Блуждая по просторам соцсетей, я случайно зашел на страничку Марии Крушевской – концертмейстера группы арф оркестра Большого театра. В памяти всплыла фамилия пианиста Крушевского, о чем я и написал Марии. Ответ пришел мгновенно: «Да, это мой отец».
А дальше была короткая переписка, закончившаяся телефонной беседой.
Евгений Дмитриевич Крушевский (род. 2 апреля 1955, Выборг, ум. в 2007 г., Москва) — российский пианист. Заслуженный артист России.
Начал играть на фортепиано в семь лет, первый концерт дал уже в восемь. Учился в Ленинградской консерватории, в 1974 году был переведён в Московскую консерваторию (класс Михаила Сергеевича Воскресенского). В 1982 г. был удостоен первой премии на Международном конкурсе исполнителей в Женеве.
— Википедия.
— Мария! С именем вашего отца у меня связан забавный эпизод из собственного музыкального детства. Будучи подростком, в течение нескольких месяцев я ездил в Ленинград, где частным образом занимался с Марией Иосифовной Меклер, в те годы известным педагогом школы-десятилетки при Ленинградской консерватории. Во время занятий Мария Иосифовна пару раз вспоминала фамилию своего лучшего ученика – Евгения Крушевского. «Ты знаешь – рассказывала мне Меклер – Когда-то Женя поступил ко мне в пятом классе совсем «неумехой», а на выпускном экзамене получил 5+». С тех пор я запомнил «Женю», а в 1986 году, на конкурсе Чайковского неожиданно увидел Евгения Крушевского в списках участников.
— Интересная информация! Я почти ничего не знала о времени его обучения в Ленинградской десятилетке. Безусловно, результат на выпуске говорит об уровне педагога.
— Что побудило пианиста принять участие в Конкурсе имени Чайковского?
— В силу своего возраста я могу свидетельствовать лишь со слов мамы. В 1982 году отец одержал блестящую победу на конкурсе пианистов в Женеве. Но ему хотелось добиться признания в своей стране, и Конкурс имени Чайковского должен был сыграть в этом главную роль.
Папа был уверен в своих силах, однако произошло то, что произошло: из двух конкурсантов профессора Михаила Воскресенского на третий тур взяли Наталью Трулль (Наталья Владимировна Трулль – с 2004 года профессор Московской консерватории. Прим. автора). Пропустить в финал сразу двоих учеников одного члена жюри, видимо, было невозможно.
— Интересен в этой истории тот факт, что и Трулль и ваш отец, с разницей в год, закончили Ленинградскую десятилетку (Трулль – у Татьяны Борисовны Румшевич), и в итоге оба оказались в классе Воскресенского. А потом еще этот конкурс…
— Любопытно. Однако напрашивается один вывод – питерская спецшкола в семидесятые годы была в фаворе, и ее выпускники попадали к лучшим педагогам Московской консерватории. Что же касается невольного соперничества на конкурсе – конкуренция всегда была и будет. Никуда от этого не деться.
— Отец переживал по поводу своего непрохождения в финал?
— «Переживал» – не то слово. Для него вылет со второго тура оказался тяжелейшей психологической травмой. Принять как должное решение жюри он так и не смог.
Конкурс имени Чайковского сломал отца. Мне мама рассказала случай, когда войдя в комнату, увидела его, вплотную сидящего к экрану телевизора (он был очень близорук), взъерошенного и бормочущего: «Ты только посмотри, посмотри кого они пропустили!». Шла трансляция финала…
— Предыдущая победа в Женеве, казалось бы, открывала перед ним отличные перспективы. В советские времена женевский конкурс очень котировался. Это сейчас, к примеру, чуть ли не в каждой итальянской деревне – свой конкурс…
— Конечно, у него появились гастроли, и поначалу все складывалось удачно. Но в стране был «железный занавес», Госконцерт очень пристально и дозированно подходил к вопросу поездок. Концертная жизнь практически любого музыканта оказывалась в руках чиновников.
— Тем не менее, Евгений Дмитриевич выступал, быть может, не на ведущих концертных площадках, но все же….Одно время, помнится, работал солистом Москонцерта.
— Да, какие-то концерты были, но по большей части – не сольные. И отнюдь не в престижных залах.
У отца не было никакой «волосатой лапы» в верхах. А что-то просить он не мог, это было не в его характере.
— Пробиваться самому в те годы было бесполезно, но потом времена изменились…
— Отвечу коротко: так называемые «пробивные» способности отсутствовали начисто. Выходить на сцену и играть – вот то единственное, что он умел делать.
— А что с педагогической деятельностью?
— Даже не спрашивайте. Никогда не хотел этим заниматься, да и не смог бы. Очень глубокий и такой же сложноустроенный человек. Абсолютный интроверт. Какая педагогика?
