3 августа 2023 года одному из самых знаменитых балетных танцовщиков и хореографов Вячеславу Гордееву исполнилось 75 лет.
Гордеев — это эталонное исполнение всех классических главных партий в Большом театре 1970-80-х годов, это любимый публикой десятков стран дуэт с Надеждой Павловой, это более четырех десятилетий творчества во главе Государственного академического театра «Русский балет».
И это — независимый взгляд на искусство танца. А также честная до жесткости моральная оценка того, что происходит в артистическом мире на всех его уровнях, от массовки до звезд. Мыслями об этом народный артист СССР щедро поделился с «Трудом», с которым его связывает давняя взаимная симпатия.
— Вячеслав Михайлович, с чего все началось? Имел ли кто-то в родительской семье отношение к искусству?
— Родители служили на Тушинском машиностроительном заводе. Папа делал космические «Бураны», мама работала инженером-нормировщиком. Но, как я потом понял (в детстве все кажется само собой разумеющимся), оба были разносторонне одарены. Маме, например, ничего не стоило взять в руки гитару ли, аккордеон — и сходу заиграть. Пела так, что хоть сейчас на оперную сцену. А когда у нас дома появилось пианино — ученикам Хореографического училища полагалось его иметь, — то освоила клавиши быстрее меня.
Но я слегка забежал вперед. Сперва еще надо было этот мой путь в хореографию найти. Мама, с ее музыкальностью, устроила меня учиться на аккордеоне — до сих пор помню запах мехов того трофейного немецкого инструмента. Даже выучил на нем песню «Родина»: «Вижу горы-исполины»…
Но не очень у меня это дело пошло. Тут по телевизору (у нас единственных в коммуналке был «КВН» с крохотным экраном, посмотреть передачи вечером вся квартира собиралась) показали фильм «Ромео и Джульетта» с Улановой. И так мне это понравилось, что я, к тому моменту пятиклассник, попросил маму отвести меня в кружок танца.
На выпускной вечер этого кружка — тоже при авиазаводе, только другом, «Красный Октябрь» — пришел танцовщик Большого театра Михаил Каверинский. Пока я на сцене прыгал, гнулся, делал шпагаты, мама спросила: есть у этого мальчика данные? Михаил Михайлович подтвердил: да, стоило бы показать его в нашем училище.
Легендарный премьер Большого театра Вячеслав Гордеев: «Почему я не сбежал на Запад?»
Вообще-то мама хотела устроить меня в другое училище — Суворовское музыкальное. Думала, вот лучшее место, где дисциплинируют гиперактивного тушинского мальчишку, который дрался во дворе, из рогатки стрелял… Самое интересное, что меня туда и приняли! Хотя требования по здоровью и всему прочему были очень жесткие…
И вот мы с мамой идем из приемной комиссии с Лубянки, я побрит по-суворовски… А там, на Пушечной улице, располагалось Хореографическое. На дверях объявление: принимаем особо одаренных детей на 6-летнее обучение. Говорю маме: зайдем на всякий случай? Тебе же понравилось, как я танцевал…
Зашли, меня проверили на чувство ритма, дали станцевать что-то под музыку (а дома у нас и танцевать по праздникам любили) — в итоге из шестисот желающих взяли троих: Васю Ворохобко, Юру Ветрова и меня. Позднее в наш класс пришли Саша Богатырев из Таллина, Паоло Подини из Италии, другие ребята. Педагоги тоже менялись. В предпоследнем классе нас взял Петр Антонович Пестов.
— Расскажите поподробнее об этом человеке, чье имя все его ученики произносят с благоговением.
— Петр Антонович — Наставник с большой буквы. Был с нами 24 часа в сутки, если считал это необходимым. А нам и вправду были необходимы не только эти дневные два, порой даже три занятия, но и его приходы к нам в общежитие (меня, хоть москвича, тоже туда взяли как живущего слишком далеко от Училища). А по выходным он звал нас к себе домой, кормил вкусным борщом — юноши, тем более танцовщики, всегда голодны — и как бы между делом спрашивал: а ты видел танец Барышникова? А трюки Юрия Владимирова в «Весне священной»?.. И мы получали ценнейшую информацию из первых рук.
