С 16 по 18 ноября 2017 пройдет VI Санкт-Петербургский международный культурный форум.
Одним из самых ожидаемых гостей форума станет Михаил Шемякин – художник, скульптор, лауреат Государственной премии России.
– На форуме вы являетесь участником конференции «Культура в революции. Революция в культуре. 1917-2017», посвященной 100-летию Российской революции 1917 года. Расскажите о ключевых темах, которые вы затронете в своем выступлении в рамках конференции.
– Я расскажу о том, какие художники нравятся, что привнесла революция, что после нее произошло с изобразительным искусством… Я думаю, тема необычайно интересна и актуальна, потому что сегодня Россия опять начинает делиться на белых и красных, сторонников и противников революции.
У меня двоякая позиция: часть семьи была красной, а другая часть – белой. Погибали и с той, и с другой стороны. Поэтому мое отношение к революции сложное, но отличающееся от отрицательного. Революция была необходима в истории не только России – в истории всего человечества.
– Основной площадкой форума традиционно станет Главный штаб Государственного Эрмитажа. Зимний дворец называют «главной декорацией революции». Полотна каких авторов также можно назвать «декорацией революции»? Назовите ваших любимых художников-«революционеров».
– Прежде всего, это мой духовный учитель Павел Николаевич Филонов, а также Казимир Северинович Малевич и вся группа художников и скульпторов, которых сегодня называются «великим русским авангардом» – десятки замечательных личностей.
Каждый из них мне очень дорог, потому что это новое явление в искусстве. Они были необычайно талантливы и раскрепощены.
– В рамках форума состоится дискуссия «Интеллигенция и революция», участником которой вы станете. Она будет посвящена рассмотрению роли интеллигенции в историческом процессе, происходящем после октября 1917 года. Вас тоже часто называют интеллигентом, бросившим вызов обществу, и даже «диссидентом». Считаете ли вы себя диссидентом?
– Когда я еще жил в Америке, я всегда подчеркивал, что диссидентом ни в коем случае не являюсь. Диссидентами были те люди, которые серьезно занимались политикой и боролись с произволом в СССР.
Это были благородные, бесстрашные люди, прошедшие лагеря, тюрьмы. Многие в них и погибли. Имена некоторых из них известны всему миру – это Анатолий Марченко и Юрий Галансков.
Другие, пройдя лагеря, не оставляли борьбу – это Владимир Буковский, высланный из СССР, Наталья Горбаневская, Александр Гинзбург, Вадим Делоне и многие другие.
А мы были инакомыслящие, нонконформисты. Я жил в то время, когда «инакомыслить» было преступлением. Но объявляли это таковым… наши творческие коллеги! В основном, боролись художники против художников, поэты против поэтов.
Из-за идеологических соображений, которые были подоплекой арестов, преследований, травли. А расправлялись с нами, инакомыслящими, руками государственной безопасности – Пятым отделом, куда писались доносы.
– В вашем творчестве фигурирует личность Петра I. Вы увлекаетесь этим во многом демократичным правителем. Он даже не разрешал называть себя «государем» и женился на «простолюдинке». Отразились ли эти качества на образе Петра I в вашем творчестве?
– Для меня это один из первых демократов, для которого не существовали чины и звания, а существовали деловитость и знания. Это личность фантасмагоричная. Я очень много изучал его биографию.
Это человек, который ночами во время боевых действий занят был не тем, куда наступать пехоте или артиллерии. Он сидел и обозначал, в каком костюме явятся на этот безумный карнавал, на Всепьянейший Собор, князья Голицыны, в китайских ли костюмах и играя на дудочках, а, может, приедут на медведях.
Сам он иногда «вкатывался» на большом борове. У меня даже есть такой рисунок: Петр мчится на Всепьянейший Собор на громадном кабане. Это был необычайный художник. Меня всегда восхищало, что он владел четырнадцатью профессиями. Это мастер на все руки, который отдавался всему со своей иступленной, петровской яростью.
– Вы являетесь автором знаменитого памятника Петру I в Петропавловской крепости. Связана ли диспропорция этой отлитой в бронзе фигуры с внутренними качествами Петра или только с внешними (его большим ростом)?
В иконописи часто встречаются вытянутые в длину фигуры святых. Связаны ли особенности этого монумента с каноническим изображением святых в русских иконах?
– С памятником Петру I в Петропавловской крепости было очень сложно работать. Я оторвался от греческого канона и приблизился к русской иконе, создал пропорции, которые удивляют неискушенного зрителя. И только тогда появилось впечатление, что перед нами сидит гигант.
А для того, чтобы не было претензий, что я приукрасил или обезобразил Петра I, использована его прижизненная маска, которую по незнанию многие принимают за посмертную маску (это раздутое, обезображенное лицо, потому что он умер от водянки). А ту маску, которую использовал я, делал Растрелли для восковой фигуры.
– Один из ваших любимых художников – Карл Брюллов, представитель академизма в русской живописи. Но ваши работы далеки от классической школы. К какому направлению в изобразительном искусстве вы сами себя относите?
– Я вольный стрелок. Занимаюсь тем, что мне интересно, и часто меняю свои взгляды на собственное творчество. Для меня идеал художника – Пабло Пикассо, который был «розовым», потом становился «голубым», потом – кубистическим, потом – абстрактным, потом – неоклассическим, но всегда оставался Пикассо.
