Пётр Никифоров (Швейцария) – скрипач и дирижёр, главный приглашенный дирижёр Академического симфонического оркестра им. В. И. Сафонова в Кисловодске.
— Как вы с такой русской фамилией стали швейцарским дирижёром?
— Я родился в Москве в 1978 году и прожил там до 1994 года. В 1993 году я впервые поехал в Италию, и мне там очень понравилось. Не только люди – итальянцы мне очень нравятся – но сама страна в смысле музыкального роста.
Там совершенно иной подход к музыке, не делающий такой сильный акцент на технике как в России. Все знают, что в музыке русская техника и душа – лучшие в мире. Итальянская школа делает акцент на знании того, что прячется за текстом.
А швейцарцем я стал, потому что мой отчим – швейцарец. И уехав в 16 лет в Швейцарию я выбрал итальянский кантон Тичино, совместив таким образом и мою любовь к Италии.
– Где вы учились в Москве?
– Сначала в Гнесинской семилетке у Виктора Петровича Назимова. Потом поступил в Гнесинское училище, которое закончил за три года вместо четырёх. Я поступал к Вилкомирской, но она уехала, и меня взяла к себе Оксана Тихонова.
В 1995 году я поступил сначала в консерваторию в Базеле, а потом в итальянской части Швейцарии. Там я учился у Карло Кьераппа, который по совместительству работал в «Моцартеуме» в Зальцбурге. Я изучал у него всю музыку И. С. Баха, Моцарта и Бетховена по рукописям.
В 2000 году я во Флоренции поступил к Пьеру Беллуджи на дирижирование и учился у него пять лет. Потом я стал набирать опыт игры в оркестрах как концертмейстер, чтобы изучить весь репертуар.
В Европе очень хорошо платят за работу в оркестре. Кроме того, что все первые скрипки – лауреаты международных конкурсов, там постоянно приглашают знаменитых дирижёров, у которых я многому научился, а некоторые и сами были готовы специально мне уделить внимание, поделиться знаниям, опытом.
Я занимался с Аленом Ломбаром, Диего Фазолисом, Александром Лазаревым, Михаилом Плетнёвым, Владимиром Ашкенази. И каждый из них мне дал что-то важное.
Ашкенази, с которым мы стали друзьями и соседями, давал мне уроки и как музыкант, и как человек. У него уникальный подход к оркестру. Он может почти ничего не делать руками – всё передает своим посылом. Он уникальный музыкант.
А технику – я брал мастер-курс у Йорма Панула, потом два года занимался в Петербурге у профессора Александра Полищука – ученика Мусина.
– А с Юрием Ивановичем Симоновым вы не занимались?
– Нет. Он мне очень нравится, но у меня уже сложились настолько другие подходы, что мне трудно было бы переучиваться. Симонова на Западе считают очень хорошим дирижёром.
Я обожаю маэстро Валерия Гергиева. Он несколько раз меня слушал. Моим самым главным педагогом был Ален Ломбар. Он был учеником Караяна, и передал мне многое.
Постепенно я стал все больше уделять времени дирижированию. И сейчас уже полностью могу воплощать моё предназначение. Я безумно благодарен Северо-Кавказской филармонии, её оркестру.
– Как вы попали в оркестр в Кисловодске?
– В 2003 году я сыграл здесь скрипичный концерт Сибелиуса. Потом приехал сюда в 2009 году играть скрипичный концерт Петра Чайковского.
Спустя некоторое время, в Швейцарии меня попросили организовать концерты скрипки с органом. Я сразу позвонил Светлане Бережной – она великолепный музыкант-органист. Так у нас сложился дуэт.
У нас одинаковый подход к работе – мы трудоголики и очень много играем. Потом уже Бережная познакомила меня с Полищуком.
Впервые я продирижировал местным оркестром весной 2016 года. Я понял их, и они меня, так мы стали вместе расти. И сразу же нашли общее ощущение музыки Моцарта на летнем Сафоновском фестивале.
В чём уникальность этого оркестра? Можно сказать, что не все оркестранты быстро схватывают, как это происходит у музыкантов оркестров высшего класса – Berliner Philharmoniker, Wiener Philharmoniker, но у них настолько много эмоций, хорошего посыла, и трудолюбия, что если не с первого раз, так со второго обязательно получается. И я готов к этому.
