14 декабря 2023 Большой театр покажет мировую премьеру двухактного балета “Пиковая дама”. На Исторической сцене его возводит Юрий Посохов.
Экс-премьер Большого, ныне хореограф Балета Сан-Франциско, за последние годы он создал целую коллекцию эксклюзивов для родного московского театра: в ней “Герой нашего времени”, “Нуреев”, “Чайка”, резонансные балеты, ставшие любимцами публики и обладателями всех возможных наград.
Накануне нынешней премьеры наш разговор – о грядущей премьере.
— В вашей “Пиковой даме” вы с Пушкиным или с Чайковским?
— Это очень большая дилемма – взять за основу оперное либретто или оригинальный пушкинский текст.
Сначала планировали идти за Пушкиным. Принято считать, что опера Чайковского гениальная, а на либретто его брата Модеста еще современники обрушили громы и молнии. Но чем важна историческая дистанция? Время показывает, что опера с этим либретто признана мировым шедевром. И не важно, что говорили сто лет назад.
Театр и литература не всегда скоординированы. И вот Модест это преодолел, он придумал гениальную театральную историю: там есть любовная связь, там есть драма. Музыка отвечает этой истории. Поэтому мы перешли на сторону оперы.
Но даже с этой гениальной основой нам пришлось поработать, потому что опера и балет – тоже разные жанры. Уже на оперной базе мы придумывали свой вариант. И в этой переработке проявились мы все – и драматург, и я как хореограф, и композитор. Да, композитор нас вывел на ту дорогу, по которой пошел я, а драматург все связал и утвердил.
— Тогда вернемся к нулевой отметке. Откуда к вам пришла “Пиковая дама”?
— У меня своя библиотека помыслов, где, как на полочке, я расставляю свои ощущения – то, что должен делать в будущем. “Пиковая дама” лежала там давно и никогда не отпускала.
Но все решилось с уходом из жизни Лиама Скарлетта, человека выдающегося, как мне кажется, и которого я очень любил. Я был на премьере его “Пиковой дамы” в Датском Королевском балете, после этого пришел к нему и выразил свое фи, рассказал, что меня не устраивает в его спектакле.
Он отнесся к этому с иронией – русский пришел учить, как ставить русскую историю. В спектакле он все равно ничего менять не стал, и это правильно – каждый постановщик имеет право на свой взгляд. Но я почувствовал, что хочу доказать свою правоту.
— Так чем же вас столько лет держит “Пиковая дама”? Историей Германа-игрока, фатальной любовью?
— Вы задали вопрос и сами на него ответили. Спасибо вам за ответ.
— Лично вы как к Герману относитесь?
— Я вообще к людям отношусь с сочувствием. Ошибаются, неправильно поступают… Если я не понимаю героя, то мне не надо о нем говорить вообще. Я люблю Германа, и когда вы увидите концовку балета, то поймете, почему.
— У вас финал очень четко прописан даже в либретто.
— Нет-нет, либретто – это база, начальная точка работы над спектаклем. Это не значит, что финальное решение на сцене будет точно совпадать с написанным.
Чем интересен театр? Непредсказуемостью! Вы никогда не знаете, как это будет. У нас будет такой поворот, который вы не предполагаете. Сейчас, после всех месяцев репетиций, все объединилось общей волной, весь спектакль выстраивается ради одной большой красивой мысли. Мы всей командой это чувствуем.
— Чайковский в своей “Пиковой даме” изменил время действия. А вы?
— Балет настолько образный вид искусства, что определять века, года – полный абсурд. У нашей истории нет привязки к конкретному историческому времени. Наверное, по отдельным деталям можно отнести ее к XIX веку. Но мы стремились к такому состоянию, чтобы время не нужно было определять – как в той же “Золушке”. Это фэнтези.
Для меня главное – провести в спектакле мысль, которую я хочу передать.
— Вы в первый раз работаете над большим балетом без режиссера?
— Далеко не первый. Это только в России я делал большие балеты с режиссерами – специально, потому что в России особый уровень режиссерской культуры. Я всегда сам искал сотрудничества с режиссерами. Теми, которые заставляли меня учиться, а не работать не по своему наитию.
