История сопрано Юлии Лежневой — история беспрецедентного успеха.
В неполные 30 лет у этой российской певицы — эксклюзивный контракт с лейблом Decca, внушительная дискография, сотрудничество с лучшими барочными дирижерами и вокалистами, выступления на крупнейших фестивалях мира со звездами такого уровня, как Пласидо Доминго и Анна Нетребко.
После очередного московского концерта любимица прессы и публики дала интервью Илье Овчинникову эксклюзивно для блога Muzium.
— Говорят, будто звезды не ездят в метро, но вас в московском метро пару лет назад я видел! Вы себя ощущаете звездой?
— Нет. Только в метро я теперь почти не езжу — там шумно, сквозняк и у кого-нибудь может оказаться вирус, не дай Бог. А если у тебя через день концерт, болеть нельзя.
Хотя мне очень хочется в метро зайти, когда есть время. Есть ностальгия по метро, по троллейбусу, который я обожаю с детства. С тех пор, как ездила четыре остановки от дома до Мерзляковского училища.
— Программа, которую вы исполняли в зале Чайковского, была подготовлена специально для этого концерта или являлась частью тура?
— Эта программа уже исполнялась несколько раз; недавно мы были в Австралии, где программа была примерно такая же. Вначале мотет In caelo stelle clare Порпоры, затем еще один мотет, Salve Regina Генделя, и концерт Вивальди — то, что Дима Синьковский играет лучше всех.
Во втором отделении — Вивальди, две арии Генделя, то есть официально это не часть турне, а на самом деле да. Программа, посвященная Генделю, повторялась уже около тридцати раз, мы уже который год ее предлагаем и ее хотят слышать еще и еще.
— Ваш партнер Дмитрий Синьковский — известный скрипач, с недавних пор выступающий и как контратенор. Солисты часто становятся дирижерами, но инструменталисты редко становятся певцами. Как вы оцениваете эту метаморфозу, происшедшую с Дмитрием?
— Я очень поддерживаю Диму и считаю, что у него большое будущее. С каждой встречей вижу, какой прогресс, какой скачок он делает.
У него прекрасные данные, я готова всё сделать, чтобы ему как-либо помочь, подсказать. У него всё продвигается замечательно, он пел недавно свою первую оперу в Германии с большим успехом. Он получает сам от этого удовольствие, что самое главное.
— Вы часто выступаете вместе, как сложилось ваше сотрудничество?
— Оно началось в Барселоне, где записывался диск «Аллилуйя». И вот туда мы с большим трудом очень занятого Диму, можно сказать, вырвали на запись. Мы были знакомы заочно, но никогда не встречались. Я не слышала вживую, как он играет, но знала, что он делает это чудесно, и мечтала когда-нибудь вместе выступить.
Нам для записи с Giardino Armonico и Джованни Антонини как раз срочно требовался главный скрипач, концертмейстер, с их первым скрипачом что-то случилось буквально в последний момент всё произошло. Дима был очень занят, но мы его уговорили, он все-таки согласился.
И вот с тех пор мы прониклись друг другом, полюбили работать вместе. В следующей записи в Кремоне Дима тоже участвовал, и в недавней, которая еще не вышла. Это диск Карла Генриха Грауна, он пока еще в работе.
— Пять лет назад вы говорили: “Агенты эксплуатируют молодых певцов до такой степени, что в тридцать они поют, как в шестьдесят, и скоро их выкидывают. Все стараются взять певца как можно моложе, выжать из него все, что можно, и выбросить”. Удается ли вам не попасть в этот конвейер?
— Не знаю, как, но удается: с того момента, как я поняла, что есть такая опасность — не сама, но мудрые люди, с которыми довелось тогда познакомиться, предупредили, что я должна беречь голос, очень внимательно относиться к предложениям, десять раз подумать перед тем, как дать согласие.
И если какая-то партия для меня слишком сложна, лучше подождать и исполнять то, что идет легко, естественно, без излишних усилий. Меня этому учили все мое отрочество и юность, и очень важно, что научили.
Меня тянуло брать вещи сложнее, чем я могла; мне шли навстречу и давали возможность спеть это в классе, на экзамене. Но я очень четко поняла, что репертуар для тебя должен быть легок и естественен. И тогда ты сможешь спокойно дать пять концертов за две недели и не чувствовать себя выжатым.
— Как сейчас складывается ваш график, в какой степени вы можете им управлять?