— В «лихие девяностые» многие музыканты, в поисках лучшей доли, уехали на Запад. У отца не было таких мыслей?
— Никогда. Человек хотел жить только здесь, в России. Возможно, прозвучит пафосно, но отец любил свою Родину! Хотя…если бы это произошло – имею в виду отъезд за рубеж – не сомневаюсь, его карьера сложилась бы совсем иначе.
— Репертуарные предпочтения…Что-то вы можете вспомнить?
— Прежде всего, сочинения Рахманинова. Слышала их с раннего детства. Его интерпретация Второй сонаты, на мой взгляд, была вдохновенной и захватывающей.
— А сохранилось ли в памяти какое-то особое музыкальное событие из детства, связанное с отцом?
— Попробую вспомнить…Девяностый год, мне шесть лет. Папу приглашает в Германию состоятельная семья врачей. В те годы в Европе были популярны домашние концерты, с их удивительной атмосферой. Я помню прогулки с родителями по очаровательному Ульму, который тогда казался сказочным городом.
— Чем он занимался помимо музыки? Были ли какие-то увлечения?
— Хобби не было, но отец очень любил природу, дачу. Ему нравилось что-то мастерить своими руками. Увлекался религиозной философией, а еще любил поэзию Есенина. Вот такое интересное сочетание.
— Известно, что в 1997 году Евгений Дмитриевич вместе с известным виолончелистом Сергеем Судзиловским и скрипачом Виктором Абрамяном создали «Премьер-трио». Какова судьба этого коллектива?
— Насколько я знаю, проект начинался весьма успешно. Концерты были не только в России, но и в Европе. В Германии даже записали СD c русской музыкой: отцовской обработкой «Времен года» Чайковского (сейчас она есть на Classic-Online.Ru), «Патетическим трио» Глинки. Однако со временем коллектив распался, по неизвестным мне причинам.
Но до этого был еще «Классик-ансамбль» – пожалуй, самая важная «веха» в папиной музыкальной жизни. Необычный состав – ансамбль духовых и фортепиано, который исполнял произведения различных жанров, являлся раритетным, и имел успех у публики. Одновременно отец много и успешно выступал как солист.
— Открою вам секрет – я уже послушал обработку «Времен года». Просто поразительно, с какой стилевой тонкостью и мастерством изложен материал! Ее вполне можно включать в камерный репертуар, наряду с трио «Памяти великого художника». Дело за малым – выложить ноты, если они остались…
— Благодарю за столь высокую оценку! Увы, насчет нот я ничего не знаю. Но можно связаться с участниками «Премьер-трио», возможно, у них что-то сохранилось…
— В последние годы жизни артист выступал на каких-то полу самодеятельных площадках дворцов культуры, Центров досуга, библиотеках… Нормальных концертов не было совсем?
— Вы имеете в виду филармонические залы? Вероятно, не предлагали, да и если говорить откровенно, отец находился уже не в лучшей пианистической форме.
С другой стороны – к примеру, сценическая площадка подмосковного наукограда Королева, где он участвовал в различных вечерах, вполне достойное место для выступлений.
— От чего он умер? Ушел так рано, в 52 года…
— Перманентный творческий кризис, отправной точкой которого, по-видимому, стал конкурс Чайковского, развивался по нарастающей амплитуде: в конце концов, участившиеся депрессии и алкоголь сделали свое дело. К тому времени он уже давно развелся с мамой.
— Остались ли какие-то диски, записи, кроме как с «Премьер-трио»?
— Из сольных у меня есть пластинка швейцарской фирмы, выпущенная после конкурса в Женеве. Единичные записи сохранились на YouTube.
— Не густо…Тем не менее, если подводить итог всей творческой биографии вашего отца, то картина выглядит не такой уж безрадостной. Как известно, Евгений Дмитриевич Крушевский был удостоен почетного звания Заслуженного артиста Российской Федерации…
— В моей памяти и в памяти тех людей, которые с ним работали, отец был и остается бескорыстным «рыцарем музыки», подлинным музыкантом-просветителем. Его приглашали – он играл, порой даже не важно, где именно и за какие гонорары. Свою лепту в культурное развитие нашей страны он внес сполна.
— Перед беседой я зашел на ваш личный сайт и посмотрел географию концертов. Сольные выступления в Карнеги-Холл, в Королевской академии в Лондоне, концертном зал Тайпея, Большом зале Московской консерватории ….Записи на радио и телевидении. И знаете, о чем подумалось? То, что недополучил ваш отец – судьба даровала вам! Разве не так?
— Вы задали шокирующий вопрос. Я даже не знаю, как на него ответить, никогда не задумывалась на эту тему. Но в ваших словах что-то есть!
Беседовал Александр Гушанский