Мне всегда важно работать с ощущением, что я учусь у лучших. Всех режиссеров своих спектаклей я находил и приводил на постановки сам. Они меня заставляли сражаться, кричать, ненавидеть. Но при этом мы создавали спектакли, которые – для меня – были неординарными. Вот ради этой неординарности я и работал.
— Как в вашей команде оказался Валерий Печейкин, написавший либретто?
— Мы познакомились благодаря “Гоголь-центру”, в котором он работал, и я попросил его сделать либретто для моего балета “Анна Каренина”. Сейчас этот спектакль идет в Америке, Австралии, много гастролирует – успешно работа сложилась.
— Музыку Юрия Красавина вы использовали еще больше 20 лет назад в “Магриттомании” – балете, благодаря которому вы получили признание как хореограф. Как произошло ваше воссоединение на новом этапе?
— Я считаю Юрия совершенно неординарным композитором, выдающимся. Несколько лет назад я предполагал работать с ним над “Героем нашего времени”. Но тогда сотрудничество не получилось. А я все время о нем думал, потому что у меня самые приятные, не только человеческие, но и профессиональные чувства.
Сейчас он раскрывается как никогда – у него выходит спектакль за спектаклем, фейерверк замечательных работ.
Вы знаете, что он написал еще один балет “Пиковая дама”, совершенно другую музыку по заказу другого театра? Я слушал его. Музыка феноменальная, она меня очень впечатлила.
А недавно увидел его “Танцеманию” в постановке Славы Самодурова и тоже захотел использовать эту музыку. Сразу позвонил Юре и попросил на нее разрешение. Когда музыка тебя настолько вдохновляет, настолько мотивирует создать что-то – вот это Юра Красавин.
— Как в вашу сборную проникла художник Полина Бахтина?
— Несколько лет назад я делал “Франческу да Римини” для компании MuzArts, и продюсер Юрий Баранов предложил поработать с ней. Но у них произошло какое-то недопонимание, она ушла. А тот дизайн остался у меня в голове. И если мне предложат еще где-нибудь сделать “Франческу”, обязательно приглашу ее – такого решения я не ожидал.
Мне кажется, мы очень схожи. Схожи в образности, в понимании, что должен быть какой-то глобальный образ, с которым хореограф может работать. Мне важно, что Полина идет за мной, она меня понимает.
Год назад мы с ней сделали “Щелкунчика” в Театре Станиславского и Немировича-Данченко. Она меня подхватила, когда в последний момент отказался художник-англичанин. Работа была очень судорожная, мы многое не успели. Но в поисках общего решения мы вместе можем улететь в своих образах, вернуться на землю и снова улететь.
— Но за окончательный результат спрос в балете всегда с хореографа. Как вы ограничиваете полеты своих соавторов?
— Есть вещи, которые мне важно высказать. Если я вижу пути, как это выразить, – предлагаю их. Но без конкретики.
Как у человека балетного у меня, как мне кажется, предсказуемые решения. Но люблю я неординарные. Поэтому люблю следовать за теми, кто может предложить их. Но только если абсолютно человеку профессионально доверяю.
— Знаете уже, чем будете заниматься после премьеры “Пиковой дамы”?
— У меня есть месяц ничегонеделанья. Представляю, что сяду и буду слушать музыку – того же Красавина, Бориса Чайковского, потрясающую петербургскую композиторскую школу, которую очень люблю.
Потом у меня до 2026 года запланировано три больших спектакля. Есть заказ на “Лебединое озеро” в Гонконге. Про другое название пока говорить не могу – его объявит Балет Сан-Франциско. А третье вообще боюсь пока вслух произносить.
— То есть слухи, что на Западе балет очень пострадал от ковида, не подтверждаются?
— К сожалению, на искусство все меньше и меньше денег. Все сейчас делают копродукции, чтобы расходы были пополам, – это на самом деле очень удобно.
В России, насколько понимаю, те же проблемы, но я восхищен тем, что здесь на любом спектакле я вижу театры заполненными.
Анна Галайда, “РГ”