— Считаю, что могу. Я очень счастливая и исполняю ту музыку, которая мне действительно очень дорога, об исполнении которой я мечтала с самого детства. Она мне не приедается, я не чувствую никакой скуки. Несмотря на то, что мой график естественным образом постепенно становится более напряженным, мне хочется выходить на сцену снова и снова, даже с одной и той же программой.
Пару лет или даже год назад я думала, как странно петь в турне одну и ту же программу. Я не могла сидеть на одном месте, мне всегда хотелось учить что-то новое, а не два раза подряд петь одно и то же.
Однако потом, когда начались турне в поддержку того или иного диска, к ним пришлось привыкнуть, и я поняла, что это очень здорово. Это совершенно новый опыт, хотя поначалу и сложный для меня.
Может быть, по сравнению с другими певцами у меня действительно не так много концертов. Последнее время у меня концерт каждый пять дней, что очень удобно, я успеваю отдохнуть. Думаю, если бы я двигалась по пути современного певца и пела бы больше крепких оперных партий, мне было бы трудно сохранить гибкость голоса.
Необходимо беречь голос, правильно его расходовать и петь правильный репертуар, даже если кажется, что голос окреп и стал больше. Раньше у меня был азарт: чем сложнее написана партия, чем больше колоратур, каденций, сложных пассажей, где можно показать технику и спеть в таком темпе, в каком никто больше не может, — тем лучше.
Я могла петь так быстро, что едва контролировала темп, это могло быть больше похоже на цирковой номер! С возрастом пришлось учиться контролировать темпы.
Юлия Лежнева: “Для моей публики музыка неизмеримо важнее политики”
— Вашей первой оперной постановкой были «Гугеноты» Мейербера под управлением Марка Минковского — большое событие и для вашей биографии, и для оперного мира. С тех пор вы спели еще в нескольких постановках, в том числе в «Дон Жуане» Моцарта в театре Ковент-Гарден…
— Ковент-Гарден для меня стал удивительным опытом; я благодарна судьбе и тем людям, в первую очередь дирижеру Тони Паппано, что меня прослушивали и взяли меня на партию Церлины, которая мне так подходит. Она достаточно несложна для того, чтобы чувствовать себя спокойно, делая первый дебют в театре такого уровня.
Уникальная, удивительная постановка, которая мне очень дорога, я очень ей горжусь. Очень многому научилась, моя раскованность на сцене после нее, надеюсь, возросла за два месяца репетиций. Дон Жуаном был Кристофер Мальтман и на гастролях в Японии – Ильдебрандо д’Арканжело.
— Мальтман — замечательный Дон Жуан в постановке Клауса Гута (2008), где действие происходит в лесу, но у вас была постановка совсем другая, верно?
— Да, у нас всё происходило в замке. У Донны Эльвиры всё платье было в чернилах, исписано именами жертв Дон Жуана. У Донны Анны, после того, как Дон Жуан ее соблазнил, платье тоже облито чернилами. Этот образ мне очень понравился. Временами из подвалов замка выползали привидения женщин под вуалями.
— Это напоминает уже оперу «Замок герцога Синяя борода» Бартока!
— Да, это его жертвы, оставшиеся в замке. И на всех героев этот замок навевал ужас, особенно на крестьян. Мне никогда не приходилось выступать в современной постановке, где действие происходило бы, например, в больнице…
Все мои постановки по современным меркам абсолютно традиционны, в классическом стиле. Но отношения между героями могут быть прочитаны режиссером абсолютно на современный манер. И история Дон Жуана с Церлиной игралась абсолютно всерьез. В более старых постановках она выглядит трагикомично, в шутку — похихикала с одним, пококетничала с другим, вроде бы не совсем по-настоящему.
Здесь же всё было абсолютно серьезно: Церлина чуть не изменила мужу в день свадьбы, а в уме и изменила уже. Более того, она еще должна была сделать вид, будто Дон Жуан ее изнасиловал, чтобы настроить против него остальных – сама на него набросилась и на себе разорвала всю одежду, волосы растрепала!
А замок был полон мертвой, сумасшедшей энергетики, влиявшей на каждого попавшего туда: как черная дыра, где происходят разные кошмары, где водится нечисть, где человек сходит со своего пути, где с тобой обязательно произойдет что-то плохое.
«Дон Жуана» повторяли еще на гастролях в Японии, с другим составом — получился совсем другой спектакль! Нам всем было очень легко и свободно петь в первую очередь благодаря Тони Паппано – он гениальный специалист и в Моцарте, и в Россини, обладает удивительным даром: певцам с ним очень легко, и это большое счастье — работать с дирижером, который успевает во время спектакля… музыку играть.
