Жизнерадостный хит “Не кочегары мы, не плотники” Родиона Щедрина, популярные арии и хоры прозвучат сегодня в историческом здании “Геликон-оперы” на Большой Никитской.
И хотя рядом продолжаются строительные работы (новый зал во внутреннем дворе откроется осенью), праздник возвращения труппы домой состоится уже сегодня. В день своего 25-летия геликоновцы устраивают концерт в белоколонном зале (отныне “зал княгини Шаховской”). А накануне руководитель “Геликон-оперы” Дмитрий Бертман провел “День открытых дверей” для журналистов.
Худрук “Геликона” Дмитрий Бертман – в красной строительной каске, гости из “РГ” – в белых. Технику безопасности никто не отменял. Идем, как экскурсанты, потерритории театра. Пока здесь звучит шум дрелей – вместо виолончелей. А вместо скрипок – шлифовальные машинки. Слушаем, как создавался новый оперный зал, что увидят в обновленном “Геликоне” зрители осенью. И, конечно, историю 25-летней жизни “Геликона”.
Союз с Аполлоном
Само название “Геликон” (гора Аполлона и муз), придуманное компанией выпускников ГИТИСА, принесло удачу театру, дебютировавшему 25 лет назад на сцене Дома медика на Никитской. Именно здесь, в этом здании, на трехметровой сцене, без оркестровой ямы и без кулис, почти два десятилетия молодые артисты азартно творили театр, лихо скрещивающий классику, буффонаду, пародию, шоу, лирику, карнавал. Здесь проходили шумные оперные премьеры, исполнялись партитуры, не звучавшие в России никогда, не прекращались аншлаги и собирались друзья – артисты, политики, дипломаты. Из этого здания геликоновцы отправлялись в гастроли по миру: в Америку, Азию, Европу.
А восемь лет назад счастливая жизнь этого здания прекратилась: реконструкция и возведение нового оперного зала обернулись скандальным долгостроем, сопровождавшимся наскоками “Архнадзора”, требовавшего охранять от артистов памятник культуры. За “Геликон” заступился весь оперный мир – от Москвы до Метрополитен-опера, крупнейшие деятели культуры, политики: отстояли театр. И Москва не только отреставрировала историческое здание на Никитской, находившееся в трущобном состоянии, но и построила для театра новый зал, который станет впечатляющим образцом того, как гармонично в исторический памятник может быть вживлена современная культура.
В доме Шаховской
“Игровой” интерьер сделала потрясающе талантливый дизайнер Нина Хелая. Здесь и “королевство зеркал”, и лестница из спектакля “Сказки Гофмана”, ведущая в гардероб, с “шахматным интерьером”.
Новые подземные пространства создавались вручную, как египетские пирамиды, потому что на территории памятника по законодательству работать техникой нельзя. В исторических залах восстановили настоящую лепнину, настелили дворцовый паркет из разных пород деревьев, вернули на место отреставрированные люстры из бронзы и хрусталя”,
– рассказывает Дмитрий Бертман.
Эта часть здания открывается теперь фойе, названным именем Сергея Зимина, потому что сто с лишним лет в этом здании работала знаменитая частная опера Зимина. Из фойе мы попадаем в зал “Покровский”, который назван в честь великого режиссера Бориса Александровича Покровского. Здесь до реставрации в театре шли “Кофейная” и “Крестьянская” кантаты. Кстати, это единственный зал, где сохранился подлинный интерьер и лепнина XIX века.
Следующий зал анфилады назван в честь первого дирижера театра, народного артиста России Кирилла Клементьевича Тихонова. С репетиций в этом зале и начинался театр 25 лет назад. Последний зал посвящен великой певице Елене Образцовой.
“Здесь будет ее костюм Пиковой дамы и огромное зеркало, отражающее анфиладу. Ну а исторический белоколонный зал называется теперь Зал княгини Шаховской. Это легендарный зал: здесь работали оперы Зимина, Мамонтова, театр Таирова, здесь ставил Мейерхольд, играл спектакли Станиславский, пел Шаляпин, выступали Дебюсси, Рахманинов, Чайковский.
Мы вернем сюда наши старые спектакли – “Летучую мышь”, “Пиковую даму”, будем ставить здесь камерные оперы. Здесь будет проходить и наш Международный конкурс молодых оперных режиссеров “Нано-опера”,
– рассказывает худрук театра.
Звездоликий “Стравинский”
Отныне презентовать “Геликон” будет не только исторический зал Шаховской, но и новый – “Стравинский”, и его уже можно назвать архитектурным чудом Москвы. Этот зал сам, как спектакль, содержащий в своем архитектурном решении парадоксальную игру разных стилей, форм и культурных “хронотопов”. В одном пространстве здесь сосуществуют и оперная сцена, и историческая стена московской усадьбы, “теремное” крыльцо в псевдорусском стиле и античный амфитеатр, тут же – футуристический черный потолок с космическими “геликонами” – отражателями звука, напоминающими по форме НЛО.
