В Петербурге завершился второй тур XVII Международного конкурса им. П.И. Чайковского по специальности «виолончель». В финал прошли шесть участников – три музыканта из России и три представителя Южной Кореи. Степанов Василий, Ли Дон Ёл, Зайцева Мария, Ли Ён Ын, Сендецкий Иван, Пак Сан Хёк.
Двое виолончелистов стали дипломантами: Кан Е Ын (Южная Корея), Владыко Данила (Россия). Выбор жюри был непростым, потому что почти все музыканты демонстрируют высококлассную игру и музыкантскую зрелость. Может быть, кому-то не хватает артистической харизмы, более детальной нюансировки звуковой палитры, и критериями выбора становятся довольно тонкие материи.
Член жюри конкурса виолончелист Александр Князев, рассказал о своем конкурсе Чайковского и как он изменился сегодня, критериях оценки и универсализме музыкантов.
— Вы участвовали несколько раз в конкурсе, и уже четвертый раз работаете в жюри.
— Я бы даже сказал, пятый раз – еще один раз был в жюри юношеского конкурса Чайковского в 1995 году в Японии.
— Насколько изменились конкурсы Чайковского за это время?
— Общий технический уровень исполнителей, именно технический, немного стал выше. А талантливые люди, они появляются, и это не зависит ни от чего – ни от времени, ни от страны. Это от Бога.
Правда, в этот раз трудно судить глобально, потому что у нас почти отсутствуют европейские страны, но иностранцы все равно есть – представители из Азии, есть из Америки. Все – талантливые.
Повлиял и технический прогресс – прежде не было видео отборов. Когда я играл на конкурсе в 1990-м году, я вытянул 87-й номер, и я не был последним. Представляете – 90 с лишним человек! Первый тур шел неделю. Сейчас все-таки на I туре всего 25 человек.
— Большое количество представителей Азии – это тоже изменения последнего времени.
— Это не относится конкретно к Конкурсу имени Чайковского, просто в этих странах, особенно в Китае, в Южной Корее (в Японии это случилось гораздо раньше), произошел невероятный бум классической музыки. Они страшно увлечены классической музыкой.
Она исторически далека от них, но они хотят ее понять, они хотят учиться, и они приезжают в Европу, учатся у европейских педагогов, поэтому они очень технически оснащены и музыкальны. Сейчас это реально очень сильные музыканты.
— Ездят учиться в Европу, приезжают учиться в Россию, осталось ли еще представление о том, что значит русская школа, немецкая школа?
— Потихонечку размывается, это правда. Могу сказать по личному примеру, я преподаю в Московской консерватории. Слышу очень много китайской речи. Их действительно очень много и они учатся в одном из лучших, а, по-моему, в лучшем вузе классической музыки.
Очень сильные виолончелисты в Германии появились потому что три профессора из России, которые уехали из Советского Союза – Давид Герингас, Борис Пергаменщиков, покойный, к сожалению, Наталья Гутман, – много преподавали в Германии. Так это все просто объясняется.
Но советская музыкальная классическая школа – и фортепиано, и особенно струнные – скрипка и виолончель, была на высочайшем уровне. И пока еще остается.
Давид Герингас: “Чувствуется, что играет более взрослое поколение”
— Что Конкурс имени Чайковского дал вам? Тем более, что вы не раз в нем участвовали.
— Мне он дал все. Время поменялось. Сейчас конкурс не является единственным путем для построения карьеры, потому что стремительное развитие соцсетей и вообще интернета оно привело к невероятно широкому и быстрому распространению информации – вы можете записать свое выступление, выложить его. Если вы гениально играете, это могут (теоретически) услышать какие-то агенты на другом конце земного шара и пригласить, это возможно.
Но конкурс остается кратчайшим путем на сцену, хотя уже не является единственным. А в советское время был единственным!
Тогда другого пути не было. Первый раз я участвовал в 1978 году на VI конкурсе, мне было 17 лет, получил III премию, все хорошо прошло, но потом я очень сильно заболел и на 12 лет почти исчез, не было никаких концертов. Если про меня и не забыли, то думали, что я сошел со сцены.
Поэтому в какой-то момент я понял, что уже здоров, могу играть, и принял решение второй раз сыграть на конкурсе Чайковского. Мне уже было 29, и это был уже IX конкурс. В первый раз я был настолько молод, еще учился в школе, и конкурс был для меня такой очень интересной опасной авантюрой. Я был доволен результатом. А во второй раз – когда за плечами уже была премия, нужно было не просто подтвердить уровень, а поднять его, чтобы снова получить путь на сцену, заново начать карьеру. Это был риск, но риск есть всегда.
Слава Богу, это получилось. Моя вторая премия дала мне очень много. Сразу пошли концерты, это был 1990-й год, границы открылись, я стал выезжать, началась международная карьера.
— Насколько объективной может быть оценка? В жюри – девять человек. И что вы оцениваете прежде всего?
— Мы оцениваем все. Если разложить на составляющие, это уровень техники, уровень свободы, качество звука, интонации, эмоциональность, музыкальность, интерпретация, – все вместе. Обычно все идет в синтезе. Очень талантливый музыкант обладает всеми качествами, это сразу видно.
