Спектакль по мотивам рассказа Чехова вошел в афишу Мариинского театра.
Балет «Анюта» идет…да где только он не шел и не идет. С оскудением афиши, из которой исчезли спектакли многих зарубежных (и не только) современных хореографов, старая постановка переживает второе рождение. Это, так сказать, правильное искусство, реалистическое и простодушное, с рассказом, а не то, которое порицает автор, Владимир Васильев:
«Сейчас мы наблюдаем огромное количество современных постановок, в которых главное форма – сплошные черные квадраты, круги, линии. И нет жизни. Вас может поразить отдельное отточенное движение, но вы не найдете главного, что необходимо для русского искусства, – души».
Я бы поспорила. Значит, у Баланчина или Форсайта нет души? Душа, в понимании автора этой цитаты, возникает, когда что? Когда автору мало музыки и танца, и непременно нужно «содержание», прочитанное напрямую, как слова, то есть когда балет наделяется функциями литературы?
Я за расцвет всех цветов и не ради очередного витка полемики вопрошаю. Это старый разговор. Тот же Баланчин некогда, привезя свою американскую труппу на гастроли в СССР, сполна хлебнул критики в сходном русле. Рецензенты сквозь зубы признавали высочайший профессионализм артистов, но ругали хореографию за «бессодержательность и бездушие».
Вспомнила об этом, чтобы обозначить границы поиска, в которые сам себя поставил автор «Анюты».
«Удивительно тонкое ощущение добра и красоты»,
— говорит Васильев о своих соавторах, Чехове (рассказ «Анна на шее») и композиторе Гаврилине. Хотя чеховская манера не морализировать напрямую, сохранять деликатность, микшировать однозначность, давая читателю возможность додумать самому, не близка постановщику «Анюты». У него все прописано четко, плотным масляным мазком, невзгоды Анютиной семьи усилены, первая любовь (ее нет у Чехова) героиней предана, царит сатира на «их нравы», и несколько лирических сцен общей картины не меняют.
Да и « реализм» зрелища сильно преувеличен. Уйти с дамой в спальню прямо на балу, на виду у всех…ну это какие-то супер-свободные нравы, немыслимые в российской провинции конца XIX века, полный игнор общественных приличий времени и места. Такого даже всесильный Его сиятельство не мог себе позволить.
В общем, с Чеховым балет лучше не сравнивать. В конце концов, постановщик имеет авторское право на свое прочтение. Правда, оно в данном случае…ну вот сам автор и сказал:
«В своём подходе к созданию сегодняшнего спектакля мы, творческая группа – композитор, художник, хореограф-постановщик и дирижёр – стремились к ясности и простоте изложения известного рассказа А. П. Чехова «Анна на шее».
Средства, которые мы избрали, новыми в области классического танца не назовёшь. Скорее это поиски уходящих в прошлое замечательных форм балетного спектакля. Здесь есть лирика, романтика, гротеск, комедийность, драматизм и трагизм ситуаций и положений».
Не мною и давно замечено: удивительно, как Васильев, великий танцовщик, работавший с Бежаром (например), в своем балетмейстерском творчестве оказался весьма консервативен. И ведь нельзя сказать, что балеты Бежара бессодержательны, даже по меркам блюстителей внешней содержательности.
Я, конечно. не имею в виду, что нужно Бежару – или еще кому-то — подражать. Дело не в этом. А в том, что уже в момент создания спектакль Васильева был обращением к прошлому.
Подробно рассказывать о балете нет смысла, он известен и многократно описан. Так что скажу главным образом об исполнителях постановки в Мариинском театре. Тем более что я попала на показ, в котором было несколько первых выступлений, начиная с главной героини.
Плотный мазок труппа Мариинского театра воспроизвела во всей полноте, то есть хорошо справилась с поставленной задачей. Как и оркестр во главе с Арсением Шупляковым. Сарказм темы чиновников (композиторский парафраз из фрагмента «Государственная машина» оратории «Скоморохи») или драйв знаменитой тарантеллы Анюты на балу (оркестрованная французская песенка из альбома фортепианных пьес) – все было сыграно со смаком. Лирическое (насыщенный бурными ромео-джульеттовскими реминисценциями дуэт Анюты с возлюбленным, нищим студентом) было и в оркестре лирическим.
Первое выступление Александры Хитеевой в партии Анюты показало, что у нее есть своя трактовка роли. Эта Анюта, если так можно выразиться, расчетливая невинность, прелестная кокетка без изначального желания кокетничать. У нее такое — врожденный инстинкт, который просто дремал до поры до времени.
Тарантелла у Хитеевой еще невинна, но уже полна внешнего соблазна. Тут виден рубеж, на котором простодушие переходит в искушенность. Именно поэтому физическая усталость Анюты по возвращении из спальни Его сиятельства сильно подчеркнута: дама, вкусившая наконец порока, валится с ног и публично потягивается, словно сексуальная кошечка. А что? Всё логично. Так и бывает.
Ни к кому из артистов в образах нет претензий: Ни к робкому и вечно пьяному Петру Леоньтьевичу (Максим Зюзин), ни к смешному и глупому, но расчетливому мужу Анюты Модесту Алексеевичу (Максим Изместьев с его уместными гэгами ), ни к победительному мачо Артынову (Константин Зверев).
Кордебалет исправно показывает прогулку, бал и каток. Три цыганки носятся в толпе, туда-сюда, оживляя визуальный ряд. Одинокий дворник символически (а может, просто) подметает улицу.
Что в итоге? Наивно, но зрелищно. Без открытий, но динамично. Семейным спектаклем не назовешь, но популярным точно. Гротеск (вплоть до вручения ордена мужу Анюты под музыку гимна «Боже, царя храни») и красивый вальс Гаврилина. Эксцентрика чиновников, в которой есть пластическая изюминка и авторский язык, уравновешивает стандартность лирики. Тарантелла – броский повод для «бенефиса» балерины.
Балет в целом – простое решение сложного вопроса. Во всех смыслах. Как по линии прочтения чеховского рассказа, так и по части импортозамещения. Спектакль 1986 года, памятник позднесоветской эстетики (никаких «черных квадратов»), он же – премьера наших дней. Артисты, я думаю, рады, публика тоже. Вопросов ни у кого нет.
Майя Крылова
Музыкальный и балетный журналист. Неоднократно эксперт фестиваля "Золотая маска".