— А затем — 21 год в Большом театре…
— То, что попал в него, считаю одним из главных событий в своей жизни. Вчера меня позвали на юбилейный вечер прекрасной балерины Светланы Адырхаевой. В который раз вошел в этот потрясающий зал — и поверьте, дух захватило от величия пространства, от самой атмосферы: костюмы, блеск бижутерии…
Нахлынули воспоминания — как я пажиком стоял за троном короля, как жадно стремился увидеть все происходящее в этих стенах — вечера Плисецкой, гастроли «Ла Скала»…
Мне ведь после Училища предложили на выбор три места. В одном сразу платили 240 рублей — огромные по тем временам деньги. Для сравнения: Большой предлагал артистам кордебалета 98. Но я без колебаний сказал: только Большой.
Хотя работа здесь началась с инцидента. Еще в мой выпускной год коллектив Училища пригласили в Париж и Лондон. Успех был такой, что меня, уже зачисленного в ГАБТ, позвали выступить еще в 30 городах Франции. Под это дело Госконцерт создал концертную группу под руководством Раисы Стручковой — не посылать же одного «золотого мальчика», как меня тогда прозвали…
Наконец возвращаюсь, и в лифте меня замечает сам Григорович (главный балетмейстер ГАБТа в 1964 — 1995 годах. — «Труд»): что-то я вас давно не видел, где вы были? Отвечаю: вы же сами отпустили меня на гастроли… Он: да-да, я забыл… Оказалось — за это время поставили в афишу «Пламя Парижа» и меня в этот спектакль, поскольку я еще в Училище танцевал па-де-де оттуда. Но разыскать артиста не смогли…
Потом еще два месяца Юрий Николаевич никуда меня не ставил. Видно, нашептали ему, что рановато парню по Европам выступать, надо бы повоспитывать…
И вдруг — партия Арлекина в «Щелкунчике». Я не только станцевал ее — усложнил, увеличив количество пируэтов. Правда, при исполнении двух туров разножек меня снесло к директорской ложе. В антракте Григорович спрашивает: а если б еще тур надо было пройти, вы бы и в ложу прыгнули?.. Замечаю: вы только это увидели? А не разглядели, что ваша хореография дополнена?.. Он секунду помолчал, а потом говорит: да я и сам так хотел, но никто не мог исполнить.
Тут уж чередой последовали все главные классические роли. И зарплата стала, конечно, не 98 рублей. Но и работал я соответственно. Скажем, прилетаем в Мехико, где не то что танцевать — ходить с непривычки тяжело: высота 2500 метров, воздух разреженный.
Но я уже бывал там прежде. Для проверки пробежал два километра — порядок, выдерживаю. И тут объявляют дополнительный «Спартак». Юрий Николаевич обратился к Владимиру Васильеву — тот отказал. Спрашивают меня — станцуешь? Да конечно…
Или в Америке у Миши Лавровского что-то происходит с ногой, а он в концерте исполняет Дон Кихота. Опять идут ко мне (хотя у меня в том концерте уже была своя работа), и опять выручаю: Дон Кихота я тогда мог хоть без разогрева даже в тесных джинсах станцевать…
Отношение стало меняться, когда появился наш дуэт с Надеждой Павловой. Возникла конкуренция с Наталией Бессмертновой — супругой Юрия Николаевича. И нас стали отодвигать.
Например, всю роль Ромео Юрий Николаевич со мной отработал — но первый премьерный спектакль отдал Богатыреву с Бессмертновой. Тут Саша подворачивает ногу, и мне звонит завтруппой Петр Хомутов: станцуешь завтра генеральную репетицию?.. Переспрашиваю: с Павловой?.. Нет, с Бессмертновой, а с Павловой — вторую генеральную… Я: но хотя бы премьеру мы с Павловой станцуем?.. Ответ: нет, с Бессмертновой.
