В ожидании самого красивого события весны – Венского бала в Москве, мы встретились с известным пианистом, лауреатом международных конкурсов, президентом Международного благотворительного фонда Юрия Розума, профессором и заведующим кафедрой фортепиано Российской Академии музыки им. Гнесиных, а ко всем прочему и членом Бального комитета Юрием Розумом.
– Совсем недавно открыли новую сцену Мариинского театра. Для Вас вместе с такими громкими событиями в культуре страны начинается какая-то новая эпоха? В целом, что для Вас сегодняшний день?
– Сегодняшний день для меня – это работа, работа и работа. Из-за неё я вынужден пропускать такие исторические события, как открытие Мариинки. Моя жизнь раздваивается и даже расстраивается: во-первых – концертная деятельность, которая выросла до невероятных размеров, я играю до 300 концертов в год, во-вторых, это педагогическая деятельность, заведование кафедрой в Гнесинской академии, и, наконец, в третьих, благотворительная деятельность. Получается, что я занят с утра и до утра. Поэтому я даже не смог присутствовать на открытии в Петербурге.
Это событие, конечно, стало символом положительных перемен нашего времени – к чести одного человека – Валерия Гергиева. Если бы его не было, то и ничего бы не было. Вы видели, что с Большим театром происходило. Просто какая-то прорва, куда уходили государственные деньги и то, что есть сейчас – тема нескончаемых скандалов. А Гергиев – это другая высота. Гергиев – это символ неукротимого темперамента, настоящего творчества.
Он живёт на пределе человеческих возможностей. Это также и моё жизненное кредо. У нас разные высоты полётов, разные жанры, но, тем не менее, я не то, что не завидую, а восторгаюсь. Если возникают завистливые шпильки, я всегда стараюсь это приостановить. Критиковать ведь легче всего. А ты сам возьми и сделай что-нибудь!
Главное то, что появилась уникальная площадка. Я счастлив, что у нас такое стало возможным. Это показатель – ещё 10 лет назад ничего бы не было. Тенденция, которую я наблюдаю и в своей деятельности – возрастающая потребность в классической музыке.
Меня огорчает преобладание дешёвого вкуса на телевидении. Даже корпоративы, эти опорочившие себя собрания, постоянно обращаются в наш фонд с просьбой организовать моё выступление или стипендиатов. Народ захотел классику. Может быть, эти люди приобщаются к классической музыке через своих детей. Многие, я наблюдаю по своим рублёвским друзьям, сами никакого отношения к классике не имеют, но стали учить музыке своих детей. И через них уже проникаться этим искусством.
– Этой весной произошло ещё одно важное событие. На сцену вернулся Плетнёв-пианист. Вам удалось послушать его выступление?
– Нет, к сожалению, не удалось, но я уверен, что это было гениально. Плетнёв – это мой кумир, человек которого я как пианиста и дирижёра ставлю на недосягаемый уровень. Хотя, что значит недосягаемый? Это его законное место. Так никто не сыграет – но сыграет по-другому. Слава богу, его тяжёлые времена прошли. Я рад, что он не сломался и триумфально вернулся.
– Кого из современных пианистов вы особенно бы выделили? Кто продолжит ваше великое дело?
Из поколения, которое моложе меня, но уже вошло в историю, я, пожалуй, выделю Аркадия Володося, Дениса Мацуева. Денис – невероятно одарённый человек, правда это совсем не моё направление. Шокирующая виртуозность, яркость, экстравертность, свойственная ему, и в меньшей степени, внутренняя теплота, погружённость. Это его стиль.
То, что он нашёл свой путь между классикой и джазом, не может не заинтересовать. Мне приятно, что он серьёзно занимается благотворительностью, в частности, возглавил фонд «Новые имена». Хотя я всегда с опаской отношусь к гастролям маленьким музыкантов, в этом возрасте им важно накапливать, а не расточать. Если Денис с его невероятной силой, он от этих концертов только набрал мощи, то очень многие хрупкие натуры могут просто сломаться.
– Расскажите о Вашей благотворительной деятельности. С чего всё началось?
– Началось всё с Загорянской музыкальной школы. В Загорянке у меня располагается дача. Неподалеку находилась единственная музыкальная школа в поселке, директор которой однажды попросил меня провести встречу с учащимися и преподавателями. Состоялся интересный концерт-беседа, впоследствии такие встречи стали регулярными.
На одной из них меня неожиданно попросили согласиться на то, что школа будет носить моё имя. На что я сказал: «Друзья мои, это, конечно, большая честь, но дайте мне пожить еще несколько лет, а когда уже… ». Но они сказали, что хотят, чтобы я жил ещё долго: «Столько лет мы ждать не хотим. Соглашайтесь. Мы будем школой имени Юрия Розума».
