Дирижер Риккардо Мути — о своей работе с Чикагским симфоническим оркестром и долгой карьере по обе стороны Атлантики.
В течение своей карьеры 81-летний Риккардо Мути руководил лучшими оркестрами и ведущими оперными театрами. Около десяти лет назад ходили слухи, что он станет почетным главой итальянского государства.
“За нотами скрывается вечность”: грани мастерства дирижера Риккардо Мути
Жесткий взгляд Мути вдохновляет и внушает уважение — он итальянский дирижер центрального ряда, но с прической даже поинтереснее, чем у Артуро Тосканини или Виктора де Сабата.
Черная грива наподобие листовской после 55 лет дирижирования (он впервые занял пост музыкального руководителя в возрасте 26 лет во Флоренции) уже слегка поседела, но Мути продолжает поражать собой как за дирижерским пультом, так и при личном общении – хоть и маскирует свой авторитет за юмором.
Он любит рассказывать анекдоты, умело выстраивая драматургию истории и перемежая рассказ широкой улыбкой и смехом. Говоря по-английски, он использует сайнфелдовское многоточие — только вместо «yadda yadda yadda» Мути использует сокращение «et cetera, et cetera, et cetera», которое звучит как «четтера, четтера» (“Сайнфелд” – американский телесериал в жанре комедии положений о злоключениях городского невротика, стэндап-комика Джерри Сайнфелда, транслировавшийся по NBC с 1989 по 1998 год – прим. пер.).
Для артиста, крепко связанного с Италией, Риккардо Мути провел много времени в Соединенных Штатах Америки — он один из немногих дирижеров, успевших поруководить двумя оркестрами американской «Большой пятерки» (пять ведущих оркестров США – Нью-Йоркский филармонический оркестр, Бостонский симфонический оркестр, Чикагский симфонический оркестр, Филадельфийский оркестр, Кливлендский оркестр – прим. пер.), — хотя, несмотря на большое количество симфонических концертов, проведенных Мути, оперой в Америке он дирижировал всего семь раз: это была постановка «Аттилы» Верди в Метрополитен-опере.
Тем не менее опера остается ключевым компонентом мастерства Мути, что он и дал почувствовать публике во время своего «прощального турне» по США с Чикагским симфоническим оркестром весной 2023 года. Этим оркестром он руководил с 2010 года.
За кулисами нового концертного зала в Орландо (США, штат Флорида) Риккардо Мути рассказал о своей работе в Чикаго и о долгой карьере по обе стороны Атлантики. Вечером того же дня он дирижировал «Картинками с выставки» Мусоргского, которые он и Чикагский оркестр также исполнят на концерте, откроющем сезон в Карнеги-холле в октябре 2023 года.
— В чем разница между просто дирижированием оркестром в большом городе и гастролями с этим оркестром по США?
— Даже когда я работал с Филадельфийским оркестром [с 1980 по 1992 год], мне всегда было очень интересно гастролировать по Соединенным Штатам.
Я привык к большим залам: [Берлинская] филармония , Musikverein [в Вене]. Но в городах поменьше публика намного ближе к тебе – чувствуешь благодарность даже не за исполнение само по себе, а за то, что «вы к нам приехали». И это тот элемент Америки — американская публика — о которой мир должен знать больше.
В своей жизни, благодаря оркестрам Филадельфии и Чикаго, я был в Уичито, Де-Мойне, Эймсе, Толедо…
Для меня музицирование – это не то, что я дирижирую в Зальцбурге и стараюсь изо всех сил. Потому что каждый раз, когда стараешься изо всех сил — это катастрофа. Всё становится манерным, преувеличенным, четтера, четтера…
А бывает, что концерт дирижировать не хочется, и настроение какое-то пассивное, но концерт получается не просто хороший, а гораздо лучше, чем если бы старался. Так что для меня не важно «где»: большой город, большой зал, зал с историей… У меня всё это было. Но когда я приезжаю в такие места, то нахожу настоящих людей. Вот почему я очень люблю путешествовать по Америке.
В Европе по-другому. Когда вы едете в небольшие города, такие как Карлсруэ или Вупперталь, то встречаете своего рода искушенную публику, и, поскольку их город меньше или менее важен, чем Вена, они хотят показать, что знают больше.
Здесь не тот случай. Здесь просто ценят факт нашего приезда.
— В США вы в основном дирижируете в концертных залах, а в Европе также хорошо известны и как оперный дирижер. Программы этого «прощального» тура в основном симфонические, но бисы — оперные. Почему?
— Опера очень важна. В чем особенность Венского филармонического оркестра? Они каждый день играют симфоническую музыку. А потом еще и оперу играют каждый день. Когда оркестр играет оперу, он, естественно, будет очень певучим.
