В Петербурге прошла мировая премьера балетов про Анну Ахматову и Анну Павлову.
Вечер назывался «Две Анны». Это совместный проект петербургского фестиваля «Дягилев PS» и компании MuzArts. Наталья Метелица, художественный руководитель фестиваля, говорит, что это повесть о «двух иконах Серебряного века». И «абсолютно петербургская история, сделанная москвичами».
Два хореографа, автономно друг от друга, поставили танец: классик по лексике Юрий Посохов – «Ахматова в чертогах памяти», а «современник» Павел Глухов – «Павлова без любви».
Собственно говоря, в названиях уже обозначены кредо и стиль авторов. Объединяющим звеном совершенно непохожих постановок выступили автор либретто и режиссер Феликс Михайлов и постановочная команда – сценограф Мария Трегубова, автор костюмов Светлана Тегин, художник по свету Иван Виноградов и создатель видеоконтента Илья Старилов.
А также группа исполнителей, среди которых 99 процентов – артисты Большого театра. Плюс примкнувший к ним Ильдар Гайнутдинов, краса и гордость разных эстрад и ТВ-шоу. И есть живая музыка: для Ахматовой – фортепианный квинтет фа минор Сезара Франка, для Павловой – новейшая партитура Ильи Демуцкого.
Играл камерный оркестр OpensoundOrchestra с участием пианиста Андрея Коробейникова.
Если искать девиз вечера, им может стать фраза «шутки в сторону», понятая двояко. Как знак серьезности (драматический балет про Ахматову, вернее, про один эпизод ее жизни, роман с Модильяни) и как посыл юмора в сторону публики (бурлеск про Павлову).
Особенность проекта именно в резком контрасте: романтически-возвышенная поэма о любовной встрече поэта с художником – и буйный фарс до степени комикса в опусе про жизнь и творчество Павловой. Единственное, что повторено — прием клонирования персонажей.
Две Ахматовы, танцующая балерина и драматическая актриса Полина Маликова-Толстун, читающая стихи. То есть важное личное событие, преломленное в творчество. И невесть сколько Павловых, аж до шести, для разных танцовщиц. Ибо, по словам Михайлова, авторы
«постарались не рассказывать её жизнь последовательно, а показать шесть знаковых встреч с мужчинами её жизни, начиная от Чекетти, который её воспитал, заканчивая Вертинским уже на склоне лет».
Теперь конкретно, как это выглядит.
Балет про Ахматову, осененный почтением потомков, проходит в элегантно-неярком пространстве, перед столами со скамьями и поперечной задней выгородкой с двумя дверьми. Выгородка, надо полагать, отделяет прошлое от будущего, а двери, наоборот, соединяют, и когда наступает прощание героев или их уход в вечность, персонажи за дверями и скрываются. Закрывая створки. Двери, как и стулья в павловском балете – не раз проверенное предшественниками средство создания многозначительности, оно реально работает.
В начале громко бьют часы, анонсируя ностальгию об ушедшем времени. Герои застыли на скамьях, как на рисунке, потом они оживают. Звучит стихотворение о поцелуе. Балерина Элеонора Севенард, с фирменной ахматовской челочкой, если верить словам режиссера, должна воплотить «молодой озорной дух Ахматовой» в момент ее романа с Моди.
А актриса, тоже с челочкой и со стихами, «смотрит на это со стороны через призму большого количества времени, прошедшего после этой встречи». Через хорошо поставленный, властный голос.
Как сказал Посохов,
«мы не делаем вариации, мы не делаем выходы — у нас идет хореография, как будто мы читаем стихи. Это одно движение, переходящее в другое, без остановки».
То есть просто разговор балетной классикой, сродни чтению стихов. И, судя по результату, ни хореограф Посохов, ни исполнительница заявленным озорством не увлеклись. Наоборот, у обоих получилась весьма серьезная картина. У нейтральной по эмоциям Севенард вообще предельно далекая от озорства.
Скорее немного шутливым и самым раскрепощенным (недаром он вольно лежит на столе) предстал Алексей Путинцев (Модильяни), прежде всего в соло. Но не в неоклассических и довольно шаблонных дуэтах с любимой женщиной, где каноны классики хоть слегка и «искривлены», но исполнены вполне сдержанно. Учтиво, как писала Ахматова о характере своего недолгого любовника.
Учтивость явно не случайна. По рассказам артистов, хореограф им на репетициях повторял: «не интерпретируйте, я все сказал танцем», вот они и послушались. В итоге тягучая экспрессия досталась лишь музыке Франка, а в танце она как бы ушла в подтекст.