Тогда и возникло решение создать благотворительный фонд. Сейчас это одна из самых преуспевающих школ Подмосковья, это уже не просто музыкальная школа, а школа искусств, где есть театральное, хореографическое, изобразительное, кинематографическое отделения. А то с чего всё начиналось – это же даже страшно вспомнить! Это был бывший полуразвалившийся детский сад, где так называемый концертный зал находился на чердаке, старый рояль, с крыши текло на клавиатуру. А теперь уже и в двух зданиях тесно.
– Это не может не радовать…
– Но это накладывает и большую ответственность. Они постоянно ждут меня, а с моим графиком я не могу часто приезжать. Я приезжаю только во время Звёздного фестиваля, который стартует в Звёздном городке и охватывает весь Щёлковский район. Но что делать, играешь по одному, по два концерта в день. В основном это благотворительные акции, где нужно ещё и пообщаться с гостями, приобщить их к деятельности фонда, рассказать о наших гениальных детях. Ведь у нас 80 стипендиатов, каждый месяц надо организовать порядка 250 тысяч рублей только на стипендии, а ещё ведь и фонд надо содержать.
– Многие провозглашали конец века искусства. Но искусство до сих пор живо, несмотря на все споры вокруг него. Что для вас лично искусство сегодня и возможно ли ещё создать нечто кардинально новое?
– Я уверен, что всё развивается волнообразно, после отсутствия в музыке души, красота и чувство обязательно вернутся в искусство.
– Что составляет основу Вашего репертуара?
– Девяносто процентов – это романтики, и оставшиеся десять – это классики. Современный репертуар я не играю, мне это не близко. Столько не игранной музыки! Композиторы-романтики так замечательно раскрыли возможности фортепиано, как никто до них и никто после них. А жизнь коротка и желаний много. В музыке мне нужна страсть, порыв.
– Глядя на ваш гастрольный график, чувствуется, что Вы человек с большим чувством вкуса. На сцене – вы образец аристократичности духа и элегантности. Это влияние среды, воспитание, генетика?
– Я просто делаю то, что мне диктует моё внутреннее ощущение музыки, жизни. Я делаю то, во что верю сам.
– Вы бы согласились жить в России XIX – начала XX века, ходить на балы, играть в салонах?
– В России я в любой момент согласен жить. Я в других странах себя не представляю. Хотя я много времени провёл в Германии и у меня там вид на жительство. Это было по необходимости, когда в девяностые годы классическая музыка не была нужна здесь, но сердцем я всегда пребывал в России. Теперь, когда появилась возможность играть и помогать молодым, у меня даже вопроса не стояло, где жить.
Серебряный век – для меня самое любимое время в отечественной истории. Прежде всего, музыка и поэзия этого времени. Для меня поэзия вообще очень важна. Я в меньшей мере настроен на визуальное восприятие. Поэзия для меня как камертон. Некоторые стихи настраивают меня для выступлений на сцене. Прежде, чем выйти в зал, я что-то читаю из Пушкина, Пастернака, Блока, Тютчева. Это по другому формирует душу, а дальше уже музыка берёт все в свои бразды правления и диктует свои правила.
– Как вы попали в Бальный комитет Венского бала в Москве?
– Я уже не помню, с чего всё началось. Несколько лет назад я познакомился с Элизабет и Александром Смагиными. Мы стали общаться, они стали бывать на моих концертах и салонах, а я – на их мероприятиях. Лично я считаю, что красивее события, чем Венский бал в Москве – нет, это самая высокая планка. Я не знаю, как они практически вдвоём могут поднять такую грандиозную махину. Я восторгаюсь ими и очень их люблю. Они – прекрасные люди. Александр – с виду холёный барин-аристократ, очень тёплый человек, Элизабет – очень красивая женщина, с неукротимой энергией.
Им уже мало мероприятий в Москве. Теперь они с блеском делают европейские балы. Возрождение этой красоты, традиции общаться на высоком аристократическом уровне – это то, что нам надо, чего не хватало все годы. Хочется красоты, благородства в общении. Эти красивые танцы, потрясающие дебютанты, блестящий Станислав Попов и Святослав Бэлза. Все самые красивые и аристократичные люди нашего времени. Это то, каким должен быть шоу-бизнес в его самых высоких проявлениях.
– В чём состоит ваша функция?
– Во-первых, моя чисто профессиональная функция заключается в том, что я играю концерты. Например, в Монтрё – мой концерт был preparty перед балом, как некая настройка на нужную тональность, ведь музыка раскрывает сердца. Мои концерты запланированы и на следующих балах в Европе. Также я сидел на отборе дебютанток. Юноши могут несколько раз принимать участие в балу. А дамы дебютантками могут стать лишь однажды.
К участницам предъявляются очень строгие требования – ухоженный внешний вид, не обязательно, конечно, мисс мира по красоте, но она должна быть эрудированной, разбираться в живописи, литературе, музыке. Быть в целом культурным человеком. Можно не знать какие-то детали, глубины, но уметь подержать беседу просто необходимо. Особое внимание мы уделяем внутреннему миру дебютантов.
– Сами вальсируете?
– Хотел бы. Я взял два занятия. Но в жизни начался цейтнот, и пришлось забросить. Только пальцами на клавиатуре (смеётся). Я играю много вальсов.
– 27 мая в Академии имени Гнесиных пройдёт необычный концерт памяти Александра Розума. Расскажите об этом поподробнее…
– В этом году исполнилось бы 90 лет со дня рождения моего папы. Он был известным певцом в Советском союзе. Его голос был символом песенной эпохи. Его называли певцом трибун. Все песни о родине, народе исполнял Александр Розум, народный артист РСФСР. Его голос знал каждый. Потому что на всех праздниках, парадах отовсюду, из всех громкоговорителей и приёмников нёсся его голос – ярчайший баритон.
Он ушёл рано, в расцвете творческих сил – в 63 года. Его записи уже после смерти услышал один известный немецкий дирижёр из Мангейма. Он сказал, что если бы его знали за рубежом, то он бы не вылезал из Венской оперы. Но так жизнь сложилась. Значит, он здесь был нужнее. У него было очень много записей. Мы выпускаем диски.
Несколько лет назад мы уже отмечали 85-летие Александра Розума в Доме музыки. Концерт назывался «Концерт длиною в жизнь». В этом году я посвятил весь наш фестиваль его памяти, сыграл концерт из его любимых произведений Чайковского. А 27 мая – первое отделение будет полностью вокальное, мы покажем видеосюжет, стипендиаты фонда-вокалисты и вокалисты-мои друзья исполнят произведения из репертуара папы и просто песни, звучавшие в ре времена, а во втором отделении будут исполнены «Времена года» Чайковского, но не просто как фортепианный цикл, а с включением поэзии Пушкина.
Эту музыкально-литературную композицию мы сделали совместно с театральным режиссёром Игорем Яцко – любимым учеником великого Анатолия Васильева. Игорь Яцко подобрал стихи, и мы их распределили, как нам показалось целесообразным. Кстати, Пушкин очень хорошо взаимодействует с Чайковским.
– С 17 по 25 июня у вас европейское турне. Чем будете радовать слушателей, и отличаются ли европейские программы от того, что Вы исполняете в России?
– Нет, они не отличаются никак. Я буду играть Чайковского, Скрябина, Рахманинова. Под Висбаденом у мен намечен open air. Я буду играть «Времена года» и «Щелкунчика». Европа принимает всё и очень любит, когда звучит классика. Я постоянно играю Бетховена, Шопена, в меньшей степени – Листа. В девяностые годы пришлось бороться за имидж фортепианного Чайковского. Многие говорили – это кофе-музыка. Что это такое кофе-музыка? Ну как же так? Столько там эмоций, раздумий, даже в самых простых пьесках! Просто надо играть хорошо. Теперь уже нет возражений, когда я говорю, что буду играть Чайковского.
– Юрий Александрович, дайте совет пианистам, как стать по-настоящему великим?
– Хороший вопрос, знать бы! Только искать себя, свои интонации, и этим быть интересным публике. Твоё внутреннее естество, индивидуальность – это самое волнующее, интересное. Мне лично ничего не даёт изучение самого композитора, его жизни. Пока я не слышу это произведение, пока я не вжился в каждую интонацию, пока у меня не появилось ощущения, что я написал это, надо работать, неустанно над сочинением, думать, прислушиваться к себе.
Нужно иметь открытое сердце. Если ты не чувствуешь эту музыку, то надо искать музыку в себе и себя в музыке. Можно слушать разные интерпретации, но с осторожностью. Я играю то, что мне близко и что становится своим. Мой совет – освоить все традиции и все краски фортепианной игры, профессиональные навыки, чтобы потом всё подчинить своим чувствам.
Другая сторона становления личности пианиста – это научиться играть для зала. Не для себя самого, а для зала. Есть два типа пианистов. Первый занят созданием великой интерпретации вне всякой связи с аудиторией. Другой – не так сильно озабочен техническим совершенством и верности традициям, но от играет от сердца к сердцу. Первый тип исполнителя олицетворяет Глен Гульд, которому аудитория только мешала. Второй тип – это Владимир Софроницкий, которому, наоборот, мешала запись. Весь фортепианный мир лежит между этими двумя полюсами.
Золотая середина – Владимир Горовиц. Невероятное воздействие на публику и великая игра. Молодым пианистам надо научиться играть не для себя и стен, а для зала. Обмен энергией с публикой добавляет трепета в музыку.
Classica FM