В воскресенье в Петербурге, на сцене Большого зала Филармонии (а днем ранее – в Большом зале Московской консерватории) выступил Симфонический оркестр Баварского радио со своим знаменитым шефом – лучшим в мире русскоязычным (хоть и с заметным акцентом) дирижером Марисом Янсонсом.
Исполняли музыку немецких композиторов. Концерты в обеих столицах закончились десятиминутной стоячей овацией.
— Все очень ждали вашей “Кармен” в Большом театре. Вы отказались от работы над постановкой, вместо вас ее выпустил Юрий Темирканов, а вы – практически день в день – презентовали свою “Кармен” в Петербурге. Как же так получилось?
— Да, люди могли подумать, что это специально… Будем говорить начистоту. Для подготовки оперы нужно очень много времени. А я должен быть осторожен со здоровьем. Все-таки перенес инфаркт, операцию… Я понял, что чисто физически мне не потянуть два месяца работы в опере. И, слава Богу, вовремя отказался.
Но у меня появилась пауза. А Петербургская консерватория давно уже просила меня что-нибудь сделать – мастер-класс провести, или какой-то открытый урок, или чем-то продирижировать. И я подумал: давайте я сделаю “Кармен” в концертном исполнении. Я работал над ней две недели. Больше просто не было времени. Потом заболел, и первую премьеру пришлось отменить. Так что даты просто совпали – без всякого умысла и подвоха.
— Два ваших оркестра – амстердамский Concertgebouw и оркестр Баварского радио – очень разные по стилю и темпераменту. Какой из них вам ближе?
— Да, они разные, но мне интересно работать с обоими. Они мне как родные дети. Приезжаю к одному – чувствую себя дома, приезжаю к другому – то же самое.
Очень важно для главного дирижера двух таких оркестров – вести объективную линию. Я не имею права свои личные интересы смешивать с интересами оркестра. Скажем, я сыграл какую-то симфонию с одним оркестром, и мне нужно играть ее же через неделю или месяц с другим оркестром.
Конечно, я как дирижер могу сказать: мне не интересно, давайте что-то другое… Но это бы означало, что я свой личный интерес ставлю выше, что, на мой взгляд, недопустимый эгоизм.
— А вы какого стиля руководства придерживаетесь?
— Конечно, руководитель должен быть уверен в своих решениях. И в то же время нужно быть очень… Как это?.. Флексибл.
— Гибким?
— Да. Надо быть строгим и в то же время человечным. Обязательно! Особенно на Западе. Там грубый разговор – это страшное дело. Если бы Тосканини жил сегодня, его вышвырнули бы из любого оркестра в пять минут.
Забудьте те времена, когда дирижер имел полную власть и мог сказать: а вы завтра не приходите, вы уволены. Знаменитые оркестровые профсоюзы доходят до абсурда, конечно. До идиотизма, который мешает работать. Но если вы с ними сумеете договориться, то оркестр тоже пойдет вам навстречу.
— Вам, конечно, льстит, что оба ваших коллектива вошли в десятку лучших оркестров мира…
— Не знаю, имеют ли какое-то значение для искусства все эти рейтинги. Мы все примерно знаем, какой оркестр чего стоит.
Безусловно, эти оркестры входят в группу ведущих. Я бы сказал, в первую пятерку. Они очень любят музыку. Это может показаться странным – вроде бы само собой разумеется, что музыкант должен любить музыку. Но в жизни это не так, к сожалению.
Столько выступлений, где музыканты сидят и играют хорошо, потому что в принципе уровень мировых оркестров сейчас очень высокий. Они просто механически выполняют свою задачу, а в глазах – пустота. Зато лучшие из лучших вдохновляются во время концерта. У них очень сильный спонтанный момент.
— Родившись в музыкальной семье, вы просто не могли выбрать другой путь в жизни?
— Наверное. Когда мне было три года, я уже проводил весь день в Рижском оперном театре, потому что у нас не было няни. Мама – певица, папа – дирижер, я бегал по театру, знал наизусть все балеты и половину опер. Приходил домой, танцевал и пел – это была моя игра.