Ничего подобного этому будоражащему архитектурному “фантазму” ни в одном театре мира нет. Дмитрий Бертман говорит, что самим строителям стал не безразличен этот зал, который они делают с любовью. А многие за время стройки стали поклонниками “Геликона”. Бертман убежден, без сильной поддержки правительства Москвы, мэра Сергея Собянина и его зама Марата Хуснуллина, не было бы такого “Геликона”.
Дмитрий Бертман:
“Атмосфера здесь особенная: все стараются слышать друг друга и делать все, чтобы получился нужный результат. Конечно, новый зал уникален. Мы назвали его “Стравинский”, потому что 25 лет назад мы открывались его “Маврой”, и Стравинский стоит у истоков нашего театра.
Амфитеатр нового зала, рассчитанный на 500 мест, вырыли внутри бывшего двора, и теперь здесь делают акустику по итальянской системе XIX века. Царская ложа – это красное крыльцо исторического здания, а стены зала – отреставрированный историчекий кирпич. Во всех окнах, выходящих во двор, мы устанавливаем плазменные панели, в которые можно будет заводить любой контент: огни, плавающих рыб, массовые сцены.
Сама сцена – европейская по размерам, такая же, как Новая сцена Большого театра. Впервые у нас появилась оркестровая яма на полный симфонический состав, она поднимается и опускается. Технологии будут самые современные: предусмотрена даже выдвижная фура, с помощью которой мы сможем любую конструкцию мгновенно поднять на сцену, а в арьере у нас – поднимающийся и опускающийся поворотный круг.
Театр сам формировал техническое задание, исходя из того, что реально используется на практике. А для москвичей мы подготовили сюрприз: в арьере сцены оставили окна, выходящие на Калашный переулок: в них можно будет заглядывать с улицы и смотреть, что происходит на сцене. Ну а в зрительном зале у нас фантастический потолок: помимо “космических” геликонов, на его черном фоне зажгутся звезды – несколько тысяч хрусталиков Сваровского, выложенных по карте московского звездного неба на день нашего 25-летия – 10 апреля 2015 года.
Лихие девяностые
– Если вернуться назад, в 90-й год, когда создавался “Геликон”, то атмосфера в стране была стрессовая: распадался СССР, тяжелейшая экономическая ситуация, разгул рэкета. Как рискнули тогда создавать оперный театр?
– Это было интересное время: зритель практически не ходил в театр, боялись выходить на улицу. Мы играли спектакли в маленьком зале, который теперь называется “Покровский”. Премьеру сыграем: мамы, папы придут, посмотрят и все – никого нет. Ни одного человека. И вот однажды играем в пустом зале “Служанку-госпожу” и ждем: вдруг кто-то придет? Вдруг по лестнице шаги. И знаете, кто это был? Святослав Рихтер и Нина Дорлиак. Они шли из консерватории и зашли к нам. И стали приходить.
– Чем же вы руководствовались, выбирая тогда линию театра?
– Я не выбирал, все было проще. Когда я окончил ГИТИС, я уже работал ассистентом в Большом театре. А мои друзья-однокурсники были безработные. Устроиться тогда было некуда, и мы решили хотя бы сделать спектакль. Наша компания – это 4 солиста и я. Искали, что можно поставить на такой состав, и вдруг – “Мавра” Стравинского, маленькая опера на 35 минут!
Я к тому времени был знаком с Кириллом Клементьевичем Тихоновым, потрясающим дирижером, который согласился сотрудничать с нами. Никакой идеи, кроме той, что надо выжить, у нас не было. Прошла “Мавра”, начал искать дальше, нашел: Хиндемит “Туда и обратно” – опера-пародия. Следующий спектакль – “Блудный сын” Дебюсси, тоже полчаса музыки на троих. Но все это был провальный репертуар, который не мог собрать публику. В Москве шли на “Евгения Онегина”, “Пиковую даму”, “Аиду”.
И вдруг в 92-м году нас пригласили на гастроли: Краснопресненский исполком был побратим с баварским городом Ингольштадт, а там проходил фестиваль цветов. Нам говорят: вас мало, поехали с нами, на улице оперу споете! У нас был спектакль “Аполлон и Гиацинт” Моцарта. Им понравилось, что название “гиацинт”. И хотя к цветку это никакого отношения не имело, я сделал вид, что имело, что это флористская опера и что, разумеется, гиацинт – главный там. Я купил искусственные гиацинты, разложил их по сцене, чтобы нас не прогнали.
Так мы сыграли в Баварии “Аполлона и Гиацинта”. Нам заплатили деньги, и я прямо на бензозаправке купил старый “Опель Сенатор”. Пригнали машину в Москву, продали ее через газету “Из рук в руки” за 3000 долларов. Деньги пошли на новый спектакль и на зарплату.
– Вам повезло, что была возможность играть в Доме медика.
– За каждый день в Доме медика мы платили деньги. Папа был директором Дома медика, но там находились еще театр Марка Розовского, театр Романа Виктюка, много разных коллективов. И он сразу сказал: если вы тут находитесь, ищите деньги на аренду. А потом уже, когда “Геликон” стал популярным, а Дом медика, не имея бюджета, не мог свое здание содержать, и театр спас это здание от коммерсантов. Оно было передано правительству Москвы для использования “Геликон-оперой”.