Михаил Лавровский: “Танцевать можно сколько угодно, смотреть нельзя”
Несмотря на все это я считаю Юрия Николаевича одним из моих великих учителей. И сочинять хореографию я научился, глядя, как он ставит. И многое из науки руководства подсмотрел у него — мудрого, глядящего далеко вперед человека.
И сейчас уже не обижаюсь на то, что в конце 80-х вместе с когортой звезд попал под гребенку увольнения. Хотя был на пике формы. Но ведь и ему надо было освобождать место для приходящей в театр молодежи…
Юрий Григорович: “Жизнь запомнилась как нескончаемая работа, полная радости”
— Большой театр в ту пору был коллективом или собранием звезд?
— У себя дома — наверное, больше вторым. Плисецкая смотрела в свою сторону, Васильев в свою. Лиепа, Тимофеева — все они, конечно, танцевали общий репертуар, но и свои дорожки прокладывали. А что, думаете, при предыдущих поколениях было по-другому? Леонида Лавровского (хореографа, автора того «Ромео и Джульетты», который поразил Славу Гордеева в детстве. — «Труд») в 1964-м из театра выдавили духом коллективизма?
Вот на гастролях — да, мы были коллективом, когда перед всеми стояла одна задача: представить великую страну и лучший в мире советский балет. Танцевали так, как никто на Западе не танцевал.
— А что скажете о сегодняшнем ГАБТе? Где и классика от Петипа до Григоровича, и хореография Ноймайера, Кранко, Уилдона, Майо, Посохова… Помню, в одном интервью вы, например, Ратманского назвали слишком радикальным для Большого хореографом…
— Ну, Ратманский все-таки наш воспитанник, у него хорошая школа, и развивает он нашу традицию. А вот то, что происходит в театре в целом — не наша традиция. При Юрии Николаевиче труппа имела свое репертуарное лицо. Сейчас его нет, сплошь и рядом можно услышать: этот спектакль в Париже танцуют лучше…
Понимаете, «Спартак» или «Легенду о любви» нигде лучше, чем в России, и даже больше скажу — лучше, чем в Большом театре, не станцуют. При всех потерях до сих пор это так.
Владимир Васильев: «Возможно, записи моих выступлений когда-то будут вызывать улыбку»
— Пора наконец поговорить о вашем «Русском балете».
— Его идея сформулирована уже в названии: это в первую очередь следование национальной балетной традиции. Само имя «Русский балет» мы осмелились взять после того, как поставили «Лебединое озеро» в редакции Большого театра, которую нам помогли восстановить такие мастера, как Марина Тимофеевна Семенова, Асаф Михайлович Мессерер, подаривший свою четвертую картину.
А если обращаемся к современности, то тоже опираясь прежде всего на достижения ГАБТа. Таково, например, «Последнее танго», которое я впервые поставил в 1996 году в пору руководства балетной труппой Большого — кстати, для первого в истории ГАБТа вечера современной хореографии. Реконструировать его в «Русском балете» нам помогали исполнители того спектакля — Надежда Грачева, Сергей Антонов.
Попечители ГАБТа выделили 2 млн руб. на памятник Марине Семеновой
Разумеется, искусство хореографии должно развиваться. Более того — я категорически не принимаю сложившейся ситуации, когда молодым балетмейстерам, в том числе заканчивающим ГИТИС (где имею честь заведовать кафедрой хореографии), не находится серьезного коллектива и сцены, чтобы применить свой талант. Ради этого затеял два года назад проект «Русский балет. Лаборатория творчества», в рамках которого, например, созданы такие яркие спектакли, как «Лолита» Татьяны Василишеной, «Шут» Никиты Высоцкого…
Но, конечно, главное, чего ждут зрители — это по-прежнему классика. Не только у нас. В Китае мы — самая приглашаемая российская труппа. А Германия даже хотела включить нас в Книгу рекордов Гиннесса как иностранный коллектив, больше кого-либо приезжавший на гастроли — счет подошел к 35, когда грянула пандемия…
Правда, в самой России у нас нет собственной сцены — точнее, она общая с Губернским театром Сергея Безрукова, который любезно позволяет нам выступить трижды в месяц. Но это так, замечание в скобках.
