Встречи с певицей (контральто) Глафирой Серафимовной Королевой состоялись у нее дома осенью 2022 года. Мы вместе рассматривали уникальные фотографии и рисунки, сделанные ее мужем, Юрием Васильевичем Королевым (1933–2009), и Глафира Серафимовна рассказывала о них.
С Геннадием Николаевичем Рождественским я много раз пела партию Оберона в «Сне в летнюю ночь».
Мне это было нетрудно, потому что она подходила мне и по диапазону, и по всему. Лена Образцова тоже пела ее, но отказалась по совету мужа, Славы Макарова. Для нее это была вредная с его точки зрения партия. Вообще же она не боялась «кидать» голос на любой репертуар, но это было ей не на пользу.
Клара Григорьевна Кадинская пела в той же постановке партию Титании, и пела очень хорошо. Мы вместе с ней работали в этом спектакле.
Геннадий Николаевич приходил, дирижировал и получал удовольствие от музыки Бриттена. Сам он был хваткий и заниматься рутиной, кого-то вводить, исправлять ошибки ему было неинтересно.
Певцы, которые делали ошибки в нотном тексте, его не интересовали. Была талантливая певица нашего поколения с красивейшим голосом, Людмила Васильченко, которая почти без репетиций вышла на сцену и спела Татьяну – спела «от и до». Ее поставили на роль Титании. После того, как она ошиблась два раза, Геннадий Николаевич сказал: «Она не может, я ее снимаю».
Для нее это была трагедия. Потом она пела до конца своих возможностей в Московской областной филармонии. В Мерзляковское училище ее взяли преподавать одновременно со мной, но проработала там она недолго.
Мы с Кларочкой Кадинской были дружны всегда, дружим и до сих пор. Кларочка, Юра и я, пели в спектакле «Руслан и Людмила». Она была чудесная Людмила.
Клара замечательно пела Джильду в «Риголетто». Графа Чепрано и Спарафучиле пел Юра. В том же спектакле я пела Маддалену – выходило неплохо, в особенности потому, что роль подходила мне сценически.
Моими партнерами в «Риголетто» были тенора Саша Архипов, Алексей Масленников, Коля Тимченко.
Коля Тимченко всегда говорил: «Мне только с Глашей», потому что мы подходили друг другу сценически. У него был настоящий академический лирический тенор, а у Масленникова – характерный голос. Если выбирать по голосу, то Тимченко был несравненно лучше, но у Масленникова было много других достоинств.
Когда выбирали тех, кто поедет на гастроли в «Скала», Тимченко не взяли из-за его внешности. Это его оскорбило. Он довольно быстро, через несколько лет ушел из Большого театра в Москонцерт – один из немногих, кто сам отказался работать в театре. А голос был прекрасный.
Пьявко был прекрасный Хозе. Он был эмоционально яркий, с устойчивыми, потрясающими верхними нотами, со звучным (хотя и характерным, особенно в центре диапазона) голосом. Он долго-долго пел, и это тоже великое дело! По сравнению со многими другими солистами он был добрее, и не так чванлив.
Общение с Галиной Павловной Вишневской и Ириной Константиновной Архиповой помогло ему. Елена Васильевна Образцова хорошо к нему относилась – среди мужчин у нее вообще не было врагов.
Но никто из теноров Большого театра не был сравним с Атлантовым, никто не мог с ним не то что соперничать, а рядом быть. Кого с ним не сравнивай, это были «три больших разницы».
Александр Павлович Огнивцев, выдающийся бас, был необыкновенно похож на Шаляпина, знал об этом, подчеркивал это прической и играл «под Шаляпина». Пел немножко «в нос».
Огнивцев был замечательный Борис. Каким был его первый выход! Как он падал в последней картине – это страшно было видеть! Очень-очень талантливый певец и актер, он обижался, когда Ивана Петрова (Краузе) ставили выше. Но ведь Петров был певец выдающийся, а Огнивцев был все-таки не на том уровне, – не по качествам голоса, а с точки зрения вкуса. Конечно, его образование было недостаточным. Но когда он пел, ему многое прощали.