– Когда же “Геликон” стал таким популярным?
– В 93-м году мы поставили “Паяцы”. Играли во дворе Дома медика, где сейчас новый зал “Стравинский”. У нашего тенора Вадика Заплечного был “Запорожец”. Мы раскрасили его под “божью коровку”, и артисты въезжали на “Запорожце” во двор и играли спектакль, а зрители сидели за столиками и пили пиво. Конечно, спектакль зависел от погоды, и когда шел дождь, публика разбегалась. Но “Паяцы” стали хитом в Москве, и на него невозможно было попасть.
Следующей “бомбой” стала “Аида” в нашем маленьком зальчике. Профессионалы кричали: вы с ума сошли, как это возможно? В “Аиде” – хоры, слоны, а вы в комнате играете! Но наша “Аида” пользовалась большим успехом, а когда в нашем спектакле спели Йоханнес фон Дуйсбург и Полетта де Во, “Геликон” буквально на следующий день стал знаменит на весь мир, потому что все ведущие газеты – “Карьера де ла Сера”, “Эль Паис”, “Ле Монт” написали рецензии про то, что в Москве в спектакле “Аида” пели звезды мировой оперы. После “Аиды” поставили “Травиату”. Театр уже тогда имел государственный статус.
– С “Геликоном” часто выступали мировые звезды, в основном за рубежом: Мстислав Ростропович, Мария Гулегина, Монсеррат Кабалье, Анджела Георгиу…
– Роберто Аланья, Норма Фантини, Марина Мещерякова, Елена Образцова, Дмитрий Хворостовский, сотрудничали с Валерием Гергиевым… Звезды всегда были рядом с театром, мы делали разные проекты – в том числе и за рубежом. Разная публика, разная культурная коммуникация обогащает артистов. А для меня артисты – главное в театре.
У нас театр – ансамблевый, он состоит из артистов, которые обладают разными индивидуальностями, но работают в едином стиле. Это важно для русского театра, в истории которого были театр Таирова, театр Мейерхольда, театр Станиславского , театр Вахтангова, театр Михоэлса. И теперь есть театры с индивидуальным стилем, куда люди идут не просто смотреть спектакли, а идут в “Ленком”, в “Сатирикон”, к “Фоменко”… И я считаю главным своим завоеванием – идут в “Геликон”.
Войны и победы стройки
– Реконструкция оказалась самым сложным испытанием за 25 лет жизни театра. Но ее могло бы не быть, если бы не визит в Россию французского президента Жака Ширака?
– Да, это так. “Геликон” много гастролировал во Франции, и президент с супругой знали наш театр. Когда Жак Ширак приехал с официальным визитом в Москву, он поставил в свою программу посещение “Геликон-оперы”.
К нам приехали представители ФСО, посмотрели обстановку и сделали вывод, что здание находится в аварийном состоянии. Тогда Жак Ширак, устраивавший прием во французском посольстве, пригласил нас туда поиграть. И Валентина Матвиенко позвонила Юрию Лужкову, сказав, что ситуация ужасная: здание “Геликона” в таком состоянии, что не смогли президента Франции принять. И Юрий Лужков принял решение о реконструкции. Владимир Ресин, его зам, предложил нам переехать на Новый Арбат.
Но, как только мы выехали, началась война и за наше здание на Никитской. Воевали фирмы, а их тут было около 20, в том числе ресторан со стриптизом “Пир”, ресторан “Гвозди”. На историческом “красном” крыльце во дворе дымили мангалы, жарились котлеты, люля-кебаб. У нас началась война со всеми.
– И тут еще подключился “Архнадзор”, который в этой истории выглядел скандально.
– Их задача была сделать все, чтобы выгнать отсюда театр. И хотя реально они не влияли ни на что, бороться с ними было тяжело: как общественная организация они не имеют ни юридического адреса, ни счета, на них нельзя было подать в суд. Они же могли действовать как хотели. Требовали, чтобы зал “Геликону” построили в спальном районе. При этом в этой организации есть люди, которые делают очень нужное дело.
Мы же все это время работали в здании на Арбате, которому мы очень благодарны, но приспособить это помещение было невозможно: там нет ни одного репетиционного класса. И все 8 лет мы работали на сцене 24 часа в сутки.
– Как удалось сохранить труппу в таких условиях?
– Тяжело. Мы потеряли многих солистов, которые не выдержали и уехали. Век оперного артиста короткий: у него лимитированное количество нот на жизнь. Дима Иванчей, например, теперь солист Цюрихской оперы, Коля Дорожкин и Алексей Косарев поют в Европе, Аня Казакова – в Америке… Выступление оперного артиста за рубежом оплачивается в десятки раз больше, чем наша зарплата за месяц. И сейчас, когда идет кризис, я больше всего боюсь, что певцы начнут по этой причине уезжать.
– Что было самым сложным за эти 25 лет?
– Самое сложное – не подхватить инфекцию зла и агрессии. Меня и моих артистов всегда спасал “Геликон”, это наш общий дом с уникальной атмосферой и талантливыми людьми. Это не изменится.
Ирина Муравьева, “Российская Газета”