Я не играл ни в солдатики, ни в футбол. Я садился, брал два кусочка дерева и воображал, что это скрипка. Я переодевался в разные штанишки, рубашечки, это был мой фрак, я представлял – сейчас у меня репетиция, а сейчас – концерт. У меня был сложен из кубиков маленький оркестр.
Когда я заболевал и радовался, что не надо идти в школу, я ложился в кровать, просил, чтобы мне дали доску, и целый день абсолютно счастливый проводил со своим “оркестром”.
Правда, был момент, когда в девять лет я стал лениться и захотел быть футболистом. И родители оградили меня от этого довольно твердо.
— Помнится, когда вы получали Grammy в 2006 году, агентства в качестве русского лауреата называли только Евгения Кисина, вас не упоминали. Нужно ли сегодня музыканту мирового уровня отождествлять себя с какой-то национальной культурой, или это уже необязательно?
— Нет, для любого человека это момент обязательный, эмоциональный. Мой дом в Петербурге, я учился в СССР. Хотя сейчас бываю в России редко. В Москве выступал последний раз в 1997-м, если не ошибаюсь.
Евгений Кисин: “Я никогда не слышал выражения “талант не пропьешь”
— В России вам неинтересно?
— В России у меня нет таких возможностей работать. Но все-таки я считаю себя российским дирижером. При этом у меня много друзей повсюду, я обожаю ездить на гастроли в любой край света.
— А на каком языке вы думаете чаще всего?
— Ой, вот это сложный вопрос. Я могу и по-русски думать, и по-латышски, и по-английски, и по-немецки. Все равно, что сороконожку спросить – с какой ноги начинаешь движение.
— У вас было много кумиров?
— Я перед всеми своими учителями стою на коленях. Помню, когда я оказался наконец в Вене, у меня была возможность стажироваться у Караяна в Зальцбурге во время его фестиваля. Я проводил с ним целые дни – с 9 утра до полуночи, сидел на всех репетициях, можете представить, какой я счастливый человек…
Но скажу, что я и сейчас с большим уважением отношусь к моим коллегам. Хожу на репетиции, если у меня есть время. Хожу на их концерты, звоню, мне интересно их мнение. Поделиться какими-то новшествами всегда очень полезно. Я по натуре не ревнив.
— Вы когда-то ходили сутками за Караяном, а ходит ли кто-то за вами сейчас?
— Моя жена… Если серьезно, очень много молодых дирижеров ездят за мной по миру. Сейчас молодому дирижеру очень трудно. Во-первых, каждый думает, что он может взять палочку и дирижировать, это уже большая ошибка. Второе – применить себя фактически негде. Только очень талантливые могут пробиться.
А большинство… Они заходят после репетиции знакомиться и спрашивают: маэстро, а нет ли у вас какого-нибудь хорошего менеджера, чтобы меня поддержал?.. Я сначала очень раздражался, потому что в своей молодости никогда бы не посмел спросить о менеджере. Я спрашивал: почему вы в этом месте дирижировали так, а не иначе?..
–Какое количество выступлений для вас сегодня оптимально? При том, конечно, что вас хотят видеть и слышать всегда и везде…
— Не могу сказать однозначно. Мне очень важно иметь время для подготовки к концерту. Не в том смысле, что я должен зубрить текст. У меня такой репертуар – я уже практически всем продирижировал. Формально мне надо открыть партитуру, и через пятнадцать минут я могу выйти на сцену.
Но не в этом дело. Я люблю погрузиться в произведение, вникнуть, вспомнить, жить вместе с этой музыкой. Как говорил мне Мравинский: важно, не сколько дней ты проведешь с партитурой, а сколько ночей…
И папа меня учил, я этого никогда не забываю: лучше дать одним хорошим концертом меньше, чем одним плохим больше.
Мария Бабалова, “Известия”