— Читатели бы не поняли, если б я не попросил вас рассказать подробнее об отношениях с Надеждой Павловой. Ведь когда-то вы были самой знаменитой сценической и супружеской парой в балете.
— Сегодня этих отношений нет. Хотя вы правы, пара была в центре внимания — при том, что танцевали также Максимова — Васильев, Кондратьева — Лиепа… На наши выступления — в Москве или, допустим, в 15-тысячном Ледовом дворце Уфы — милиция отряжала конные наряды, чтобы сдерживать толпы страждущих.
Я искренне считал и продолжаю считать Павлову талантливейшей балериной. Когда мы выступали вместе, я порой забывал, что сам участник спектакля, а смотрел на нее как потрясенный зритель. Глядя на Надину сцену сумасшествия Жизели, плакал… Она по праву стала самой молодой народной артисткой СССР — и навсегда ею останется, поскольку с распадом той страны тема «народных» закрыта.
«Нуреева подвёл темперамент». Вячеслав Гордеев о закулисье большого балета
Однако артистический путь, как известно, усеян не только цветами. Сценическая карьера — не одни овации, но каждодневный тяжелый труд. За который жестокий театральный мир может отплатить не восторгами, а черной завистью. Допустим, балерине, которая несколько дней не позанималась и чуть «распухла», вполне могут бросить: чего это ты так разъелась? В том, кто обладает внутренним стержнем, подобные подколы лишь усиливают злость к работе над собой. Надежде, видимо, этого стержня не хватило.
Но я и после нашего расставания пытался восстановить сотрудничество. Звал ее танцевать «Спящую красавицу» — представляете, что значило для молодых участников «Русского балета» поработать с народной артисткой Союза? Но тем проектом дело и ограничилось.
— Вопрос навскидку: самое счастливое и несчастливое события в жизни?
— Радости — это и те гастроли с училищем в Лондоне и Париже, после которых я стал узнавать зрителей в лицо, потому что они ездили за мной из города в город. И победа на Международном балетном конкурсе в Москве. И встреча с такими потрясающими наставниками, как Пестов, Варламов, Григорович.
И добрые отношения с Рудольфом Нуриевым, который оценил мой танец в Нью-Йорке в 1973 году, подарив на память два ящика пластинок, по большей части Моцарта, которого, считал он, надо знать целиком… Конечно, совершенно особая радость — рождение четверых моих детей: Любы, Димы, Никиты, Александра.
Бед тоже хватало, скажу только об одной — разрыве ахиллова сухожилия, произошедшем на пике танцевальной карьеры, в 26 лет. Травма в том числе и психологическая: вчера ты был интересен всем, сегодня никому. Тогда я понял: в критической ситуации можно рассчитывать только на себя.
Собрался — и уже через 6 месяцев мы с Павловой ехали в Оренбург танцевать «Мелодию» Дворжака. А еще через месяц я танцевал в Индии второй акт «Жизели» и па-де-де из «Дон Кихота»… До меня танцовщики после «ахилла» возвращались на сцену не раньше, чем через год, и никогда — в свой прежний репертуар. А я вскоре еще и премьеру «Икара» станцевал. Зоя Сергеевна Миронова, легендарный хирург-травматолог из ЦИТО, написала об этом случае в своей книге…
Вячеслав Гордеев: «Мы поехали на ужин к Нурееву, хотя понимали, что общаться с ним нельзя»
— И сейчас, насколько знаю, вы заботитесь о поддержании формы.
— Да, ибо жизнь — это постоянный бой с самим собой. И победы — над эмоциональной нетерпимостью, физической расслабленностью. Обязательное занятие — зарядка. И, к вашему возможному удивлению — класс. Конечно, уже не тот, что 20 лет назад, не говоря о молодости, но два-три раза в неделю встаю к станку. Летом, когда коллектив разъезжается — один, а в сезон могу и с ребятами вместе.