“Корни и крона” – таково название фестиваля старинной музыки, концерты которого в течение всего лета проходят в Музее-усадьбе “Архангельское”.
Как правило, подобные летние серии концертов посвящены музыке барокко, однако в “Архангельском” звучит и европейская этническая музыка в исполнении ансамбля “Волки и овцы” (руководитель – Владимир Лазерсон), и неизвестные шедевры эпохи Ренессанса.
А когда дело доходит до барокко, то представлено оно вовсе не мейнстримом, а такими изысками, как, скажем, программы “Луиджи Мадонис, Антонио Вивальди, Николя Шедевиль (ученик, учитель и его подражатель)” или “Виолончельные раритеты XVIII века. Ж. Б. де Буамортье, Ф. Джеминиани, Ж. Б. Бреваль, К. Ф. Э. Бах”.
По словам художественного руководителя проекта, известного органиста, клавесиниста, профессора Московской консерватории Алексея Семенова, задумывая фестиваль, он хотел проследить “связь времен”, показать корни, питающие всю европейскую культуру. Отсюда и подзаголовок – “от истоков этно до изысканности барокко”. А броское подходящее название – “Корни и крона” – А. Семенов взял у любимого писателя, Бориса Пильняка.
Интересный проект поддержали и в Министерстве культуры, и руководство “Архангельского”, которое предоставило свои площадки – театр Гонзаго (по-прежнему находящийся в стадии реставрации), Овальный зал Главного дворца. Фестиваль удалось сделать международным, пригласив известных европейских музыкантов. Этому способствовали посольства Австрии, Франции, Швеции, Ирландии, стремящиеся пропагандировать свою культуру в России.
Одним из центральных событий “Корней и кроны” стал приезд Рене Клеменчича со своим ансамблем “Клеменчич консорт”. Выдающийся австрийский музыкант, отмечающий в следующем году 80-летие, продемонстрировал себя в разных ипостасях. Как дирижер, исполнитель на самых разных флейтах (об этих концертах уже писала газета “Культура”), а также дал вечер музыки для клавикорда.
Клеменчич познакомил московскую публику с очень широким срезом культуры, озвучив и раннехристианские гимны, и манускрипт XIII века “Кармина бурана” (тот самый, который вдохновил в XX веке Карла Орфа).
Программу сольного концерта на клавикорде Клеменчич назвал “Нежные воспоминания”, включив сюда преамбулы, немецкие песни, французские шансоны, итальянские мадригалы авторов XVI века (все, разумеется, в инструментальных версиях). Клеменчич, обладающий энциклопедическими познаниями в разных областях искусства (он в том числе изучал философию в Сорбонне), не только играл, но и артистично комментировал программу.
Это было тем более необходимо, поскольку клавикорд – очень специфический инструмент, самый тихий из всех клавишных. Чтобы настроить слушателей на правильное восприятие музыки, маэстро обратился к залу со следующими словами:
“Вначале от вас потребуется немного терпения, потому что клавиатура клавикорда, одна из самых отзывчивых, нежных, слаба по звуку. Но ваше ухо постепенно привыкнет к этому, и если вы постараетесь, то сможете оценить этот волшебный инструмент. Говорят, что его звуки обладают мистической силой и что даже трава вырастает, когда звучит клавикорд”.
И действительно, современные люди, привыкшие жить в постоянном шуме и отвыкшие слушать тишину, мы на два часа перенеслись в удивительный мир. Звук клавикорда чем-то напоминает лютню, но мастерство Клеменчича позволило добиться и тремолирующего эффекта, подобного вибрации человеческого голоса.
Механика инструмента позволяет также делать крещендо и диминуендо, но все в микроскопических пропорциях, деликатно и утонченно. Кстати, играл Клеменчич на клавикорде российского мастера Дмитрия Белова (предоставленном маэстро из частной коллекции российской артистки Т. Зенаишвили) и остался весьма доволен качеством инструмента: строй он держал прекрасно, несмотря на влажность от дождя и ветра, бушевавших в тот вечер в Архангельском.
Хотя перед маэстро стояли ноты, но печатный текст был лишь канвой для его виртуозной импровизации. Он играл композиции К. де Сермизи, Ф. Верделота, Ж. Аркадельта, транспонируя на октаву ниже, в других тональностях, свободно обращаясь с ритмом. И все для того, чтобы спустя 500 лет эта музыка ожила, захватила своей красотой и экспрессией.
После концерта Рене Клементич ответил на несколько вопросов.
– Вы свободно играете на многих инструментах. А с чего все начиналось?
– С клавишных, с фортепиано. Что касается флейты, то интерес к ней возник чисто случайно. Когда я учился в школе, у меня был друг, игравший на флейте. Ему надо было сдавать экзамен, и он очень волновался. Тогда я, чтобы поддержать его, предложил поиграть ансамбли. С этого все и пошло.
– Вы привезли в Россию свой ансамбль “Клеменчич консорт”. Он имеет постоянный состав музыкантов?
– У меня есть ансамбль для средневековой музыки, с другим составом музыкантов я исполняю сочинения эпохи Возрождения, с третьим – барокко. Это – три разных ансамбля, с разными исполнителями на инструментах соответствующей эпохи, но выступаем мы под одним названием “Клеменчич консорт”. Последняя работа с барочным оркестром – запись оперы Альбинони “Рождение Венеры” на компакт-диск, который выйдет в сентябре.
– Многие дирижеры, начинавшие со старинной музыки, теперь стремятся исполнять романтику, музыку XX века, встать за пульт симфонических оркестров.
– Я – нет. Мои интересы связаны только со старинной музыкой и с собственным композиторским творчеством, где я пытаюсь выразить метафизические идеи. Я сочинил оратории “Каббала” на древнееврейские тексты, затем “Апокалипсис”, где поют на древнегреческом и которая идет 3,5 часа. Сейчас работаю над оперой о пророке Данииле.
– Ваш первый приезд в Россию как раз был в качестве композитора?
– Да, я был приглашен на фестиваль современной музыки в Петербурге. Потом дважды выступал в Москве: мне памятно исполнение Пятого Бранденбургского концерта в Большом зале консерватории совместно с российскими артистами.
– Кроме музыки, какие виды искусства вас интересуют?
– Я коллекционирую живопись и скульптуру, которая, по моему мнению, сейчас сильно недооценивается.
– Вы собираете скульптуры какого-то конкретного периода?
– Нет, всех времен и народов: от Африки, Китая до современной европейской. Скульптура в отличие от живописи – совершенно особый мир. После того как картина написана, с ней ничего не происходит, а скульптура никогда не бывает закончена, она меняет свой облик в зависимости от помещения, ракурса зрения, освещения…
– А вы сами не пробовали заняться ваянием?
– Нет, я посвятил себя только музыке.
Евгения Кривицкая, газета “Культура”