У поставленного в Токио “Бориса Годунова” драматичная предыстория.
Оперу Мусоргского готовил к премьере польский Театр Вельки. Но после февраля 2022 года в стране возникла аллергия на русское искусство – постановку отменили, и худрук театр, известный театральный и кинорежиссер Мариуш Трелиньски, использовал эту концепцию в Токио, в Новом национальном театре – единственном в Японии театре, где ставят европейскую оперу.
На партию Бориса предполагалось пригласить Евгения Никитина из Мариинки, Алексея Тихомирова из “Геликона” на роль Пимена и Павла Колгатина из Венской оперы на роль Юродивого, но обстоятельства вторглись и в этот проект – худрук театра дирижер Казуши Оно объявил о срочном вводе новых исполнителей: Бориса споет немецкий бас-баритон Гуидо Джентьенс, Пимена – грузин Годердзи Джанелидзе, Шуйского – Арнольд Безуен из Байройта.
Премьера, показанная на весь мир интернет-порталом OperaVision, ошеломляет. Трелиньски известен не только как режиссер, великолепной чувствующий музыку и читающий ее скрытые смыслы, но и как приверженец современных решений, когда акцент делается не на экзотике ушедших времен, а на вневременных философских посылах произведения, делающих его актуальным всегда.
В трагедии личности, отравленной свершенным преступлением и безграничной властью, в ее распаде и неизбежной гибели режиссер слышит мотивы шекспировской мощи.
Престолонаследник Федор предстает безнадежно больным полупарализованным отроком с вечно разверстым ртом и бессильно скрюченными руками – неправедно добытая власть подобна плоду кровосмесительного брака, у ней нет будущего. Партия Федора в этой версии соединена с партией Юродивого – и когда сын бросает отцу в лицо знаменитое “нельзя молиться за царя-ирода”, опера обретает еще более глубокий и зловещий смысл.
В основу взята авторская редакция 1869 года с включениями элементов версии 1872-го. Но так как существует множество вариантов оперы – и Мусоргского и с позднейшими наслоениями, то авторы постановки сочли себя вправе собрать спектакль по-своему, перенося сцены из акта в акт, включив бунт под Кромами, но убрав все польские сцены – в структуре этого трагического концентрата их лирика показалась бы особенно инородной.
Теперь в самом воздухе оперы разлит запах крови, здесь люди легко предают и еще легче убивают, потом казнясь муками чего-то неведомого по имени совесть. Хайтековское решение дизайна лаконично: в темноте сцены светятся кубы, где происходят фрагменты действия (корчма, боярская дума, больничная палата), а над всем этим на огромном экране среди сюрреалистических видений фосфоресцирует искаженное болью лицо царевича – на взгляд полубезумного, а в сущности – самого разумного существа в обезумевшем мире. Эта трагическая белая маска на кровавом фоне – вариант “Крика” Мунка, само воплощение беспросветного отчаяния.
Отрешаясь от исторического времени событий, режиссер использует тот же ход, что Сорокин в антиутопиях: это близкое, но будущее, когда окончательно восторжествовала архаика идей, миропониманий и мироустройств. Уже нет соболей и сарафанов, серокостюмные думцы напоминают офисный планктон, деловито шагают элегантные бизнесвимен, одеяние Пимена сочетает православный балахон с японским декором, а корчма теперь – комнаты на ночь.
Но нравы и ухватки не изменились, только стали еще развязнее и беспощаднее. Трагическая фигура раздавленного содеянным Бориса максимально снижена: соболья шуба сменилась домашним халатом, семейными трусами и шлепанцами – муки сии невидимы миру.
Решение народных сцен сближает спектакль с версией Андрея Тарковского, наиболее глубоко прочитавшего смысл пушкинской трагедии и этого “народ безмолвствует”. Сцены у собора Василия Блаженного аранжированы скорее под репортаж северокорейского ТВ о встрече ВМФ с лидером его процветающей страны: вымуштрованные шеренги бравых моряков и отважных морячек излучают любовь и преданность.
Эта сцена трагически срифмуется с бунтом в Кромах – “бессмысленным и беспощадным”, когда опьяненная кровью “толпа безмозглая” глумится над трупом вчерашнего идола, радостно приветствуя восшествие на престол идола нового – Лжедмитрия. И если сценой раньше группа опричников с собачьими головами неслышно подкрадывалась к Пимену, чтобы убрать свидетеля, теперь, под Кромами, собачьи головы надел весь разгоряченный люд, пылающий жаждой мести – не зная толком, кому и за что. Мести за постоянное отчаяние, за веру-безверие, за безнадегу. Мести, похоже, самим себе, неспособным за себя постоять.
В этом спектакле солирует режиссура, но впечатляет и общая культура постановки: тщательная выделка каждого образа, точное понимание не знающими русский язык певцами смысла каждого слова. Огромный оркестр театра под ведением Казуши Оно музыку не исполняет – ее выдыхает, превращаясь в еще одного трагического героя спектакля, проживающего ту же невозможную, но реальную жизнь.
Победителем конкурса молодых оперных певцов Елены Образцовой стал грузинский бас
В работе Гуидо Джентьенса (Годунов), думаю, сказалась поспешность ввода, для этой партии его голосу не хватает диапазона, глубины и мощи. Зато в партии Пимена хорош молодой грузинский бас Годердзи Джанелидзе с его редкостно красивым тембром и выразительной нюансировкой. Из японских исполнителей выделю Варлаама в экспрессивном звучании Тэппэй Коно. Сцены в корчме вообще – самые “японские” по стилю: бродяги нескрываемо напоминают местных самураев-головорезов со стрижеными затылками и лихими островками волос на макушке.
Постановщикам токийского спектакля удалось превратить знаменитую оперу в сеанс психоанализа – и личности и безликой толпы сразу. Бездна ассоциаций, столпотворение которых мы наблюдали эти три часа, и шокирует, и потрясает, и долго потом будоражит ум и душу.
Интернет-канал OperaVision показывает записи оперных спектаклей каждую неделю в течение полугода со дня онлайн-премьеры – их можно смотреть в любое время бесплатно. “Борис Годунов” с субтитрами на трех языках, включая русский, будет доступен до 24 сентября.
Валерий Кичин, “Российская газета”
Кстати: