«Святое таинство», «Магическая палата», «Богоявление», «Раненый лавр», композиции о земных муках и райских садах — все это прозвучало на закрытии фестиваля Российского национального оркестра. В концертном зале им. Чайковского в Москве коллектив Александра Рудина представил малоизвестные шедевры французской духовной музыки, а помогла ему в этом татарская примадонна — Альбина Шагимуратова.
Таинство причастия
Минувший вечер в Московской филармонии прошел в элитарной, почти камерной атмосфере. «Гимн о Святом Таинстве» Оливье Мессиана, «Мученичество святого Себастьяна» Клода Дебюсси и российская премьера «Богоявления» Андре Капле не собрали аншлаг в концертном зале им. Чайковского.
Не помог даже звездный статус Российского национального оркестра (РНО) и приезд этуали Мариинского театра Альбины Шагимуратовой. Зато вызвали живой интерес профессуры Московской консерватории и самого Владимира Спивакова, выдающегося дирижера и скрипача, который в конце вечера преподнес супруге, Сати Спиваковой, роскошный букет.
Испугавшиеся незнакомых названий меломаны многое потеряли: двухчасовая программа подарила публике настоящий катарсис и напомнила, что истинное счастье обретается в глубоких страданиях.
Для многих страждущих путь к свету начинается с причастия. Именно о нем в начале вечера рассказал оркестровый «Гимн о Святом Таинстве». Это оркестровое сочинение рассказывает, как человек, борющийся против греха, испытывает экстаз от одного из важнейших церковных таинств. Однако ранний опус Мессиана имеет сложную судьбу — во время Второй мировой войны партитура была утрачена и композитор реконструировал ее по памяти. Возможно, поэтому в ней так много внутренней свободы, воплотившейся в тонкой звукописи скрипок, экспрессивных речитативах виолончелей и драматических прорывах tutti. Все это выпукло маркировал Александр Рудин, эффектно жонглируя оттенками и «переключая» тембры.
Через тираты и вихревое тремоло оркестра дирижер привел действие к экстатическому апофеозу, где остинато, мелодико-гармоническая формула, передает восторг прикоснувшихся к церковному таинству и таинству музыки. Среди них точно были артисты РНО: взметнувшиеся с последним звуком вверх смычки не что иное, как полет освобожденной души.
Дары младенцу
«Причастившись», меломаны стали свидетелями «Богоявления». Музыкальная фреска Капле для виолончели олицетворяет путешествие волхвов в Вифлеем к младенцу Иисусу. Его этапы оживают в трех частях сочинения — «Кортеже», «Каденции» и «Танце маленьких негритят».
Масштабную процессию с дарами живописует теплокровная кантилена оркестра с выделением флейты и скрипки. Восторг царя Каспара — виртуозное соло виолончели. Прославление Христа — совместный финал с огненной джазовой интермедией.
Роль восточного царя примерил на себя Рудин, объединивший бисерную технику с чувственным «масляным» звуком. А за дирижерским пультом его сменил Федор Безносиков, чей молодецкий задор созвучен празднику «Богоявления». Под его руками оркестр звучал упруго, а звонкие пиццикато горошинами летели в зрительный зал.
Рай на земле
Кульминацию вечера ознаменовало «Мученичество святого Себастьяна». Музыка к мистерии Габриэли д`Аннунцио для хора, чтеца, сопрано и оркестра — грандиозное вокально-инструментальное действо с театральными корнями. Дебюсси создал его для труппы Иды Рубинштейн в соавторстве с хореографом Михаилом Фокиным и художником Львом Бакстом в 1911 году. После провала в театре Шатле (церковь сочла спектакль еретическим) «Мученичество…» постигло забвение. В России его не слышали вплоть до 2004 года, пока Геннадий Рождественский не исполнил эту изысканную, по его словам, стилизацию на старофранцузском наречии.
В концертном зале Чайковского она гремела скорее пронзительно. Путь Себастьяна с грешной земли в райские сады проходил под звенящие tutti оркестра, щемящие стенания хора капеллы им. Юрлова и броскую патетику Спиваковой, отвечающей за художественное слово.
За монументальными звуковыми пейзажами («Двор лилий», «Магическая палата», «Совет ложных богов») порой терялась интимная интонация — человек с его простыми радостями и страстями. В сольных эпизодах ее филигранно восполняла Шагимуратова, чье небесное сопрано и олицетворяет рай на земле.
Солистка Мариинского театра расположилась на боковом балконе вдали от вокально-оркестровой толпы. Оттуда ее монологи о священной печали, благовесте звезд и кровоточащих ранах звучали особенно ирреально, а воскресение казалось мечтой вплоть до финальных возгласов «Аллилуйя!» С парижской программой гармонировало изысканное черное платье певицы в пол. По-французски Шагимуратова подошла и к слову, не затмив хрустальными переливами его сакральный смысл.