«Золотой петушок» Барри Коски в «Комише-опер».
«Золотой петушок», пятнадцатая и последняя опера Н. Римского-Корсакова – редкий пернатый гость в европейских оперных вольерах. Впрочем, за последнее время «Петушок» дважды запел на московской сцене – в Большом театре (2011) в жанре политической сатиры и вечерних «газетных куплетов» под руководством Кирилла Серебренникова.
И в «Геликоне» (2018, совместная работа московского театра и Немецкой Оперы на Рейне в Дюссельдорфе) – как ядовитая энциклопедия современных российских нравов глазами Дмитрия Бертмана. Обе постановки наделали изрядного шума, но не вполне представимы в сегодняшней культурной парадигме.
Последний по времени прилет «Золотого петушка» состоялся в нынешнем году в Перми как раз в концертном исполнении. И это дало прекрасную возможность не отвечать на сакраментальный вопрос: «чего хочет автор сказать этим художественным произведением?»
Тем интереснее оказался опыт прочтения «Петушка» в берлинской «Комише-опер», который совсем недавно представил его главный режиссер Барри Коски. Кстати, эта постановка уже была показана в австралийской Аделаиде и во французском Лионе. Так что Берлин – третье издание данной версии «Золотого петушка» (серия премьерных спектаклей в немецкой столице завершилась в марте).
Театр «Комише-опер» из Восточного Берлина для отечественных любителей музыки много лет был своего рода форточкой в иную оперную реальность, начиная с гастролей 1959 года. А ровно через 10 лет после тех гастролей московской сенсацией стал спектакль «Кармен» тогдашнего главного режиссера «Комише-опер» Вальтера Фельзенштейна в «Стасике» – с разговорными диалогами, психологической мотивацией действия, серьезной текстологической работой и без советских «кармен-штампов».
Австралиец Барри Коски, который возглавил «Комише-опер» в 2012 году, разумеется, далек от «реалистической эстетики» своего давнего предшественника. Однако кое в чем они точно единомышленники. Общее – это кропотливая, въедливая и максимально детальная работа с актерами, партитурой и визуальной составляющей. Что было, к примеру, продемонстрировано нашим зрителям в 2017 году на новой сцене Большого театра в мультимедийной «Волшебной флейте», которую виртуозно разыграли в рамках Чеховского фестиваля (с запредельными ценами на билеты) Барри Коски и его театр.
В нынешнем «Золотом петушке» режиссер получил еще одного союзника. Это дирижер Джеймс Гаффиган – новый главный «Комише-опер», для которого эта работа стала дебютной.
Оркестр у Гаффигана одновременно яркий и выверенный, «красочные» эпизоды партитуры буквально завораживают – позавидовал бы Дебюсси (Римский-Корсаков, хоть и не жаловал французского композитора, говорил, что «лучше его не слушать; того и гляди, привыкнешь, а в конце концов и полюбишь»).
Темпы – то, что нужно для современного слуха. А взаимодействие оркестра, хора и солистов в акустике «Шиллер-театра» так и вовсе оказалось близко к идеальному. Во всяком случае – слышно было все! Вне зависимости от того, в каком месте на сцене находились певцы.
Барри Коски совершенно сознательно в своем спектакле отключает любые актуальные аллюзии. В результате в берлинском «Петушке» выстраивается вполне архетипическая история о сделке с нечистыми силами, которая заканчивается вполне прогнозируемым финалом.
Как известно, царя делает свита. Поэтому все второстепенные герои, окружающие Додона, – персонажи каждый на свой лад гротесковые, нервные, но в целом смешные и незлобивые. Два царевича – туповатые офисные клерки, воевода Полкан – «слуга царю, отец солдатам». И, наконец, пышная Амелфа, ключница, по-всякому ублажающая царя, но явно не «девушка его мечты».
В принципе – вполне себе сказочные типажи. Однако «добрую старую сказку» буквально перечеркивает войско царя Додона – сюрреалистическая армия двуногих «перевернутых» кентавров. Это воины в чулках на подтяжках с напяленными огромными лошадиными головами, скрывающими собственно мужское туловище. При этом войско изящно и синхронно двигается, практически изображая конный театр Зингаро.
Шемаханская царица – Ксения Прошина, сопрано из Самары, ныне живущая в Париже. Ей удается передать и обольстительно виртуозный вокальный холод, и позицию доминатрикс в ролевой игре с царем Додоном, и прекрасно выстроенную «хореографию соблазнения».
