В Москве в Концертном зале имени Чайковского прошел концерт Российского Национального оркестра под руководством Михаила Плетнева.
Программу французской музыки из сочинений Мориса Равеля, Гектора Берлиоза и Клода Дебюсси продирижировал 33-летний дирижер из Петербурга, глава одного из старейших английских оркестров – Королевского Ливерпульского филармонического, Василий Петренко.
За четыре года работы в Британии Петренко не только изменил, по мнению критики, “до неузнаваемости местный оркестр”, получил премию Grammophone Awards 2007, но стал одним из наиболее востребованных дирижеров на мировом музыкальном рынке.
В Москве Василий Петренко появляется нечасто. Но недавно его имя замелькало в курьезном контексте: журналисты перепутали его с другим молодым российским дирижером Кириллом Петренко и зачислили “в штат” Большого театра как одного из участников новой дирижерской “пятерки”.
Путаница, естественно, разрешилась, а Василий Петренко приехал в Москву с симфонической программой и накануне концерта встретился с обозревателем “РГ”:
— Этот казус в российской прессе по поводу вашего назначения в Большой театр коснулся вас лично?
— Это не первое недоразумение такого рода. Нас с Кириллом часто путают: приехал, например, в Турин, где была афиша Кирилла Петренко. Выхожу к оркестру, а они на меня смотрят изумленно. Спрашиваю: что случилось? Отвечают: мы работали с Кириллом, но у вас с ним полметра разницы.
Пришлось пояснить, что я Петренко, но не Кирилл. Конечно, как только эта информация о Большом театре появилась, сразу раздался звонок из продюсерского агентства IMG Artists, с которым я работаю: действительно ли я заключаю контракт с Большим театром? У нас один и тот же агент с Володей Юровским, поэтому там сразу оказались в курсе.
С Большим театром мы тоже пообщались на эту тему, и они сказали: раз уж так вышло, надо подумать о каком-то совместном проекте.
— Вы не часто приезжаете в Москву, а с Российским национальным оркестром выступаете здесь впервые. Почему сразу выбрали такую трудную программу французской музыки?
— Потому что французскую музыку играть полезно всем, а российским оркестрам – особенно: наши оркестранты сложно ощущают этот оркестровый стиль.
— А какие принципиальные различия вы видите в работе российских и западных оркестров?
— Наши оркестранты не привыкли интенсивно работать на репетиции: могут разговаривать во время пауз между игрой, обсуждать какие-то перипетии.
Для западного музыканта выучить ноты перед репетицией – норма, текст они знают блестяще, а у нас, куда не придешь, первый вопрос: что мы играем сегодня? Конечно, очень большая разница в менталитете: там все настроены позитивно. Если что-то не получается, говорят: сейчас постараемся, и все получится!
У нас сразу: как это отвратительно! А человека надо стимулировать, чтобы он показал свои достоинства, реализовал себя. К оркестру принято выходить с улыбкой: даже, дирижируя трагическими сочинениями, я должен нести музыкантам позитив, желание работать.
— Но Мравинский и без улыбок добивался выдающихся результатов.
— Те времена миновали. Сейчас установка: я – маэстро, слушайте меня! – не работает. Все демократизировалось: мы все – музыканты и вместе играем музыку. Опять же вопрос количества репетиций: Мравинский имел возможность репетировать программу по 2-3 недели.
Сейчас больше четырех репетиций нигде не дадут. На это просто нет времени: оркестрам надо зарабатывать деньги, играть новые программы, привлекать публику. Это в России культурные организации – бюджетные структуры. И хотя музыканты заинтересованы в художественном качестве, прямой зависимости от продажи билетов у них нет.
Достаточно отчитаться перед министерством: вот, к нам пришли на концерты, купили билеты. Я с таким положением начал бороться, когда возглавлял Петербургский ГАСО. В итоге мы добились, что абонементы нашего оркестра стали выкупаться полностью. Главное – вести постоянную работу с публикой и играть разнообразный репертуар, а не давать бесконечно Пятую симфонию Чайковского и Второй концерт Рахманинова.
— Но как раз Чайковского и Рахманинова публика и требует.
— На эти грабли уже наступили в Америке лет 10-15 назад. Поскольку американские оркестры государством не финансируются и вынуждены самостоятельно решать проблему привлечения зрителя, они рискнули строить программы под слушательские вкусы. А это значит – Чайковский, Рахманинов, Гершвин, Бернстайн. Конечно, в первый год публика пошла на концерты, но потом наступила катастрофа. Невозможно ведь есть одни торты!
