В мае 2020 года в Московской консерватории проходил VI Международный конкурс молодых композиторов имени Н. Я. Мясковского. Лауреатом II премии стала пианистка, композитор, педагог и автор блога “Записки пианистки” Ольга Иванова.
– До финального момента Конкурс им. Н. Я. Мясковского был анонимным, имя каждого участника заменяли пароли. Почему ты взяла пароль “Каспиан”?
– Я очень долго думала и рассматривала несколько вариантов. Все они, так или иначе, были связаны со сказками. Поскольку мой цикл, представленный на конкурсе, написан на стихи детской писательницы Агнии Барто, псевдоним хотелось взять тоже из детских книг. Так я выбрала имя принца Каспиана из «Хроник Нарнии». Клайв Стейплз Льюис – один из моих любимых писателей, я восхищаюсь его ясностью мышления и простотой. И еще это решение показалось мне интересным потому, что на суд жюри я представила юмористический цикл, и такой сказочный псевдоним, наверное, ярко с ним контрастировал.
– Любовь к сказкам влияет на другую твою музыку?
– Это неотъемлемая часть моей жизни, и это не может не отражаться на музыке. Недавно в “Зарядье” исполняли мою “Серенаду” (оркестр Musica Viva, дирижёр Филипп Чижевский – в рамках концерта «Новые классики» – прим. ред.), и почти каждый, кто подошел ко мне после, сказал, что эта музыка словно из сказки. Наверное, это явственно слышно.
– Может ли композитор, наоборот, спрятаться за свою музыку?
– Даже если композитор совсем не хочет показывать в музыке себя, он не может этого не делать. Его музыка – это в любом случае его голос. И вообще, музыка становится свидетелем своего времени, и, например, большинство тенденций в искусстве XX века связаны с его глобальными и менее глобальными катастрофами, это печать эпохи. А сейчас новое время, более мирное и при этом более быстрое, динамичное, связанное с множеством электронных технологий. Вокруг изобилие яркости и киношности. Наверное, это отражается на музыке многих современных композиторов.
Мне очень нравится аллегория, которую приводит композитор Юрий Васильевич Воронцов. Он говорит, что мы, композиторы, идем по полю, усеянному цветами, и собираем букеты. Это одно поле, и цветы на нем растут примерно одни и те же, но у каждого получается свой букет, состоящий из его индивидуальных вкусов и предпочтений.
– Из чего состоит твой букет?
– Есть люди, которые ценят эстетику странного, некрасивого, случайно несовершенного. Но я, пожалуй, тяготею ко всему самому красивому, что мне удается найти, поэтому в мой букет входят впечатления от моих лучших поездок, самые добрые чувства, которые мне удается испытывать в жизни, любовь, конечно же. Вместе с тем, я не тяготею к утопии, к приторно-идеалистическому восприятию мира. Ведь даже в тех же сказках есть самые разные персонажи.
– Можешь ли как-то вписать современную академическую музыку в твои представления о красивом и некрасивом?
– Я верю, что быть по-настоящему красивой музыка может в любую эпоху. Красота – понятие очень сложное, многогранное и, на мой взгляд, очень субъективное. Есть такое известное выражение: «Красота в глазах смотрящего». И там, где один человек найдет красоту и гармонию, другой, возможно, увидит что-то иное. Иначе не было бы таких кардинальных различий во вкусах у людей и не менялись бы вместе с каждой новой эпохой идеалы красоты.
И по какому критерию человек понимает, что это – красиво, а это – некрасиво? Очевидно, есть какие-то заложенные в нем стремления и предпочтения. Но также, наверное, в понимании красоты значительную роль играет образованность. Иногда вначале что-то не вполне нравится, а позже, по мере узнавания, начинает привлекать.
Кроме того, иногда бывает сложно прочертить границы между академической и неакадемической музыкой. Куда, например, отнести киномузыку? Ведь некоторые образцы этого жанра вполне могут быть исполнены на академическом концерте, некоторые написаны очень сложным языком. И, в свою очередь, некоторая академическая музыка порой смешивается с «неакадемическими» жанрами, поэтому границы весьма условны.
– Какие современные композиторы тебе интересны?
– Когда человек одновременно и композитор, и пианист, как я, и его спрашивают, какая музыка его больше привлекает, то у него внутри активизируются оба этих деятеля, и что самое главное – у них разные вкусы. И когда меня спрашивают, какая музыка мне нравится, я всегда задаю встречный вопрос – как пианисту или как композитору?
– Если поинтересоваться у обоих?
