Сольные вокальные вечера в формате один плюс один (певец – концертмейстер) случаются нынче не слишком часто, а уж в таких залах, как БЗК, совсем редко.
И то сказать: многие ли из сегодняшних вокалистов в состоянии предложить публике целиком и полностью камерную программу, удерживая внимание аудитории от начала до конца и не испытывая проблем с тем, чтобы каждый звук был отчетливо слышен в любом уголке зала?
Большинство предпочитает исполнять оперные арии (нередко вкупе с итальянскими, испанскими или еще какими-нибудь песнями) в сопровождении оркестра, отдавая тому на откуп часть программы, а другую деля с коллегами-вокалистами.
Смешивать два этих ремесла также есть тьма искусников (самый яркий пример – Елена Образцова, регулярно разбавляющая свои камерные программы оперными ариями, а в последние годы и много чем еще).
Сергей Лейферкус, которому в принципе подвластен любой формат, – не из их числа. Если опера – так опера, а романс – так уж романс. Его сольный концерт, прошедший в рамках абонемента Московской консерватории “Звезды мировой сцены”, так и назывался: “Золотой век русского романса”.
Впрочем, слово “сольный” в данном случае не совсем верно. Потому что выступавший в ансамбле с Лейферкусом пианист-концертмейстер Семен Скигин в своей специальности столь же выдающийся мастер, и по большому счету надо было бы говорить о равноправном дуэте первоклассных музыкантов.
Другое дело, что Скигин на равноправие особо не претендовал, по большей части растворяясь в певце, поддерживая его и дополняя, лишь в отдельных вступлениях и постлюдиях позволяя себе ненадолго выйти на первый план.
Лейферкусу совершенно не требовалось никакого “разбега”, никакой “распевки”. Настройку аппарата и все, что связано с вопросами техники, он, как настоящий мастер, оставляет за кулисами. Выходя же на подмостки, не только с самого первого романса, но буквально с самой первой фразы он уже внутри музыкального, художественного образа. И уж будьте уверены: каждая фраза, слово и даже нота были прекрасно слышны везде, при полном отсутствии каких-то специальных усилий со стороны певца.
Обладателям куда более крупных голосов это удается далеко не всегда. И дело отнюдь не только в школе, действительно безупречной. Дело еще и в редкостно четкой артикуляции каждого слова, которая влечет за собой и более острую звуковую атаку.
При этом Лейферкус никогда не занимается просто вокалом, звукоизвлечением, для него не существует некоего абстрактного “красивого звука”. Звук, тембр – всегда производные от музыкально-художественных задач данного конкретного произведения.
Кажется, неподвластных ему градаций и оттенков просто не существует в природе. Переходы от одного контрастного настроения к другому, подчас диаметрально противоположному, могут быть мгновенными. Как, например, после ядовитого “Райка” Мусоргского – его же трагический “Забытый”, после зловеще-инфернального “Полководца” – уморительно-гротескный “Семинарист”, после специфического юмора Шостаковича – печаль Рахманинова (“Вчера мы встретились”)…
Всего, включая бисы, в исполнении Сергея Лейферкуса прозвучало двадцать самых разнообразных и разноплановых номеров, из которых по крайней мере половину нечасто услышишь на концертной эстраде. Так же как нечасто увидишь на ней столь яркое и неповерхностное актерское, лицедейское начало, настоящий “театр одного певца”.
Искусство Сергея Лейферкуса блистательно демонстрирует актуальность и действенность заветов Шаляпина и может помочь приблизиться к ним на практике даже в большей степени, чем сам великий первоисточник. Потому что, слушая Шаляпина, любой певец думает: ну он же – гений, куда мне!
А слушая Лейферкуса, каждый убеждается, что это чудо вполне рукотворное. Вот только желающих овладеть им сегодня, увы, не слишком много. По крайней мере, из представителей молодого поколения певцов, знакомых в лицо автору этих строк, в БЗК удалось встретить лишь одного.
Дмитрий Морозов, газета “Культура”