Правда, Петров был немножечко неловким по своему внешнему виду.
У него были гениальные спектакли. Помню его в роли Галицкого, все, – публика и рецензенты, – ошалели, обалдели.
И Саша Ведерников отлично звучал. Он пел и Бориса Годунова, и Ивана Хованского, и Собакина. Но особенно хорош был как Варлаам.
Ивана Хованского пел и Алексей Филиппович Кривченя. Он производил органикой своей потрясающее впечатление. Выходит он в роли мужика Ткаченко в «Семене Котко», и его начинаешь ненавидеть – настолько прекрасно, сценически и музыкально, он выражал свойства этого персонажа. Шикарно пел и Кончака. Он был потрясающий актер-певец, это был дар.
Кривченя пел и играл Мельника в фильме по опере Даргомыжского «Русалка», где я играла (не пела, а только изображала) Наташу (Русалку), за что мне до сих пор стыдно. Потом он заболел и как-то быстро ушел из жизни.
Слава – она как шлейф. Она не появляется благодаря разовому выступлению – нужно годами подтверждать то, что ты не зря ее получил. Это могла Тамара Милашкина.
Помню не только ее Лизу, но и Татьяну, – она пела ее хорошо. Пела Волхову, хотя голос ее был крупнее, чем было привычно слышать в этой партии.
Чудесно Волхову пела Вера Фирсова, которая была также прекрасная Людмила, хорошая Сюзанна.
Выдающаяся, недооцененная певица, Фирсова прекрасно владела всяким сложным колоратурным репертуаром. Но она была немножко суховатый человек, и поэтому не производила на меня того впечатления, которое могла бы. Все она делала, но теплоты, чего-то такого открытого в сравнении с другими у нее не было.
Фирсова была человек очень одаренный певчески. При этом характер у нее был несправедливо-обиженный: что бы она ни делала, все время была чем-то недовольна. Она переживала, когда в театр к началу 1960-х пришло новое поколение певиц. Но переживала она и до того. Конечно, Фирсова должна была получить Народную артистку СССР, но не получила. А пела хорошо до конца, когда была уже не вполне здорова.
Юрий Васильевич много раз фотографировал Галину Калинину, к которой благоволил. Голос звучный, красивый, сама – красавица!
Делал он и фотографии во Дворце съездов, когда там были концерты Марии Биешу и Монсеррат Кабалье.
***
Юра был увлечен делами всего коллектива Большого театра. И это не могла не заметить Галина Вишневская, поэтому она его выделяла. За это же его любила Лена Образцова. Юрий Васильевич ей тоже очень симпатизировал.
В нашем коллективе он был носителем справедливости: если кто-то был обойден вниманием, своей неофициальной поддержкой он его как бы приподнимал, давая возможность сохранить свое достоинство.
Например, когда в 1973 году возобновляли «Ивана Сусанина», в списке певцов на партию Собинина не оказалось Александра Ломоносова. И хотя Юру никто не уполномачивал, он поддержал его. Ломоносов спел в этом спектакле. Считалось, что у него есть право внутритеатральной справедливости там, где каждый был за себя. Другие это принимали как должное, и я в том числе, к сожалению. К хорошему привыкаешь…
Его приглашали быть заведующим оперной труппой Большого театра, и даже объявили об этом, но он отказался – сказал, что он не сможет быть абсолютно справедливым по отношению к своим товарищам.
Я ушла из Большого театра в 1986 году. В 1995-м Ирина Константиновна Архипова позвонила директору Мерзляковки Ларисе Леонидовне Артыновой и настояла, чтобы меня взяли преподавателем. Я работала там около 20 лет.
С самого начала мне предлагали сразу шесть учениц, но я ответила, что это не серьезно, я не могу, – согласилась на трех. Неожиданно для себя я полюбила преподавание – потому, что могла найти репертуар для этих девчат – оказалось, что я была им нужной.
Беседовали Олеся Бобрик и Марина Рачкаускайте