– С профессиональной точки зрения меня интересует почти вся музыка. Разница между вкусами моего внутреннего пианиста и моего внутреннего композитора в основном заключается в том, что композитор знакомится с разнообразной музыкой, слушает, играет, разбирает очень многое, в том числе и то, что ему не близко – чтобы понять, как оно устроено! А пианист играет только то, что напрямую отзывается в его сердце.
– Часто ли ты не согласна с концепциями других композиторов?
– Вообще, когда кто-то выдвигает свои теории, не созвучные моим, я всегда пытаюсь понять, почему он говорит это и как он к этому пришел, стараюсь найти долю истины в его словах. В любом случае я всегда пытаюсь анализировать, как мыслит тот или иной композитор. Это, как правило, люди неизбежно интересные.
Например, сейчас часто идут споры о развитии материала в сочинениях. Некоторые считают, что бетховенское развитие уже не имеет места в современной музыке.
– Ты с этим не соглашаешься?
– Мы обсуждали это со многими композиторами, и мнения разделились. К тому же, часто у одного и того же человека мнение может меняться на протяжении жизни – и это нормальный процесс. В любом случае на каждом этапе об этом интересно задуматься и поговорить.
Мой учитель, Владислав Германович Агафонников, настаивает на том, чтобы ученики ориентировались на бетховенский тип развития, и сам он часто развивает свой материал согласно этим традициям. Поэтому его студенты сразу же начинают работать над интонацией. Все, кто учились и учатся у Агафонникова, знают, что в первые годы необходимо завести записную книжку для фиксации интонаций, наилучшие из которых Владислав Германович подчеркивает и советует использовать в музыке.
– Нужно ли, на твой взгляд, композитору обязательно уметь писать в ранее существовавших стилях?
– Сложно сказать сейчас. Возможно, через 40 лет, оглянувшись назад и проанализировав, что мне помогало в процессе образования, я буду готова ответить на этот вопрос. Но не так давно я попробовала перевести сонет Шекспира и во время работы с английским оригиналом поняла, что этот опыт дал мне больше, чем чтение всех его сонетов в русском переводе. То есть, когда мы напрямую работаем со старинным материалом, мы глубже в него погружаемся. Подобное происходит и тогда, когда мы подражаем старым мастерам, как это делают художники. Мы все знаем, что практика иногда на несколько голов опережает теорию и что теория во время практики выучивается легче и как-то даже играючи.
Весь период обучения в Консерватории композиторы пишут в разных стилях, что предусмотрено программами неспроста. Мне кажется, что это помогает композитору, во-первых, глубже понять историю музыки, а, во-вторых, лучше почувствовать стиль, в котором он пишет сам.
– Как ты пришла к тому, чтобы заняться композицией профессионально?
– Я сочиняю с раннего детства, с 5 лет, и даже раньше, когда еще не умела играть на рояле. Так что композиция всегда шла рука об руку с моим фортепианным образованием. Но фортепиано я занималась больше, и в какой-то момент поняла, что есть риск только играть и лишь немножко пописывать музыку. Решив, что меня это не устраивает, я начала больше заниматься композиторской деятельностью и несколько лет назад попала к Владиславу Германовичу Агафонникову. Удивительно, но он в моей жизни всегда был где-то рядом, просто момент нашей встречи долго не наставал.
– Как это произошло?
– Первым исполнителем моей инструментальной музыки был кларнетист Василий Маслов, который как композитор тоже учился у Агафонникова. Когда мне было 8 лет, Вася рассказывал мне какие-то вещи, которые слышал от него, рисовал точку золотого сечения, объяснял, как это работает в музыке – многое из того, что давал ему Владислав Германович, я, так или иначе, уже немного знала к моменту нашей с ним встречи.
Потом на долгие годы я вплотную занялась фортепианным исполнительством, и возможности профессионально заниматься композицией не было. А когда я почувствовала, что делать это необходимо, то долго думала, к кому пойти. Волею судьбы получилось, что я была в Консерватории и позвонила Васе. Оказалось, что и он, и Агафонников тоже там были. И Вася буквально втолкнул меня в класс. А потом Владислав Германович целых полтора часа тестировал меня всеми мыслимыми и немыслимыми способами. Это был один из самых крупных коллоквиумов в моей жизни, к которому было совершенно невозможно подготовиться. С него и начались наши занятия.
– Какие у тебя дальнейшие планы?
– Мне хочется попробовать себя в разных сферах и пока что не создавать каких-то четких границ. Мне хочется, чтобы поставили мюзикл, над которым я сейчас работаю. Меня привлекают различные жанры и различные инструменты, некоторые исполнители ждут от меня сонату или какое-то сочинение для их инструмента.
– Сложно ли тебе, будучи пианисткой, перестраиваться под техники других инструментов во время сочинения?
