Волшебница в гневе
Оперу по мотивам античного мифа и трагедии Корнеля написал итальянец Луиджи Керубини. Сюжет оперы напоминает триллер.
Колхидская волшебница Медея полюбила Ясона, помогла добыть ему бесценное золотое руно и стала его женой. Прошли годы, Ясон решил оставить Медею и жениться на Главке, дочери царя Коринфа. Ослепленная душевной болью волшебница решает отомстить возлюбленному, но гибели соперницы ей мало. Ненависть толкает Медею на страшное зло: от ножа погибают и их с Ясоном дети.
Премьера оперы состоялась в Париже в 1797 году: современники восхищались трагической неистовостью и мрачным колоритом «Медеи».
Тем не менее ставили оперу и в XIX, и в XX веках редко, а в России — всего лишь однажды. Первоначально сочинение Керубини, как было модно в то время, изобиловало разговорными диалогами, но в середине XIX века их тоже положили на музыку. Именно эту версию и принял к постановке Музыкальный театр.
Конфликт цивилизаций
Режиссер Александр Титель задумал спектакль не как древнюю историю в туниках и хитонах, покрытых пылью веков, но как актуальное высказывание, связывающее прошлое с настоящим. Действие оперы перенесено в XX век, в период между двумя мировыми войнами, и происходит в некой южноевропейской стране — возможно, в Греции.
«В «Медее» такая сгущенная драма, такая мощная сила высказывания! Но опера трудна для постановки, по сути, в ней мало действия. Тут фактически конфликт двух цивилизаций. Развитой европейской, хоть и бедной, страны и варварской. Она — проблема для них, они — проблема для нее. И Медея переходит черту, преступает запреты этой цивилизации. Тут еще личная, семейная история, хотя это не самое главное. Это нетипичная, особенная, героическая пара»,
— рассказывает режиссер.
Подразумевается, что Медея и Ясон — безжалостные герои подполья, которых некогда сблизила общая борьба. Но прямых указаний на это не будет, говорит Титель:
«Мы не оденем героев в камуфляж, не снабдим их автоматами. Ассоциации должны возникать у зрителей из какого-то достаточно сложного театрального замеса. Тот молодой человек, что выстрелил в эрцгерцога Франца-Фердинанда и тем спровоцировал Первую мировую войну, — безусловно, прямой потомок нашей Медеи. И Ясона тоже. Кто такой Ясон? Человек собрал команду знаменитых головорезов и авантюристов и отправился забирать чужое».
Жена как порох
Спектакль репетировали в сжатые сроки — около двух месяцев. Александр Титель признается, что не взялся бы за труднейшую оперу, не будь в труппе двух превосходных Медей — Хиблы Герзмавы и Натальи Мурадымовой. Для Натальи это самая сложная партия в жизни.
«Здесь очень много высоких нот, мифологический текст. Нужно представить, что мать убивает своих детей, понять ее мотивы…
Режиссер хочет, чтобы в Медее не было лирики: она сильная, жесткая и по сюжету — волшебница, а у нас в спектакле, как сегодня говорят, человек с паранормальными способностями. Как она оказалась в этой ситуации? Ради любви к Ясону женщина не пожалела брата, покинула семью и родину — принесла на алтарь любви все. А он забыл о прошлом. Бросает ее, ранит душу смертельно. Медея несчастна и ищет выход, но выхода нет. Это замкнутый круг»,
— говорит Наталья Мурадымова.
Исполнитель партии Ясона Николай Ерохин с головой погрузился в работу над своей партией.
«Барочную музыку я никогда не пел, и теперь приходится бороться с собой. У Керубини лиричность немножко другая, чем я привык в операх XIX века. В «Медее» ни в коем случае нельзя картинно страдать — тогда ничего не получится в сценическом общении. И не должно быть выходных арий. Дуэт Ясона и Медеи — не самоценно эффектное пение, а суровый разговор по душам людей, которые много пережили»,
— делится Ерохин.
О работе над своей ролью Ерохин рассказывает с воодушевлением.
«Как Титель работает с актерами, не работает никто. Дуэту с Медеей мы посвятили сутки — четыре шестичасовых репетиции в классе. Режиссер до мельчайшей степени разбирает жизненную позицию персонажа, вплоть до того, как он ест, ходит, смотрит.
За счет этого мы определенным образом себя «накачиваем». Ничего не получится, если я утром Коля Ерохин, а днем на репетиции — Ясон. Если я утром не встану Ясоном, а засыпая, не буду вспоминать образ, моя партия не прозвучит».
Миф навсегда
В поворотный момент жизни герои спектакля действуют на кромке моря. Берег, где в начале первого действия загорают девицы Коринфа, заставлен фигурными блоками — громадные бетонные тетраподы защищают берег от напора волн. Сценограф спектакля Владимир Арефьев считает такую конструкцию идеально подходящей к сюжету.
«В этой форме все заложено: она защищает, но в ней чувствуется и некая патологичная, природная агрессивность: тетраподы подавляют людей»,
— подчеркивает он.
По мнению Арефьева, костюмы XX века не удаляют, а приближают античную трагедию к пониманию ее глубинных смыслов.
«История Медеи не осталась лишь в далекой, смутно понимаемой нами Древней Греции. Это может происходить сегодня, завтра, послезавтра или совсем недавно. Великая данность мифов в том, что они происходят каждый день. Нам показалось, что этот сюжет и эта музыка острее будут восприниматься на близком по времени материале».
Кстати, многие костюмы не шились, а покупались, их активно искали по секонд-хендам, что было непросто: по словам Арефьева, платье XX века, если это не дорогой винтаж, встречается все реже и реже:
«Сегодня люди очень быстро меняют одежду, а до 50-х годов ее могли носить несколько поколений, в провинции пиджак переходил от отца к сыну».
Поворотные моменты
Дирижер Феликс Коробов считает, что «Медея» дважды в истории перевернула музыкальное сознание. Впервые — в момент создания, хотя опера Керубини и не воспринималась как новое слово в музыке, в том числе самим автором.
«Но сегодня мы понимаем, что это были ростки будущего. Не случайно Бетховен высоко ценил Керубини и парафраз начала третьего акта «Медеи» использовал в знаменитой Девятой симфонии»,
— рассказывает Коробов.
Второе «пришествие» «Медеи» случилось, когда к этой опере обратилась Мария Каллас.
«Партитура очень сложная, очень насыщенная, особенно для исполнительницы партии Медеи — она практически всю оперу на сцене, нет ни секунды расслабления и отдыха. Это опера, в которой певцам нужно очень сильно помогать. Моя задача как дирижера — найти баланс между особенностями музыки конца XVIII века и современным оркестром.
Ведь как сказал Петр Вайль в книге «Гений места», «Бах тот же, мы — другие». Наш оркестр не играет на старинных инструментах. Но, на мой взгляд, даже барокко — это не только «набор приемов», а скорее особое ощущение жизни, биения сердца, скорости крови. Кстати, музыка «Медеи» по экспрессии, напору и грандиозным эмоциональным перепадам очень близка музыке XX–XXI веков. Вот это мы и попытаемся отыскать»,
— говорит дирижер.