Нелюбимый муж Гумилев (Даниил Потапцев), жертва обстоятельств, тоже производит свои па сдержанно, как холодный английский джентльмен. Каким реальный поэт-неврастеник и старался по жизни казаться, хоть и с переменным успехом. С Ахматовой у него дуэт с наглядным отторжением (с ее стороны), а трио с Моди и женой повествует о любовном треугольнике. В соло Гумилев швыряет на пол рукописи стихов. Только у юного артиста всё это выглядит наивно.
Герой Моди в богемном прикиде: широкие штаны на бретелях, белая рубашка. Ахматова в синем платье, выделяющемся на фоне бежево-серого интерьера (Светлана Тегин говорит, что цвет одежды навеян цветом глаз, но мне вспомнилась Ахматова как персонаж портрета Альтмана, только шаль тут не желтая, как на портрете, а темно-рыжая, с другого ахматовского портрета).
Вокруг героев кружится три пары условных парижан, они же «вихрь чувств»: парни при кепках, девушки в неброских платьях. В финале на стену проецируется лежащая юная Ахматова в рисунке Модильяни. Драматично и сентиментально, такое послевкусие.
Балет про Павлову развернут в череде алых бархатных занавесов, они отдергиваются один за другим, символизируя театр ее жизни, личной и производственной. Все сценические Анны (их много) выходят в белом, по-разному скроенном, но фатально отсвечивающим ее легендарным Лебедем. Не всегда умирающим, но тем не менее.
В начале действия некая рука с надетой на нее головой птицы (а-ля кукольный театр) высовывается из щели задника. Задавая, так сказать, пародийный лейтмотив. Потом первая по счету Павлова, как бы за кулисами, репетирует с педагогом Чекетти (Вячеслав Лопатин) и его тросточкой, игриво подсматривая в щелку занавеса, спиной к публике, эротично покачивая бедрами в наклоне корпуса.
Балет идет под музыку чаще всего а-ля танго, но с отступлениями в узнаваемо-голливудскую «проникновенную» лирику, и с вариациями – цитаты из Сен-Санса и аккорды «Весны священной» Стравинского (Антон Гайнутдинов). Последний, дерганый юноша в очках, страдает творческими муками, наглядно сочиняя указанное произведения, при этом мимически взаимодействуя с оркестром.
Есть, конечно, Дягилев (Марк Орлов), в цилиндре и шубе с длинными, до пола, загребущими рукавами, а также хореограф Фокин (Макар Михалкин) в черно-белую полоску, который гаерно, с пластическими «прибаутками», ставит Павловой знаменитый балетный шлягер. А также вертящийся Вертинский (снова Лопатин) и муж-подкаблучник Павловой Виктор Дандре (снова Орлов) в лирическом дуэте с героиней, он тоже в цилиндре.
Хореограф не боится осуждений балетных пуристов, смело мешая коктейль из утрированной классики, характерного танца, пантомимы, модерна и прозаических бытовизмов. Смотреть это не скучно. Вот балерина выходит с одним из партнеров, Мордкиным (Ильдар Гайнутдинов). Тут дуэт почти акробатический, а премьер похож на самовлюбленного культуриста, хотя и правда в жизни он был мощным.
Вот Нижинский (Алексей Гайнутдинов) в белом костюме а-ля видение розы, с кем-то в паре, как Бим и Бом, суматошно носится по сцене, чуть ли не с тычками. С виду – два городских сумасшедших в парафразе комедии дель арте, стиль «улыбаемся и машем», только утрированный. И никакого почтения к легендарным авторитетам.
Знакомец балерины Чаплин (Даниил Потапцев, увы, не характерный актер совсем) скачет с Павловой по стульям и хватает ее за ногу, причем она во фраке, как и он (только она в белом, а он — в черном). И фильм немой все персонажи смотрят, поголовно пугаясь приближающего поезда (отсылка к знатокам истории кино). Есть еще бутафорский слон, машет хоботом, это напоминание о павловских гастролях в Индии?
Все балерины-ипостаси, они же роли Павловой, шустры и подвижны, шутя телесно и лицом, но как-то мало отличимы друг от друга. Так поставлено для хороших балерин Анастасии Сташкевич, Ярославны Куприной. Елизаветы Кокоревой и Ульяны Мокшевой.
И Чекетти от Вертинского, если честно, тоже трудно отличить, больше по костюму. Так, наверно, и задумано, ибо главное – не частное, а общее, каскад тотального гротеска. Но и о высоком не забываем. Все Павловы на пуантах кружатся в вечном водовороте профессиональных будней.
А мужчины швыряют легенде мирового балета в ноги кучи пуантов, как знак ее обреченности на профессию. Работа – вот ее главная любовь, а не все эти дружеские шаржи. В общем, получилась клоунада со смыслом, программно уходящая от пафоса и задуманная, как проговорились авторы балета, в духе кинофарсов Феллини.
В Москве это можно будет увидеть в апреле.
Майя Крылова