Особенно впечатлили ее чуть уловимые «змеиные» движения, ведь пластика героев – это особый «конек» Барри Коски. Когда царица скидывает свое платье «женщины-вамп» с перьями и блестками, как будто заимствованное из гардероба Филиппа Киркорова, оставаясь в чем-то телесном, фраза из гениального либретто Владимира Бельского моментально обретает плоть и кровь:
Жалок ты, царицу зная
лишь в нарядах, не дурна я
и без них…
Впрочем, если с вокальной и прочей техникой у царицы все оказалось на высоте, то зловещей инфернальности и глумливой иронии на наш взгляд – чуть-чуть не хватило.
Но как раз все это в той или иной мере присутствует у Золотого Петушка (Юлия Шлаффенрат) и Звездочета (Джеймс Крышак). Сам Петушок сидит на мертвом дереве, которое возвышается среди бесплодной серой степной травы (сценография – Руфус Дидвишюс). Петушок плоть от плоти – сухая, болезненно изломанная ветка этого дерева. Однако в финале сказочная птица смачно сплевывает вырванные клювом глаза царя Додона – да так, что зрительный зал буквально ахает от ужаса!
И тут мы подбираемся к фигуре собственно царя (в разных составах это Дмитрий Ульянов и Александр Рославец), который действует на сцене все время оперы.
События, происходящие с Додоном, вполне можно трактовать (на этом настаивает и сам режиссер) как порождение спутанного и разорванного сознания царя. «Додон для меня – говорит Барри Коски, – одинокий мужчина, впадающий то в состояние безумия, то летаргиии… он потерянный одинокий клоун, что придает ему некое особое экзистенциальное качество». Все окружающие царя персонажи – суть его фантазмы, которых он одновременно и желает, и боится. И потому главное стремление царя – обрести покой, «уснуть … и видеть сны». И он хочет, фактически повторяя путь доктора Фауста, достичь желаемого, не слишком переживая о цене.
Но – «какие сны в том смертном сне приснятся, когда покров земного чувства снят?»
Здесь включается гипертекст. Тут стоит вспомнить спектакль Барри Коски «Князь Игорь», шедший в Париже несколько лет назад. И – главного героя той постановки. Князь Игорь там не только не трагический герой, но болезненный, израненный неудачник, в конце концов куда-то исчезающий вместе с беженкой Ярославной.
Но кое-что переходит от князя Игоря к царю Додону. Окровавленные, грязные обноски, в которых одеты и князь, и царь. Асфальтированное шоссе без конца и начала (привет Стивену Кингу) в последнем действии «Князя Игоря», которое оборачивается в «Петушке» пыльной дорогой посреди бесконечной степи. Унижение, которому подвергаются обманутые и больные главные герои.
«Петушок» Римского-Корсакова – и это не новая мысль – завершает «классический» период в истории русской оперы. У Барри Коски невидимый Град Китеж превращается в мертвое степное царство Додона. Феврония, Ярославна, Снегурочка и даже Кащеевна – в Шемаханскую царицу. Князь Игорь – в царя Додона с диагнозом delirium tremens. Наконец, Звездочет, в прошлом, возможно – сказитель Баян, ныне – скопец, астролог и скорее всего – алхимик.
И кажется, что именно его фигура объясняет основной концепт спектакля в «Комише-опер».
Звездочет в спектакле Барри Коски несколько раз меняет облик. Молча ходит по авансцене то в виде седобородого аутентичного старца, то в обличье вполне респектабельного буржуа позапрошлого века. Перемигивается со зрителями.
В конце концов – уже после того, как Додон расправляется с благодетелем и сам погибает под ударами птичьего клюва – Звездочет с отрубленной головой в руке, чуть ухмыляясь поющим ртом, выходит к публике со словами:
Разве я лишь да царица
были здесь живые лица,
остальные — бред, мечта,
призрак бледный, пустота…
И получается, что именно Звездочет единственный выгодоприобретатель этой истории. И единственный «выживший» (еще и царица, но она «вдруг пропала»). И он вероятнее всего – агент «того, о котором нельзя говорить вслух», а может быть и его очередное перевоплощение. А неприятности Додона – всего-то посмертное приключение царя в той стране, которая расположилась близ «адской области» и из которой никто никогда не возвращался. И которую Додон по привычке посчитал своим царством.
И, возможно, именно этим объясняется тот веселый ужас, с которым зрители выходят с премьерных спектаклей берлинского «Золотого петушка».
И эта штука уж точно посильнее, чем «Фауст» Гете!
Григорий Шестаков