– Иногда мне непросто. Я не рассматриваю технику как цель, она, как говорили многие великие, должна служить средством. Я начинаю идти за музыкой, и порой сочинение получается совсем нетрудным технически. А исполнителям все-таки важно показать и свое виртуозное мастерство.
– И я знаю, что Ольга Иванова-пианист очень любит играть Листа.
– Да, и, кстати, Ференц Лист – очень важная для меня фигура, и как пианист, и как композитор, и как личность. По многим его поступкам видно, что он был человеком благородной души. Его не заботило, что своими собственными руками он продвигал сочинения не только своих друзей, но и своих врагов. Музыка для него стояла выше всего – выше человеческих отношений, выше жажды славы. Но славу он все равно получил, причем вселенского масштаба. Это пример того, что широкая душа отнюдь не уготовляет человеку дорогу к безвестности.
– А что ты думаешь о его эпатаже?
– Я прекрасно понимаю, что для таких фонтанирующих, громких личностей как Лист, Вагнер, Прокофьев было просто немыслимо обходиться без эпатажа. Эти люди бросали вызов обществу, поворачивали ход своего времени – и делали это бурно. Поэтому я очень тянусь к изучению биографий таких людей, мне нравится читать броские заявления в дневниках Прокофьева, мне симпатичны деятели, которые ведут себя амбициозно. Но я не могу сказать, что композитору важно быть “таким” или “другим”. Я только могу сказать, что композитору важно оставаться самим собой.
– Каким композитором ты сама себя ощущаешь?
– Мне, наверное, хотелось бы относиться к себе так, как это делал Сергей Васильевич Рахманинов. В его публикациях мы не находим проявления тщеславия как такового. Мы видим в каком-то смысле даже самокритичное отношение к собственной деятельности, при этом – с достоинством и благородством. И мне нравится, как относился к делу композитор Валерий Гаврилин. Близкие вспоминают, что когда он шел сочинять, то не называл этот процесс “композицией”, а говорил: “Я иду заниматься”. Он был очень скромным человеком, и меня это привлекает.
– Композиция – это ремесло?
– Относиться к композиции как к чему-то исключительно ремесленному, разумеется, нельзя. Но в каком-то смысле это действительно ремесло. Владислав Германович научил меня тому, что композитор должен уметь работать в любом состоянии. Хорошо, когда он вдохновлен, но, если в какой-то момент композитор обязан работать и не чувствует достаточно сил для этого, он должен уметь это делать как профессионал. Умение работать в трудных условиях, наверное, даже помогло мне подать заявку на Конкурс Мясковского, потому что это был очень насыщенный период моей жизни, и я далеко не всегда садилась работать в идеальном состоянии.
– Совмещать композиторскую и исполнительскую деятельность тебе сложно?
– Для меня на данный момент это невероятно сложно. Я живу между двух планет. Если готовится премьера, то я просто физически не успеваю заниматься и перестаю играть, и потом приходится возвращаться в форму для какого-нибудь концерта.
– По-моему, еще есть третья планета, твой проект “Записки пианистки”.
– И, кстати, возможно, этот проект возник из-за моего восхищения Листом – ведь этот блог многие считают просветительским. Начинала я его для своих близких и учеников: я уже много лет преподаю фортепиано, и каждый раз объяснять ученикам, как исполнять украшения у Баха, довольно трудно. Легче попросить их посмотреть соответствующий выпуск моего блога.
– Как удалось набрать популярность?
– Так получилось, что музыкальная общественность без какой-либо рекламы начала смотреть этот блог. Иногда мы беседуем с каким-то именитым человеком, и вдруг он мне говорит, что знает этот канал.
Однажды я зашла в профессорский буфет, и меня там узнали как автора “Записок”. Для меня это всегда большое счастье. Но я не стремлюсь к сверхпопулярности и продолжаю снимать выпуски в том формате, который кажется мне уместным.
– Профессиональные композиторские конкурсы при культурных институциях существуют немного больше 200 лет, а вне институций – на протяжении всей обозримой истории музыки. Каковы критерии оценки произведения, если нет единого стандарта?
– На начальном этапе отбора, наверное, это элементарно профессионализм. Смотрят на то, как оформлена партитура, знает ли человек правила группировки, строи, диапазоны и возможности инструментов, насколько грамотно выставлена динамика, артикуляция. Дальше, конечно, сложнее…
– Что дала тебе победа на Конкурсе?
– Сложно сказать в глобальном смысле, все произошло совсем недавно. Пока мне это дало большую радость и осознание того, что моя музыка признана консилиумом крупных современных композиторов. Для меня это большая честь.
– Продолжи фразу: карантин закончится – и…?
– …может быть, я услышу премьеру моего сочинения на гала-концерте конкурса Мясковского!
Мария Невидимова