Светлана Бережная: “Филармония в значительной мере определяет культурную жизнь на Кавминводах”
– Когда я три года назад сидел на репетициях у Станислава Кочановского с этим оркестром, меня поразила атмосфера доброжелательства, царившая в коллективе. Он раз пять просил одну группу играть точнее и ни разу не позволил себе говорить раздраженным тоном.
– Я тоже часто говорю по пять раз, а на шестой спрашиваю: «Вы меня поняли?».
Вот у меня на днях произошел такой случай. Я трижды попросил играть определенным штрихом, который даёт нужный стиль звучания. И вдруг понял, что сегодня у них нет должной концентрации. Я просто спокойно закрыл партитуру и сказал: «До завтра». И это здорово подействовало! На следующий день мне не пришлось об этом вспоминать…
Мы друг друга не обижаем, но зря сотрясать воздух – это неуважительно ко всем.
У меня есть ещё одна теория. У Кисловодска очень хорошая энергетика благодаря тому, что здесь потрясающая вода. Она как лекарство, заряжает всех людей, и музыкантов особенно. Когда я сюда приезжаю, у меня еще остаются силы после восьми часов репетиций. Два раза по три часа с оркестром, два часа на скрипке с органом. И еще у меня остались силы разговаривать с вами.
–Как много времени вы проводите здесь?
– Вообще-то одну-две недели в месяц. В июле я пробыл здесь больше времени так как мы готовили фестиваль, на котором исполнили Первую симфонию Малера, Пятую Чайковского, «Тоску» Пуччини – много всего интересного, и я пробыл здесь три недели.
– Вчера было второе исполнение «Тоски»?
– Да, а первое было в июле. Я хочу поблагодарить исполнителя партии Каварадосси Ивана Буянца, потому что он просто спас спектакль. Исполнитель, с которым готовилась эта постановка, и который пел на премьере, заболел, и я репетировал с Буянцом всего два с половиной дня.
– Но у него слишком много вокальных огрехов. Он просто плохо обучен.
– Вы знаете, я на огрехах не так много концентрирую внимания, я всегда исхожу из того , что имею, и черпаю самые положительные аспекты. Мы с генеральным директором филармонии Светланой Бережной хотим развивать качество, и решили пригласить дать у нас мастер-класс великолепную певицу Ольгу Романько – она поет на всех великих оперных сценах: в Ла Скала, Метрополитен-опера и др.
– Хорошо бы пригласить профессора Дмитрия Вдовина – художественного руководителя Молодёжной оперной программы Большого театра или баритона Владимира Чернова. Я был свидетелем того, как Чернов за 45 минут просто преобразил манеру звукоизвлечения одной молодой певицы и голос зазвучал намного лучше.
– Очень хорошая идея, да и вообще, кого бы из мастеров мы не пригласили, это обязательно даст свой результат.
– Вы активно выступаете не только как дирижёр, но и как солист-скрипач. Что это даёт вам, когда вы стоите за дирижёрским пультом?
– Из-за того, что я долго работал за первым пультом во многих оркестрах, я хорошо представляю их проблемы, и даю струнной группе много таких деталей, которые быстрее позволяют добиваться того, что мне нужно. От техники правой руки зависит очень многое.
– Нужно добиться единства штриха.
– Это забота концертмейстера оркестра. У нас шикарный концертмейстер Роман Аванесов. Работать с таким концертмейстером одно удовольствие. Это сила!
Сейчас Naxos и Sony заинтересовались нашим оркестром для записи CD. Уже в марте 2018 года мы будем записывать два скрипичных концерта Шостаковича с Павлом Берманом – сыном Лазаря Бермана, потрясающим скрипачом. Он сейчас живет в Италии, и я с ним дружу. К тому же нас пригласили на гастроли в Италию – Парма, Верона, Падуя, Милан.
Благодаря Президентскому гранту, которого добилась директор Светлана Бережная с 2018 года, мы сможем сформировать очень крепкие первые пульты всех групп. Это будет ещё более сильный оркестр.