— В бисе, Интермеццо из «Федоры» (опера Умберто Джордано – прим. пер.), великолепная главная тема. Но в целом опера довольно легкая, даже, скажем так, тривиальная. Вы заставили Джордано звучать почти по-вагнеровски, и я заметил, что это было единственное произведение, во время которого на репетиции вы встали.
— Итальянская опера всегда должна звучать так. Итальянская опера — это хорошая музыка, и «Федора» — это хорошая музыка.
Джордано родился в тех же местах, что и я, на юге Италии. Его слишком часто не замечают, в чем виноваты ленивые певцы и дирижеры. Для меня всегда очень важно, чтобы этих композиторов, особенно Верди, могли слышать так, как они должны быть сыграны.
— За вами давно закрепилась репутация строгого, серьезного вердиевского дирижера. В прошлом вы также считались приверженцем строгой дисциплины. Но, когда наблюдаешь, как вы дирижируете здесь и в Чикаго, возникает ощущение, что вы развлекаетесь.
— Возможно, в какой-то момент для меня было важно доказать свою правоту в отношении музыки Верди. Кроме того, я был моложе. Так что я был привержен стилю итальянских маэстро, школе Тосканини… Но это не делалось специально. Просто я так чувствовал себя в то время, это была моя реакция на то, что я тогда слышал.
Но мне больше не нужно уже ничего доказывать. Как поет Отелло в опере, «Ecco la Fine del mio cammin» — это конец моего путешествия. Я сделал все, что хотел — и это касается не только работы с оркестрами, но и меня самого.
Так что с этими музыкантами я веду себя как отец или даже как старший брат. Кроме первого тромбона, Джея Фридмана. Он легендарный, его брал на работу Фриц Райнер.
— Медь Чикагского оркестра — его визитная карточка. В чем их особенность?
— Думаю, что я изменил соотношение — изменил баланс — между медью, деревом и струнными в этом оркестре. Еще когда я был в Европе, то устал слышать «Чикагская медь то, чикагская медь сё». Хорошо, [они] исключительные, безусловно. Но как насчет остальных групп?
В каком-то смысле что-то было не так, потому что деревянные духовые были хороши, но не великолепны, за исключением некоторых — некоторых — отдельных музыкантов. Струнные были чуть-чуть жестковатыми. Конечно, лишь чуть-чуть. Но теперь они поют. И это в частности произошло благодаря итальянским операм, которые мы сыграли: «Отелло», «Аида»…
Я думаю, что оркестр стал более сбалансированным. Когда мне нужно, чтобы медь сыграла так, как они играют в «Манфреде» [Чайковского], то они до сих пор могут это сделать. Но теперь звучание оркестра стало более ровным: струнные стали намного лучше, очень красивая, исключительная группа деревянных духовых. Хоралы деревянных духовых, когда они играют вместе, как орган, действительно исключительно хороши.
— Вы были приглашенным дирижером в Вене более 50 лет, но не возвращались в Филадельфию почти 20 лет. Хотя от Чикаго до Филадельфии всего 750 миль. Почему вы не приезжали дирижировать в Филадельфию?
— В следующем году поеду дирижировать Реквием Верди.
— Значит, вражды не осталось? Ведь ваш уход оттуда казался довольно внезапным?
— Нет, я не работал с Филадельфийским оркестром не из-за чего-то там, а по той причине, что я очень предан здешнему оркестру [указывает на дверь, выводящую на сцену, где в этот момент репетирует Чикагский симфонический оркестр.]
Когда я работал в Филадельфии, то в Америке дирижировал только Филадельфией. А теперь я в Чикаго – и работаю только с Чикаго. Если у меня есть свободная неделя, почему я должен отдавать ее кому-то еще?
— В последний раз вы дирижировали Реквиемом Верди в Штатах в Нью-Йорке в 2002 году. Нью-Йоркский филармонический оркестр позволил вам выбрать звездный состав оперных певцов, и они действительно хотели, чтобы вы стали музыкальным руководителем оркестра. Почему вы не захотели возглавить Нью-Йоркский филармонический оркестр?
— Конечно, хотел. Я любил Нью-Йоркский филармонический оркестр, и они любили меня. И я до сих пор их люблю, у меня остались прекрасные воспоминания о концертах, которые мы играли вместе. Но после почти двадцати лет в «Ла Скала» с учетом всех этих неурядиц… Даже если говорить о двадцати годах прекрасных отношений — там же, в Италии, политика — это… Ну, мы все это знаем.
Так что я сказал: «Всё. Баста. Я хочу быть свободным. Мне удавалось держать этот театр в руках в течение двадцати лет, но теперь я хочу быть свободным, вернуться в Вену, Берлин, [дирижировать] оркестром Баварского радио, Национальным оркестром [Франции]…»
Но… Но… [Делает глубокий вдох.] Я был почти готов подписать этот контракт.
— Действительно? С Нью-Йорком?
