и религиозные материи. Аналитика, различаемая в величественном музыкальном полотне Юровского, у Гергиева таилась под спудом. Душевные волнения, пусть и вызубренные родным оркестром так, что ночью разбуди – сыграют, ему важнее.
К вокалу главных исполнителей почти никаких претензий, разве что коуча бы им по немецкому, но место для расположения солистов на сцене (в дальнем левом углу за оркестром) не для всех оказалось удачным.
Бронебойные голоса Ирины Чуриловой (Елизавета) и Юлии Маточкиной (Венера) преодолели все преграды, тенор Тангейзера (Сергей Скороходов) для меня периодически терялся.
Хорошо, что знаменитая песня о звезде Вольфрама фон Эшенбаха (Владислав Куприянов) прозвучала задушевно и отчетливо. После нее мятежное смирение финала, магически закольцованное с первой темой увертюры, стало чем-то вроде вселенского очистительного дождя.
Майя Крылова