В Ливерпуле, где с 2006 года я руковожу Королевским филармоническим оркестром, стараюсь четко балансировать репертуар: одну неделю играем Бетховена, следующую – Шостаковича, потом – Брамса или Сибелиуса и т. д. Мы даем два-три концерта в неделю и должны собирать зал на 1800 мест, поскольку от этого напрямую зависит существование оркестра: только треть его бюджета дотируется государством.
— Статус “королевского” не дает никаких преимуществ?
— Нет. Королева не часто приезжает в Ливерпуль – где-то раз в два года, и, как известно, она больше интересуется скачками. Я встречался с ней: она открыто признается, что ничего не понимает в классической музыке. Так что зарабатываем сами, и мой день в Ливерпуле расписан до позднего вечера: репетиции, неформальные встречи с публикой, с владельцами абонементов, ежедневные интервью прессе, работа со спонсорами.
Нам удалось сделать так, что сегодня все наши концерты напрямую транслируются по Radio Сlassic FM или BBC Radio 3. А сейчас начинаем новый проект: публика сможет за символическую плату – за 1 или 2 фунта, заказать диск прослушанного концерта и через два дня получить его по почте.
— И насколько это финансово выгодно для филармонии, ведь публика может предпочесть другие записи?
— Очень выгодный. Во всем мире уже осознали, что записи классической музыки не приносят прибыли. И если раньше музыканты требовали авторские, то сейчас понимают: рассчитывать на прибыли 60-х – 70-х годов – а в Лондоне до сих пор некоторые получают чеки от проката записей тех лет – бессмысленно.
Мы заключили соглашение с каждым музыкантом, что записи концертов, которые делаем мы, не являются коммерческими. Конечно, установить аппаратуру было дорого. Но надо понимать, что выпускать сегодня CD менее выгодно: все переходит на другие носители – MP3, IPhone. Любой человек может зайти на YouTube и слушать музыку бесплатно, а за 10-15 центов скачать из интернета цифровые записи.
— Вы не ощущаете, что работа музыканта при таких условиях окончательно превращается в конвейерную?
— Возможно, но речь идет не о том, чтобы делать 2000 концертов в год. В первую очередь дирижеру надо работать над собой, искать мотивацию, приносить что-то новое, двигать оркестр вперед. В этом, кстати, главное различие работы дирижеров и оркестров в России и на Западе. Там оркестр сам определяет, с каким дирижером он хочет работать, заключает с ним контракт на определенное количество лет, сам решает: продолжать этот контакт или нет.
Мы только что продлили контракт с Ливерпульским оркестром до 2015 года. Мне предлагали даже подписать бессрочный, но я отказался: у человека должен быть стимул, осознание того, что нужно работать, иначе нет движения вперед. Именно по этой причине у некоторых русских дирижеров старого поколения сегодня застопорилась карьера на Западе.
Главное, что надо добиваться сегодня в России – контракты главных дирижеров не должны быть пожизненными: должны заключаться хотя бы на 5-10 лет, а дальше уже решаться на основе взаимоотношений дирижера и оркестра.
— А в Англии как-то комментируют ситуацию, что сейчас во главе ведущих британских оркестров стоят российские дирижеры: Валерий Гергиев и Владимир Юровский – в Лондоне, вы – в Ливерпуле?
— Наших там еще больше: Андрис Нельсонс – в Бирмингеме, Кирилл Карабиц – в Борнмуте, Илан Волков – в Глазго. В Британии напечатали уже несколько статей, на эту тему, но все не могут ответить вопрос: почему так происходит? Надо заметить, что все названные музыканты, кроме Гергиева, получили образование на Западе.
Гергиева Лондонский симфонический пригласил специально, чтобы поднять продажу билетов. Теперь у них все билеты проданы, зато какие программы они играют: в следующем марте все симфонии Малера за 3 дня!
Жизнь лондонских оркестров совсем несладкая, но музыкантов тянет в Лондон. И я понимаю, почему: в оркестрах сидят профессионалы. Нам же сегодня надо многому учиться – и в оркестровой игре, и в менеджменте, и в продаже билетов, и в организации работы с публикой.
Надо признать это, а не упираться в позицию: мы великие, у нас школа! Потому что в музыкальном мире мы сегодня – Б-класс.
Ирина Муравьева, “Российская газета”