Подобный концерт не мог бы состояться при жизни этих композиторов – С. Рахманинова, С. Прокофьева и И. Стравинского. Хотя они и были современниками.
Исполненные Московским государственным академическим симфоническим оркестром под управлением Павла Когана три произведения этих авторов в свое время были написаны для разной аудитории.
“Рапсодия на тему Паганини” Рахманинова – для образованных американских домохозяеек, “Петрушка” Стравинского – для французских эстетов, “Классическая” симфония Прокофьева – для умудренных музыкантов-профессионалов. Но сегодня это уже не имеет значения, так как все они признаны хрестоматийной классикой русского музыкального искусства.
А Павел Коган определил эти сочинения как “Жемчужины русского симфонизма”. Так и был назван концерт, который прошел в БЗК.
Неоспоримо, что все три опуса драгоценны – настоящие жемчужины, привлекательные и для исполнителей, и для слушателей (что подтверждает аншлаг на концерте). Хотя цельность программы связана не только с этим. Все сочинения возникали через внутренний диалог композиторов с другими художниками или уже существующими традициями.
Внешние импульсы “провоцировали” их на свое собственное высказывание. Именно так в природе и вырастают драгоценные “зерна”, жемчужины: инородные частицы проникают внутрь раковины, и появляются перламутровые драгоценности.
Подход трех великих мэтров схож: из размышлений о Другом кристаллизовалось свое “Я”, ведь выбор партнера для духовного диалога неслучаен. А получившиеся результаты различны: это и поиски своего alter ego, как у Рахманинова через образ инфернального Паганини, это и игра в переодевания, как у Прокофьева в “Классической” симфонии, это и парадоксальное отталкивание-притяжение у Стравинского в “Петрушке”.
Пожалуй, разговор великого Протея со всей русской новой школой и ее традициями музыкального реализма самый сложный и противоречивый. И приводит он маэстро к такому выводу: “опера – это ложь, претендующая на правду, а мне нужна ложь, претендующая на ложь”.
В интерпретации Павла Когана и МГАСО выстраивался еще один диалог – уже не с прошлым, а с будущим. Ретроспективный “взгляд”, раскрывающийся в исполнении, как будто приоткрывал в каждом из звучавших номеров будущие музыкальные находки их авторов.
В прокофьевской “Классической” подчеркивались саркастические интонации, напоминающие о ненаписанном еще в то время Третьем фортепианном концерте или “Любви к трем апельсинам”, а заостренная, будто укороченная фразировкой, мелодика второй части отголосками указывала, например, на фрагменты из балета “Ромео и Джульетта”.
Во втором отделении музыка балета “Петрушка” Стравинского тоже приобрела дополнительные краски – сквозь ее основной текст “просвечивали” контуры будущей партитуры “Весны священной”. Глубокие и гулкие басы, утяжеленная медь, мощные, взрывные кульминации – того гляди среди народных гуляний зазвучат мистические и языческие призывы “Весны”.
Но нет, это еще пока только кукольный балаганчик. И трагическая история Петрушки-романтика в исполнении оркестра получилась театрально-условной, а не драматической. Скорее, оркестр “всерьез” заливался народными песнями в мастерски сделанной аранжировке Стравинского.
“Рапсодия на тему Паганини” стала апофеозом вечера, хотя и звучала в конце первого отделения. Эффектнее всего у солистки Екатерины Мечетиной и оркестра звучали наиболее трагические и эмоционально-напряженные фрагменты.
Симфоническая трактовка этого “пятого” концерта Рахманинова определила расстановку акцентов, драматургию и звучности в исполнении музыкантов. Предполагаемая жанром концерта соревновательность была заменена на солидарность пианистки и дирижера, поэтому саркастические и игровые элементы были сглажены. Трактовка фортепианной партии тяготела скорее к сочному, где-то тяжелому звучанию.
Слушатели, пришедшие на этот концерт, попадали в звуковую систему “зеркальных отражений” и мерцаний смыслов. Множественная “оптика” в восприятии возникала то в диалогах между столетиями, заложенными в сочинении, то в нашем собственном понимании. Это позволяло увидеть с более чем полувекового расстояния не только великих “двойников” композиторов, но и себя через отражения в них.
Судя по реакции зала, сегодня слушателю ближе трагические истории Рахманинова, барочные танцы из “Классической” симфонии и Рапсодии. А в сочинении Стравинского не эксклюзивные находки Маэстро, а все еще узнаваемые и такие близкие “Ах, вы, сени, мои сени” и “Русская”.
Екатерина Ключникова, газета “Культура”