– Надо решать проблему виолончелей. Невозможно играть с пятью виолончелями. Нужно как минимум четыре пульта. Вы вынуждено заставили оставшихся виолончелисток сильно форсировать звук – особенно в симфонии Дворжака «Из Нового Света» – из-за чего оркестр звучал излишне жестко. Вы согласны с этим?
– Конечно согласен, но это была вынужденная мера. Вообще-то в начале симфонии № 9 Дворжака играют 12 виолончелей. Я пошел на компромисс – компенсировал нехватку виолончелей их более сфокусированным звуком, что, безусловно, сделало звучание оркестра более жестким.
Я исхожу из того материала, которым обладаю. Для меня важно не гнаться за традициями интерпретации, а черпать из глубины души мои личные ощущения и совмещать краски. У каждого коллектива палитры разные, а моя картина всегда будет моим стилем.
Я не хочу нравиться, но я дорожу аутентичной передачей моих ощущений. Я делал это сознательно и в ходе репетиций несколько раз спускался в зал, чтобы проверить баланс.
– У вас еще проблемы с литаврами?
– Литавры и валторны – это проблема каждого оркестра. Девушка, которая сегодня играла на литаврах, выучила эту партию за сутки.
– Она исполнила всю симфонию в режиме seccо. Вообще, в последнее время большинство литавристов все сильнее тянет на secco.
– Я согласен с вами. Это связано со вкусом дирижера или с недостаточным уделением внимания к краскам звука литавриста.
– А ведь литавры на самом деле один из важнейших инструментов оркестра. Они держат ритм.
– И не только ритм, но и нерв, что – вещи разные. Для меня важнейшими являются: концертмейстер, литавры, гобой и валторны. С ними я создаю арматуру качества.
Наши следующие шаги – довести до более совершенного состояния эти группы. Музыканты еще молоды, и с ними можно работать. Надо пригласить какого-нибудь профессора-перкуссиониста, который бы позанимался с ними. Мы будем с Ботинисом работать в этом направлении.
Что вы скажете по поводу сегодняшнего концерта?
– Мне понравился Гершвин. Вы ухватили стиль, особенно в «Рапсодии в стиле блюз» с Валерием Гроховским за роялем.
– Значит, нам удалось передать нерв? Это очень важно.
– Что касается симфонии Дворжака № 9 «Из Нового Света», то мне показалось, что вы несколько перегрузили динамику.
– Вам так показалось? Может быть, это произошло из-за недостаточного размера оркестра. Чем больше оркестр, тем легче добиться мягкого звучания.
– Это то, о чем я говорил относительно виолончелей.
– Да, вы об этом говорили. Но это был мой сознательный выбор. Если бы динамика была жидкой, то этого бы не простили. Жидкий Дворжак – это невозможно. Я буду ещё работать над звуком. Когда много виолончелей, басы как бы окутывают, и всё ставят на место.
Вы вероятно услышали по звучанию моей скрипки, что я все время ищу благородный звук.
– Да, я обратил на это внимание.
– Скрипачи из оркестра нередко приходят на наши концерты со Светланой Бережной, и потом просят дать им мастер-класс. Я пока еще не успел этого сделать.
У меня очень хорошая школа правой руки. Именно гнесинская школа. Я знаю, что сказать, и над чем с ними нужно поработать… Вы всё правильно говорите. Мы с Димитрисом решили серьезно поработать над качеством звука. Если вы послушаете оркестр через год, то надеюсь, услышите результат.
У Ботиниса очень хорошая манера. Мне очень нравится, как он работает над звуком. И еще у него очень хорошая мануальная пластика. Тут чувствуется школа Юрия Ивановича Симонова.
У нас две совершенно разные школы. Но я очень рад, что познакомился с Димитрисом. Он замечательный человек – летом специально приехал на три дня раньше срока, чтобы послушать моего Малера, Первую симфонию. Это очень характеризует человека.
– Как он оценил ваше исполнение?
– Мы после концерта пошли ужинать и долго молчали. У него вообще не прозвучало ни слова критики. Он сказал только, что понял мой замысел симфонии.
Я Малера чувствую душой. Я часто бывал в Австрии, был в контакте с австрийцами, много ездил по этим полям. Я передал всё, что почерпнул там – пейзаж, альпийские валторны… Извините, мне надо уже собираться к отъезду.
Беседовал Владимир Ойвин