Мальтийский международный музыкальный фестиваль верен своему кредо: представлять публике премьерные и редко исполняемые сочинения.
На сей раз таковых оказалось сразу два: Концерт для виолончели с оркестром «Музыкальное паломничество» («Musical Pilgrimage») Алексея Шора, впервые прозвучавший в исполнении румынского солиста Андрея Ионицы, и Третья симфония Чайковского, проходящая по ведомству филармонических раритетов.
Вообще же программа была выстроена на диво гармонично: открывал ее Глинка — рассвет русской музыки, завершал Чайковский — расцвет русской музыки. А в центре, подобно витрувианскому человеку, располагался опус мальтийского композитора с русскими корнями Алексея Шора — сочинение канонических пропорций, способное послужить символом музыкального равновесия.
Да и в целом без золотого сечения явно не обошлось — если вспомнить, что в «Руслане и Людмиле» Глинки, чья увертюра была подана в качестве аперитива, использован «закон симметрии», характерный для русского фольклора. В частности, темы увертюры повторяются в финале в той же тональности, и это обстоятельство оперу очень стройнит.
Уравновешенность и ясность пропорций отличало и исполнение музыки Глинки Мальтийским филармоническим оркестром, за пультом которого стоял на сей раз обаятельный маэстро Дмитрий Яблонский. И было время действия былинное («давно минувшие дни»), и эстетическая температура звукоизвлечения показывала нужный градус, и торжествовали светлые силы, и наколдовывались грядущие таинственные чары добрых и злых волшебников, хотя и злые были не страшные, а сказочные — так, колдуны понарошку.
Мальтийский филармонический, в котором за первым пультом скрипок весь вечер ворожил приглашенный концертмейстер Карэн Шахгалдян, звучал великолепно. Оркестрантам оказались внятны и былинные образы русских богатырей, и специфические краски вроде «глинкинского гексахорда» и целотонной «гаммы Черномора», блестяще исполненной тромбонами.
К золотому сечению можно отнести и то, что и Дмитрий Яблонский, и солирующий в «Музыкальном паломничестве» Алексея Шора Андрей Ионица — виолончелисты. Просто первый сменил на время инструмент на дирижерскую палочку, но душевное родство с ним, безусловно, сохранил.
К слову, Ионица, победитель последнего конкурса Чайковского, играет на чудесной виолончели — работы Джованни Баттиста Роджери 1671 года. Сей раритет был предоставлен ему фондом Deutsche Stiftung Musikleben, стипендиатом которого он является.
Ну и, разумеется, «Музыкальное паломничество» Алексея Шора — с моцартовским вступлением, чьему очарованию противиться невозможно; с интересными партиями медных духовых и ажурной воздушной вязью струнных. Сразу поражает контраст: солирующая виолончель уже в начале Allegro окрашена в темные тона, ее речь куда драматичнее оркестровой — кажется, будто на безмятежном фоне вершится драма личности, индивидуума, раненого вечностью. И оркестр отзывается на эти муки, модулируя в минор.
Впрочем, несмотря на все душевное смятение, виолончель Андрея Ионицы впечатляла легкостью и доверчивостью интонации — тем более что оркестр вел себя по отношению к ней весьма учтиво. Не удивительно поэтому, что во второй части, Adagio, грустили уже всем оркестром — драма индивидуума стала межличностной, всеобщей.
Виолончель же завела песнь о несбывшемся — очень светлую, очень грустную и очень красивую. Эта мелодия, безусловно, восходит к лучшим образцам романтической лирики. Играя тональностями, Шор не позволяет возобладать какому-либо одному настроению — тоска сменяется надеждой, и если виолончель с оркестром всё еще кручинятся, то печаль их светла. Тем неожиданней, что в финале второй части у виолончелиста буквальным образом опускаются руки.
Третья часть, Ritmico, соответствует своему названию: ритмика ее прихотлива, метр и размер постоянно меняются. Кажется, будто пары танцуют то вальс, то танго, то вдруг сквозь благостные гармонии прорываются интонации жестокого романса. Трубы нарушают идиллию на танцплощадке, возвещая, вероятно, о начале военных действий. Душа в смятении, но… завершается всё на высокой романтической ноте. Впрочем, каждый расслышит в этой дивной музыке что-то свое.
Третья симфония Чайковского, единственная пятичастная и единственная мажорная у Петра Ильича, крайне редко появляется на публике — может, оттого, что сам композитор писал о ней:
«Сколько мне кажется, симфония эта не представляет никаких особенно удачно изобретенных идей, но по части фактуры она шаг вперед. Всего более я доволен первой частью и обоими скерцо…»
Хотя публика питает приязнь к этому сочинению с самого первого его исполнения, случившегося в ноябре 1875 года в Москве (дирижировал Николай Рубинштейн). Вероятно, слушателей, как и нас во время вчерашнего концерта, пленяет какое-то особое благородство этой музыки, прочувствованное и переданное дирижером и оркестром.
Доброжелательная и искренняя манера поведения Дмитрия Яблонского за пультом убеждала в том, что он в ответе за тех, кого приручил. И Мальтийский филармонический оркестр, состоящий в основном из молодых музыкантов, отвечал ему взаимностью.
Трактовки Яблонского были точны, легки, поэтичны, с прекрасно выстроенным балансом. Инструменты звучали ладно, отзывались на жест охотно, солировали не хуже иных солистов (чего стоила хотя бы валторна!), ну а уж об ансамблях голосов из разных групп и говорить не приходится. Так что на сцене и в душах весь вечер царила гармония.
Думается, оба Леонардо (Да Винчи и Фибоначчи) с их золотыми пропорциями могли бы этим гордиться.
Лина Гончарская