— Да, Зарин Мета (Зарин Мета занимала пост президента и исполнительного директора Нью-Йоркского филармонического оркестра с 2000 по 2012 год – прим. пер.) приехала в Париж с контрактом. Я не был уверен, брать ли на себя эту ответственность.
Знаете, быть настоящим музыкальным руководителем — это не то, что понимается под этим термином сегодня.
Сегодня музыкальный руководитель — это главный приглашенный дирижер, он просто дирижирует большим количеством концертов, вот и всё. А настоящий музыкальный руководитель должен проявлять заботу, и не только в музыкальном плане. Музыканты должны чувствовать, что имеют возможность постучать в твою дверь и сказать: «Маэстро, у нас вот эта проблема». И не обязательно музыкальная.
Вот это — музыкальный руководитель. А если это не так, то в чем тогда заключается профессия? Просто говорить: «Тут диез. Тут бемоль. Тут опять диез. Не перепутайте”? Это не то.
Сегодня всё меняется. Мир меняется. Сегодня у дирижера два оркестра и театр? Три театра и оркестр? Это… Ну, не будем говорить, что это аморально. Но, конечно, к творчеству это не имеет отношения. В этом смысле я принадлежу к старой школе.
— Можно ли сегодня в Америке быть музыкальным руководителем старой школы? Или в Европе? Где-либо?
— Generalmusikdirektor в Германии или Австрии, но особенно в Германии, имеет больше власти. А в Америке есть совет директоров. Президент. Председатель. Вице-президент. Есть такой. Есть сякой. Четтера, четтера.
Во времена Тосканини у вас был Тосканини! Он говорил: «Настоящий музыкальный руководитель — это тот, кто утром открывает дверь своим ключом, а вечером закрывает дверь своим ключом». Но это в прошлом.
— После Чикаго вы хотели бы стать музыкальным руководителем где-то еще?
— Нет, но прежде чем дирижировать в Филадельфии, я собираюсь в Сараево — это важно.
— Почему Сараево?
Уже много лет я ежегодно даю концерты «Дороги дружбы» (“Roads of Friendship” — ежегодный проект музыкального фестиваля в Равенне, развивающийся с 1997 года: концерты в разных точках мира, которыми дирижирует Риккардо Мути – прим. пер.). Первый раз это было много лет назад в Сараеве.
Мы приземлились с оркестром Ла Скала на военном самолете; нормальный самолет не мог приземлиться, так как город бомбили.
Первое, что им было нужно, это музыка. Война была действительно жестокой. Там был крытый стадион, было 9000 зрителей, а я пригласил музыкантов из Сараева присоединиться к музыкантам Ла Скала. Мы даже дали им инструменты, потому что у многих инструментов уже не было из-за бомбежек.
Итальянский дирижер Риккардо Мути провел “Дороги дружбы” в Ереване
На второй неделе октября 2023 я вернусь в Сараево. Оркестр в Сараеве отмечает 100-летие своего существования. Так что по поводу этого праздника я поеду и продирижирую концерт.
Это важно для меня. В моем возрасте мне уже не нужно добиваться успеха. Даже когда я был моложе, музыка для меня была… сказать, что это миссия – слишком самонадеянно. [Выпячивает грудь:] «Миссия». Нет, я не миссионер. Но я действительно верю, и я десятилетиями боролся в своей стране против правительства или еще кого-то, кто мешает играть музыку.
Важность музыки не в том, что она заключает в себе какое-то важное высказывание; это музыка. Музыка важна, потому что в ней нет слов. Таким образом, она не может нести какие-то политические сообщения. Но ее можно использовать в политических целях.
Например, как Пятую симфонию Бетховена во времена нацистов. Вместо того, чтобы играть в стиле Бетховена: «Дум-Дум-Дум, Дом…» стало: «Дум…… Дум…… Дум……… Дом…», чтобы произвести более значительное впечатление на людей. Это было неправильно.
Потом бедный Брукнер, который был религиозным человеком, а его музыка использовалась как своего рода политический инструмент.
Но, как правило, музыка несет не политический, а скорее духовный посыл.
— Может ли дирижирование стать более вдохновляющим и менее диктаторским?
— Надеюсь на это, но, вероятно, этого не увижу, потому что, как я сказал ранее вслед за Отелло, «это конец моего путешествия».
Я могу этого не увидеть, но думаю, что однажды отношения между публикой, дирижером и оркестром изменятся — и должны измениться.
Мы одеваемся, как пингвины, а потом выходим и играем. Должна быть взаимосвязь перед концертом, своего рода сопричастность исполнителей и публики, объяснение — не поучение…
Исполнительство должно стать чем-то гораздо более человечным. Концерт — это не только я, не что-то одностороннее. Нет, концерт — это «мы вместе».
Джеймс Тейлор, VAN Magazine. Перевод – ClassicalMusicNews.Ru