Японцы были счастливы, полные аншлаги на обоих спектаклях, которые они взяли, – «Дон Жуан» и «Макбет». Наш спектакль трижды прошел в трех разных залах, огромных, на 3 – 3.5 тысяч человек. Но акустики такой удивительной я нигде не слышала, только в самых лучших залах Европы. В Японии же была и опера Вивальди «Оракул в Мессении» с Фабио Бьонди, это было замечательно.
— Ее тоже привозили на гастроли?
— Нет, ее поставили там, это было полуконцертное исполнение. На нас были очень оригинальные костюмы, специально сделанные японским дизайнеров, в японском стиле, с элементами барокко. Опера-пастиччо, реконструкцию которой сделал сам Бьонди на основе музыки Вивальди и его современников, и сам написал речитативы.
Это был долгий и захватывающий проект, по его итогам вышел диск, записанный вживую на последних двух концертах тура. А потом нас пригласили в Токио, в небольшой зал с небольшой сценой и оркестровой ямой.
Нам вкратце сказали, что там будет происходить, нам сшили костюмы… очень красивая декорация была японская — сад с цветущим деревом во дворце императора. Посередине сцены — трон, а дальше мы уже сами решали, где и куда двигаться. Режиссер предоставил нам полную свободу.
Юлия Лежнева: «Важно уметь концентрироваться на добрых чувствах»
— Еще одним важным событием стали постановка и запись оперы Хассе «Сирой», где Макс Эмануэль Ценчич был не только вашим партнером по сцене, но и постановщиком. Как он справился с этой ролью?
— Замечательно, мы все в восторге! Работа с ним мне очень помогла и подняла самооценку. Это был еще более особенный опыт, чем работа в Ковент-Гардене. Мы репетировали в Афинах в небольшом зале, Макс проходил со мной каждый речитатив, каждую сцену. Очень подробно.
У меня сначала не получалось ничего. Я не понимала, чего он от меня хочет, мне был абсолютно чужд образ, который от меня требовался. Образ женщины взбалмошной, свободолюбивой, жестокой, разбалованной — полная противоположность моей натуре, мне это тяжело очень давалось.
Мы проходили каждое слово, каждую фразу, чтобы я искала интонации такие истерические… Изначально это негативный персонаж, который все несчастья приносит главному герою, чуть не попадающему на виселицу из-за клеветы моей героини. А все из-за того, что она безумно влюблена в него.
Ужасный персонаж, но в конце она становится на путь истины, понимает, что совершила неимоверную подлость, раскаивается и падает на колени, вымаливая прощение. И в конце концов его получает.
В каждом персонаже надо искать в первую очередь что-то положительное. Тогда мне интереснее работать. Необходим контраст, людям слаще позитив, когда им дали по полной программе негатива.
Хотя без специального актерского образования тяжело. Помню ужас от первой репетиции «Гугенотов», когда у меня ничего не получалось, я боялась, что не владею собственным телом и что режиссеру может оказаться неинтересно со мной работать…
— Многие важные моменты вашей биографии связаны с двумя дирижерами, Марком Минковским и Джованни Антонини. Продолжается ли ваше сотрудничество?
— С Марком мы несколько лет не выступали вместе, но периодические встречаемся и мечтаем выступить в ближайшем будущем. Он сейчас очень занят, больше, чем когда-либо. С Антонини мы выступали на «Декабрьских вечерах», с тех пор тоже больше нет, но планируем и очень любим друг друга. Надеюсь, наша творческая любовь с этими замечательными дирижерами и их оркестрами продлится.
— В камерных программах вы пели Шуберта, Шумана, Берлиоза — то есть от барокко к романтике ваш репертуар все же расширяется? Кажется, у вас был план сделать программу романсов?
— Был, но до дела пока не дошло. Хотя у меня есть мечта сделать программу редкой русской музыки. Думаю, опыта уже хватит на то, чтобы справиться с ее трудностями.
— Вы по-прежнему быстро учите новый репертуар? Что нового вы учите сейчас?
— Да, по-прежнему. Вскоре предстоит петь новую для меня оперу Порпоры «Германик в Германии».
— Как часто вы сейчас выступаете в России, по-прежнему ли живете в Москве?
— Да, по-прежнему, хотя оказываюсь здесь уже сильно реже. В прошлом году, кажется, выступала здесь четыре раза, в нынешнем два. Нормально?