Красимира Стоянова: "Главное - найти свою связь с богом"

Красимира Стоянова. Фото - Ирина Шымчак — Красимира Стоянова. Фото – Ирина Шымчак

«Первое сопрано мира», «выдающаяся оперная певица нашего времени», «лучшая» – так отзываются о ней другие оперные звезды.

Заслужить такое мнение коллег в нашем мире, полном интриг и зависти, совсем не просто: надо быть кристально чистым, искренним и добрейшим человеком.

Красимира Стоянова, о которой многие говорят с неподдельным восторгом, обладает не только божественной красоты голосом. При первой же встрече с певицей, едва увидев ее и услышав приветственные слова, я сразу поняла, за что Красимиру любят и ценят коллеги по сцене: она естественна, проста и доброжелательна.

Наша встреча состоялась благодаря участию оперной дивы (даже язык не поворачивается назвать ее «дивой», но ведь это именно так) в Третьем международном музыкальном фестивале П. И. Чайковского в Клину.

Собственно, Петр Ильич и стал причиной, по которой солистка Венской оперы в перерыве между спектаклями «Дона Карлоса» Верди в Венской опере на один день вырвалась в Москву, чтобы выступить в концерте-открытии Третьего Международного музыкального фестиваля П. И. Чайковского в Клину вместе с оркестром театра «Геликон-опера» и маэстро Александром Сладковским.

В Москве Красимира, конечно, не раз бывала и раньше, но с геликоновским оркестром выступала впервые.

Прилетев в столицу вечером 12 июня, успела побывать в отреставрированном здании «Геликон-оперы» на Большой Никитской, рассмотреть его достопримечательности (экскурсию провел сам худрук театра Дмитрий Бертман) и влюбиться в геликоновскую атмосферу. А утром следующего дня отправилась в Клин.

Этот день стал для нее особенным: певица впервые увидела место, где творил русский гений, и побывала в святая святых Дома-музея – хранилище рукописей великого композитора.

Красимира Стоянова и Дмитрий Бертман. Фото - Ирина Шымчак — Красимира Стоянова и Дмитрий Бертман. Фото – Ирина Шымчак

Кстати, во время экскурсии по флигелю Петра Ильича гостье разрешили прикоснуться к клавишам рояля Чайковского. Ну, а когда Дмитрий Бертман заиграл на рояле Петра Ильича, Красимира не выдержала и запела. Нежный, трагически-пронзительный романс «Я ли в поле да не травушка была…» заставил затаить дыхание всех, кто в этот момент присутствовал в гостиной.

Затем была репетиция с оркестром «Геликон-оперы», немного нервное ожидание – прекратится ли дождь (к началу концерта дождь исчез), и сам концерт.

Красимира выступала первой, после нее эстафету подхватил Денис Мацуев. Последним номером ее программы была финальная сцена Дуэта Татьяны и Онегина из оперы Чайковского «Евгений Онегин», в которой партнером Красимиры стал молодой баритон Алексей Исаев (солист «Геликон-оперы»).

Публика неистовствовала и обрушила на исполнителей шквал аплодисментов. Красимира обещала дать мне интервью после концерта, времени оставалось мало, но, к счастью, нам удалось уединиться на несколько минут в артистической.

Чайковский: экология высокой культуры

Разговор постоянно прерывался напоминаниями, что певице обязательно нужно выйти на поклоны вместе с Денисом, многие вопросы так и не удалось задать, о чем я очень жалею, но разговор получился – как и сама Красимира – живым и непосредственным.

— Вы начинали свою карьеру как скрипачка. Обычно скрипачи делают другой шаг – в сторону дирижерского пульта. А Вы стали певицей… Когда Вы поняли, что не можете не петь?

— Я всегда знала, что могу петь, но не принимала это всерьез. Мне казалось, опера – это смешное дело, ведь оперные постановки так наивны. Может быть, потому что я сама этого не делала и думала – «о, это смешно».

Я ведь хотела быть концертирующим скрипачом. Не получилось. Стала играть в оркестре. Но, когда была студенткой, начала учиться пению и вскоре поняла, что не могу без этого жить. Я не знала очень многих вещей, да и сейчас еще учусь.

Алексей Исаев и Красимира Стоянова. Фото - Ирина Шымчак — Алексей Исаев и Красимира Стоянова. Фото – Ирина Шымчак

Профессия певца – особенная. Мы не видим наши голосовые связки, мы не знаем, как они работают. Например, пианист знает и видит, как у него двигаются правая рука, левая рука, он может контролировать движения. Когда мы поем, мы не знаем, что происходит внутри. Это очень особенный процесс. Но я всегда ощущаю, что пение связано с Богом…

Все эти звуки во время пения делают так, что наше тело звучит, ведь оно – самый совершенный музыкальный инструмент, через который идет связь с космосом. Сам мозг двигается, работает. Конечно, с помощью души.

Когда душа устремляется наверх, получается особенная вибрация. Получаются красивые вещи. Сегодня мы были в гостях у Чайковского, и я уверена, что он дал нам возможность пережить глубокое вдохновение. Эти звуки – как стон души. Я так чувствую. И его музыка – такая глубокая! Я не знаю ни одного другого композитора, который бы так волновал меня и был бы мне так близок.

— Да, сегодня случился особенный день в Вашей жизни, да и в моей тоже. Я ведь в первый раз побывала в хранилище. Ощущение какой-то ирреальности – не верится, что это начертано рукой Петра Ильича, что он трогал эту бумагу… Наверное, этот день навсегда останется в Вашей памяти.

— Абсолютно! Я сразу почувствовала себя как дома. Это особенное ощущение. Как прикосновение к святому.

— Каким Вы представляли Чайковского раньше, и изменилось ли это представление после сегодняшних впечатлений?

— Мои чувства к нему стали еще глубже! Я обожаю этого композитора. Я не знаю, каким он был человеком, но думаю, что могла бы с ним очень хорошо общаться.

— А о чем бы Вы хотели поговорить с ним?

— О, я не знаю… Чисто по-человечески общаться. Мне кажется, что он был очень мягким человеком, интровертным. Держал все внутри, разговаривал открыто только с собой. Я так думаю. Это мое ощущение, и после сегодняшнего погружения в эту атмосферу оно только усилилось.

— В каких его операх Вы уже пели?

— Пока только Татьяну в «Онегине». Мечтаю спеть Марию в «Мазепе». Я обожаю Чайковского, его стиль, его душу, я чувствую его. Думаю, его музыка – в моей крови.

— Наверно, в Вас отзывается славянская душа. Слышала, что Вы читали «Евгения Онегина» в оригинале, и вообще по-русски прекрасно говорите.

— Ой, нет, с ошибками говорю, а ваши падежи я вообще никогда не выучу (смеется). Пытаюсь, по крайней мере. Я очень люблю русский язык.

— Вы много раз выступали в Москве. По Вашему ощущению, как она изменилась за это время?

— Москва – гениальный город. Москва всегда была прекрасна! Но вчера я почувствовала ее по-другому. Может, потому, что раньше я часто приезжала зимой, а сейчас – в первый раз летом, в июне.

Все такое зеленое, люди открытые, веселые, настроение у людей хорошее, и я это почувствовала. Ощущение другое, и нам с мужем это очень понравилось.

— В отреставрированном здании «Геликона» были в первый раз?

— Да. Мое огромное восхищение и поклон за то, что сделали! Дмитрий Бертман – невероятный. Такой талант! У него есть и вкус, и идеи, и смелость. Ведь сегодня, чтобы построить театр, нужно быть очень смелым человеком. Это настоящий героизм. Я его ощущаю, как многостороннего человека, с потрясающей культурой, глубокими знаниями. При этом он – музыкант!

Я не удивлена, когда мы увидели результат. Для такой личности, как Дмитрий Бертман, это закономерное достижение (улыбается). И певцы в «Геликоне» прекрасные: очень музыкальные, настоящие артисты. Я получила сильное впечатление от молодых солистов, у которых талант огромен и есть стремление расти. Как они быстро развиваются!

— Вы много выступаете на разных сценах мира. Какие сейчас требования к певцам?

— Мы должны всегда быть здоровыми. Все делать на высоком уровне и немножко быть «как роботы». Но, извините, мы – люди. Я это говорю с некоторой грустью, потому что у меня ощущение, будто опера уже превратилась в индустрию. А для искусства места не осталось. Все думают о деньгах, о славе, и это, конечно, мешает.

Посмотрите на Чайковского. Он приехал в Клин, жил в этом доме и создавал свою музыку. Он писал не в Париже, не в Вене, не в центре мира. Он творил в Клину. Это самый главный пример: если человек глубокий, цельный, он ищет место там, где сможет показать свою силу и найти связь с Богом. Это самое главное.

— Вы поете много партий для сопрано. Из всего многообразия ролей какая Вам ближе всего?

— Ближе – не знаю. Я люблю многих моих героинь. Дездемона, Луиза Миллер, Аида… Татьяну обожаю.

— В какую партию Вы влюблены сейчас?

— Сейчас я должна влюбиться в Лукрецию Борджиа.

Дмитрий Бертман и Красимира Стоянова с мужем. Фото - Ирина Шымчак — Дмитрий Бертман и Красимира Стоянова с мужем. Фото – Ирина Шымчак

— Ух ты!

— Да, действительно – «ух ты» (улыбается). Там трудно влюбиться. Но я должна влюбиться в ее материнское чувство. Она очень страдает, потому что теряет сына. Это действительно огромная трагедия. Лукреция Борджиа, мне кажется, это самая несчастная фигура в истории. Это ужасно. Не хотела бы быть на ее месте.

— Но Вам придется в нее воплотиться?

— Да, но все-таки – в музыке.

Беседовала Ирина Шымчак

Об авторе