20 февраля Люка Дебарг сыграл в Минске Второй концерт Бетховена.
Не только Москва любит Дебарга: зал Белгосфилармонии был переполнен, проходы заставлены дополнительными стульями – хорошо, что в этот вечер не было пожарной проверки, иначе бы многим пришлось уйти восвояси без музыки.
Минчане принимали очень горячо. Среди слушателей были замечены москвичи (и в не таком уж маленьком количестве), а кроме москвичей, и киевляне, и львовяне, и питерцы. И даже брюссельцы, в лице Миши Майского, который участвовал в Минске в фестивале и должен был играть в том же зале на следующий день.
Первое отделение концерта было отдано камерной музыке, оказавшись целиком занятым трио Чайковского “Памяти великого художника” (Дебарг, Марк Бушков, Александр Бузлов). Трио, написанное на смерть Николая Рубинштейна, представляет собой одно из самых маштабных произведений жанра (около 45 минут чистого звучания) и дает как бы картину жизни в обрамлении смерти. Оно было исполнено с молодым энтузиазмом и очень понравилось публике.
Нельзя не отметить, что движущей силой и невидимым (а иногда и видимым) дирижёром исполнения явился пианист. Он, как ему и свойственно, избавил музыку от слишком лобовых и привычных эффектов и дал пример свежей, романтической, и даже – неожиданно для траурной музыки – изящной игры. Да, от его мазурки (есть в Трио такой эпизод) паркет не трещал, но она была легка и окрашена, как дымкой, в нежные, светлые тона воспоминания.
Вообще в Трио можно услышать много чего: и мазурку, и вальс, и похоронный марш, и грандиозное фугато, и вариацию, напоминающую песню игроков (“Как в ненастные дни”) из последней картины “Пиковой дамы”, – это своего рода энциклопедия русской жизни, и всё это разнообразие держалось на Дебарге, на его артистизме и лирическом чувстве, на его умении создать атмосферу двумя штрихами.
От его первого аккорда в коде – похоронном марше – буквально остановилось сердце. Жаль только, что он иногда излишне прятался в аккомпанементах, перебарщивал со своим знаменитым уже мягким звуком “без атаки”.
Искренность исполнителей, в которой нельзя им отказать, несмотря на кое-какие претензии (например, неприятно удивила манера струнников отпускать ноту сразу после того, как она взята, что создавало эффект удешевляющей события мелодекламации) – так вот, искренность всегда находит у слушателей отклик: как уже сказано, публика приняла Трио с восторгом, артистов много раз вызывали на поклоны и щедро засыпали цветами.
Концерт Бетховена произвел ярчайшее впечатление. Судя по отзывам, воспоминание о нём принадлежит теперь к любимым – у тех, кому повезло оказаться в этот вечер в минской филармонии. Дебарг в нем предстал таким, каким публика его оценила и полюбила во время конкурса Чайковского – умеющим создать захватывающий музыкальный поток и наполнить его трудно объяснимым, но бесконечно притягательным очарованием.
Хорошие манеры предписывают играть венскую классику несколько объективистски, как бы от третьего лица, особенно если музыка мажорная – в минорной ещё можно позволить себе побурлить, хотя и с оглядкой, а в мажорной будь любезен соответствовать высокому стилю классицизма, атласные пуговицы должны быть застегнуты, шаг вправо, шаг влево – расстрел на месте.
С этим “третьим лицом”, конечно, не к Дебаргу – он играет исключительно от первого и не боится, например, швырнуть аккорд, да ещё добавить арпеджиато, которого нет в нотах, чтобы рояль вдруг буквально зарычал. Тем не менее, гармония не теряется, этот аккорд не торчит из образного мира, от него не подпрыгиваешь, а принимаешь с доверием, как будто иначе и быть не может.
Можно долго говорить о достоинствах этого исполнения – о фразировке, естественной, как дыхание, о ясном и певучем звучании в первой части, об удивительно смычковом ощущении звуковедения во второй (левая рука в теме – как будто струнный квартет вступил, а в мелодии – какое великолепное чувство гибкой звуковой плоти!), о дивном дуэте голосов в теме рондо третьей – всё это правда, но это мало имеет отношения к ощущению необъяснимого и чистого счастья, которое осталось послевкусием после этого концерта.
Уж не красота ли, в самом-то деле, спасет мир? Редко когда приходится жить такой полной жизнью, как при таких событиях, когда на твоих глазах из ничего создается что-то трепещущее – как капля воды после дождя, в которой отражается всё, что есть вокруг, вот через секунду она сорвется и её не будет, но сейчас она есть и она прекрасна.
На осенних московских концертах Дебарга, бывало, ощущалось странное напряжение, какая-то не полная безопасность – в Минске этого не было совсем, первая же фраза солиста легко увела за собой. И не только публику.
Надо было видеть, с какой абсолютной уверенностью и волей Дебарг, по поводу малого опыта которого было столько стенаний летом, вёл оркестр. Оркестр поддавался, отвечал (Государственный камерный оркестр республики Беларусь, дирижер Евгений Бушков), вообще же играл выверенно и стройно (прекрасная группа духовых!), хотя и несколько вяловато поначалу.
Прыгающие штрихи и пунктиры у струнных могли бы быть более пружинными, тем более что акустика в зале филармонии сухая, малонесущая. Возможно, имел место эффект маленького состава – концерт Бетховена логично представить себе с симфоническим оркестром, так что надо отдать должное героизму и оркестра, и дирижера, которые вытянули насыщенную партитуру.
Всеобщее воодушевление после концерта было таково, что Дебарга легко “раскрутили” на четыре биса. Публика несколько раз порывалась устроить овацию стоя – после Бетховена это ещё сошло ей с рук, но потом пианист, как только видел, что в разных концах зала начинают вставать слушатели, тут же садился за рояль и начинал играть. Закончил джазовой импровизацией.
Перед концертом Евгений Бушков обратился к публике с речью, в которой живо описал, как удалось заполучить Дебарга и его партнеров в Минск (Дебарга – уже во второй раз, в первый раз он был приглашен после второго тура конкурса Чайковского, не дожидаясь результатов, непосредственно самим Бушковым, и играл в Минске 31 октября). Если судить по реакции публики, она не откажется и от третьего, и от четвертого, а ехать, например, и из Москвы, и из Петербурга недалеко.
Надежда Ридер