Конечно, мнение каждого – субъективно. Музыка – это не математика. Мы все такие разные. Одному кто-то нравится, другой, наоборот, считает, что это плохо. Конечно, есть общие критерии, но мы все живые люди и разные музыканты. Поэтому и девять человек в жюри. Чем больше – тем лучше, потому что тогда средняя составляющая – более объективна.
Разные мнения как-то консолидируются. Хотя все равно на каждом конкурсе бывают серьезные разногласия. Но потом жизнь расставляет все на свои места.
Есть такие примеры, которые мы все знаем. На конкурсе Шопена, знаменитейший Иво Погорелич не прошел в финал, Марта Аргерих, которая была в жюри, в знак протеста вышла из этого жюри, не могла смириться с такой несправедливостью. Диск, который был записан со второго тура этого конкурса, который явился для него непроходным в финал, стал бестселлером.
Или, например, сверхзвезда Артуро Бенедетти Микеланджели, великий пианист Артуро Микеланджели, который в Брюсселе получил седьмую премию. Кто помнит шестерых, что перед ним?
— В программу обязательно включаются произведения разных эпох и стилей. Но, например, в исполнении сюит Баха кто-то играет его в привычной академической манере, кто-то пытается играть «аутентично». Что будет считаться соответствующим по стилю?
— Да, некоторые играют в этой аутентичной манере, некоторые, как я говорю, – нормально. Я сам исповедую «нормальную», так сказать, точку зрения на этот вопрос.
Мне аутентичная манера не нравится, во всяком случае, в том виде, в котором я часто её слышу. Часто это делают формально «вот надо так играть», — и тогда это ужасно. Но всегда можно отличить музыканта, у которого свое видение, и он убедителен в своей интерпретации. В этом случае я могу согласиться со многими вещами, которые мне не близки, и могу оценить талант.
В советской школе, например, никакой аутентичной манеры быть не могло, она противоречила всем принципам классического обучения игре на виолончели, которая предполагала обязательно хорошее владение звуком, смычком, вибрато. И нельзя сказать, что это не соответствует стилю Баха. Это уже вопрос вкуса, понимаете.
Например, Мстислав Леопольдович Ростропович играл абсолютно в советской манере. И никогда не изменял себе. Я знаю его ранние записи и его последнюю запись Баха. Это сыграно великим музыкантом. Его ранние записи, кстати, потрясающие. И это абсолютно соответствует стилю барокко, в моем понимании.
— Вы – и виолончелист, и пианист, и органист. Многие инструменталисты сегодня, берутся за дирижерскую палочку. Вот этот универсализм – это что-то новое в нашей музыкальной культуре, или возвращение к тому, что было во время Моцарта и Бетховена?
— В том-то и дело, что в старое время это было нормой. Блестящий пианист Бетховен играл на альте, Моцарт прекрасно играл на нескольких инструментах. Это было нормой. Потом это как-то потерялось, сменилось узкой специализацией.
У меня так уж получилось, но знаю, что уже появляются люди, которых называют мультиинструменталистами. Я это очень приветствую.
— Ваш опыт органиста наверняка вносит что-то новое в игру на виолончели и наоборот?
— Безусловно, это всегда обогащает. Делает видение разносторонним.
На органе я играю исключительно Баха, ради этого и выучился играть на органе. И многие мои друзья сказали, что сюиты Баха на виолончели у меня стали другими. В любом случае это обогащает, расширяет музыкальный горизонт. И мне это просто безумно нравится.
Я не строил специально какую-то органную карьеру. Но в России она у меня получилась. Я играю в лучших залах Москвы, в Калининграде, нашем органном центре сегодня, и в других крупных городах, иногда в провинциальных, где есть хорошие органы. Мне это нравится. Я записал четыре диска, кстати, на роскошных органах: в Домском соборе в Риге, во Франции в Страсбурге. В общем, меня это увлекает. Если мне сейчас сказать, что органа нет в моей жизни, это будет большой утратой в моей жизни.
Фортепиано – более молодая история. Этим тоже страшно увлечен, и хочется чего-то добиться. Но дальше Баха и Моцарта, я вряд ли пойду, но мне и не надо. У них такое количество клавирных произведений!..
Очень доволен, что в прошлом году сыграл большой концерт в Большом зале консерватории в Москве – шесть концертов Баха, сейчас готовлю моцартовскую программу. Мне это интересно. Жаль, что на самом деле очень мало времени, чтобы все совмещать.
— На преподавание не хватает времени?
— Честно сказать, это не мое призвание. Занимаюсь этим очень дозировано. В 1990-х годах я преподавал в консерватории в течение девяти лет, были ученики, которые играют в лучших оркестрах – и в Госоркестре им. Светланова, в оркестре Спивакова, оркестре Плетнева, два ученика стали солистами. Какой-то результат есть. Но потом я ушел из консерватории, потому что это отнимало слишком много времени, концертов было очень много.
Сейчас я вернулся в консерваторию, но очень минимально – у меня один ученик, он совершенно потрясающий, и мне этого достаточно.
— Конкурс готовился в непростых условиях, но уже можно сказать, что он состоялся?
— Я и сам очень, честно говоря, волновался и переживал, насколько все получится все-таки в таких экстремальных условиях. И сейчас я вам могу сказать, что, уровень участников очень высокий и конкурс точно получился.
Наталья Кожевникова