Ты всегда должен сохранять свое лицо, свое внутреннее «я», не придерживаясь определенного стиля в своей графике или живописи. Заботясь о сохранении своего стиля, многие художники впадают в стилизацию.
В свое время с искусствоведом Владимиром Ивановым, который сейчас живет в Германии и который 30 лет преподавал в Мюнхенском университете, мы создали теорию метафизического синтетизма. И если обо мне будут говорить в будущем, наверно, как о петербуржском метафизике.
Наша теория не так сложна, как ее название. Любое религиозное искусство относится к метафизике. А мы занимались исследованием африканской скульптуры, океанийской скульптуры, преколумбийской скульптуры.
Раньше любое искусство обслуживало собственную религию, будь то религия каннибалов. Поэтому мы изучали то лучшее, что было в данной эпохе, и пытались это перевести на современный язык, облечь ранние поиски в новые формы, близкие нашему веку. И поскольку мы занимались разными странами, эпохами и народами, мы назвали это метафизическим синтетизмом.
– Вы учились в Институте живописи, скульптуры и архитектуры имени Репина, но были отчислены за «эстетическое развращение». После многочисленных арестов ваших выставок, конфискаций работ и принудительного лечения в психиатрических больницах вы продолжили творить.
Что поддерживало в сложные минуты? Благодаря чему вас считают непонятым, но несломленным гением?
– Есть художники, для которых существование вне искусства немыслимо. Я, наверное, принадлежу к их числу. Я не могу и дня провести без кисти, без красок и без размышлений об искусстве и анализа, которым занимаюсь с юных лет.
Хотя меня, сына потомственного военного, готовили к воинской карьере. Я расстроил отца, который со мной до конца своих дней не разговаривал, когда я все-таки поступил в художественную школу.
Но я понял, что мой путь – это искусство, и иного не дано. Ван Гог, один из моих идеалов, имел сложную судьбу, покончил с собой. Он за всю свою жизнь продал всего одну картину. На сегодняшний день я в близком положении: вычеркнут из актуального искусства и поэтому продолжаю работать «в стол».
Правда, в следующем году в Московском музее современного искусства в Москве я решил представить то, чем занимаюсь в своей мастерской.
– Ваши работы неизменно содержат в себе гротеск, метафизические образы. На Союзмультфильме родилась «Гофманиада» с вашими куклами. Как вам удается сочетать страшный, фантасмагоричный мир Гофмана и детскую непосредственность?
– Есть произведения Гофмана, которые знает любой ребенок. Несколько лет я работал над сложнейшим балетом, новой версией «Щелкунчика». Это детская сказка.
Гергиев тогда просто позвонил мне и попросил сделать «Щелкунчика». В то время я работал над своей любимой оперой «Любовь к трем апельсинам». Но Гергиев попросил «отложить апельсины» в сторону и сделать новую версию спектакля, которую можно было бы показывать в любое время года. Потому что раньше «Щелкунчик» шел только зимой.
Это была большая двухлетняя работа. Мне нужно было пересмотреть все, что делалось до меня во всем мире. Я был завален кассетами, моя супруга выписывала записи балета «Щелкунчик» из разных стран, я анализировал, что можно создать необычного, и в результате написал новое либретто.
По просьбе Гергиева убрал куда подальше елку и создал спектакль, который интересен и детям, и взрослым. В феврале следующего года уже исполняется 17 лет моему балету!
Гофман – очень многоплановый. Несколько лет назад я делал новую версию балета «Песочный человек» в Вильнюсе. Вот это действительно страшная вещь! Мне нужно было переделать все либретто, потому что французы создали легкий водевиль из этой страшной сказки, а я вернул балет в лоно гофмановской мистики.
– Балансировать на лезвии бритвы, искать себя, новые формы воплощения своего творческого альтер-эго свойственно вам. Так, вы являетесь режиссером-постановщиком не только балетов, но и опер. Как вам удается посвящать себя таким разным искусствам?
– Я занимаюсь не только балетами и операми, в театре Стаса Намина сейчас идет моя драматическая пьеса, которая называется «Нью-Йорк. 80-е. Мы». Это один день из жизни Михаила Шемякина и его друзей в Нью-Йорке в 80-е годы.
Этот спектакль затрагивает очень сложную тему – изгнание навсегда. Сейчас я работаю над мюзиклом под названием «История Крысенка и Машеньки из «Щелкунчика». Это любовный треугольник, очень интересно. Мы сотрудничаем с американским композитором и американским либреттистом.
Все это удается мне, потому что это безумно интересно! Я сын актрисы, отец преподавал тактику в военной академии, поэтому у меня генетический интерес к театру, кино и одновременно к анализу, которым с юных лет я занимаюсь в области изобразительного искусства.
– На телеканале «Россия К» в 2002 году стартовала ваша авторская программа «Воображаемый музей Михаила Шемякина». Это серия визуальных лекций для всех, кто интересуется искусством и хотел бы больше о нем узнать. Какую задачу вы ставили перед собой, создавая этот проект?
– Прежде всего, серьезное образование у современных художников. В течение 50 лет я занимаюсь разработкой сложнейших тем, их у меня 700, в моей громадной библиотеке 1000 квадратных метров, которые заполнены исследованиями, книгами, практически докторскими диссертациями.
То, что я делаю пока в полном одиночестве, – хороший посыл, чтобы воспитать новую группу художников, способную выступать на мировой арене.
Юлия Зиньковская, телеканал “Россия – Культура”