18 мая 2006 в Большом зале консерватории выступит прославленный британский дирижер Роджер Норрингтон. Под его управлением оркестр Musica Viva исполнит сочинения Моцарта, Шумана и Фолькмана.
Накануне концерта с господином Норрингтоном побеседовал Илья Овчинников.
– Господин Норрингтон, вы участвуете во многих программах Зальцбургского фестиваля 2006. Как вы относитесь к идее, которая легла в его основу, представить 22 оперы Моцарта?
– К счастью, на мою долю пришлась лишь одна, хотя меня просили сделать еще пару. Если спектакли окажутся хороши, то почему нет? Сам я летом предпочел бы отдыхать, но Зальцбург без меня редко обходится.
Я не большой поклонник фестивалей такого размаха, они напоминают супермаркет. В Зальцбурге мне скорее по душе Неделя Моцарта в январе, Пасхальный фестиваль или же тот, который мы устраиваем вместе с Camerata Salzburg – трехдневный цикл, посвященный целиком тому или иному композитору.
Наш последний фестиваль был посвящен Генри Перселлу – в Австрии этого чудесного композитора знают плохо, да и в России тоже.
– Кроме Camerata Salzburg вы руководите симфоническим оркестром Штутгартского радио…
– Camerata – прекрасный камерный оркестр, один из лучших в мире, мы девять лет работаем вместе. До меня коллективом руководил Шандор Вег, прививший музыкантам замечательное чувство стиля.
Необязательно играть на исторических инструментах, можно и без них стилистику Моцарта или Гайдна передать на все сто. Мы стараемся сыграть музыку так, как ее хотел бы слышать композитор, и тогда современные инструменты могут зазвучать, как старинные.
В Штутгарте у меня тоже замечательный оркестр. Позади уже семь лет совместной работы, впереди еще пять-шесть. Это уникальный симфонический оркестр – в мире только он один исполняет музыку XIX века без вибрато (прием исполнения на струнном инструменте: равномерное колебание пальца левой руки на прижатой им струне. – прим. авт.).
В австро-немецкой музыке вибрато прижилось поздно; если послушать ранние записи Венской филармонии, там вибрато возникает лишь к 1940-м годам. Ни Малер, ни Брукнер подобного не слышали. Тут повлияла война; после нее все вдруг стали играть с вибрато.
Лет сто назад женщины прилюдно не курили и не красились, а мужчины не выходили на улицу без головного убора. Но через пару десятилетий это изменилось – так же и в музыке: оркестровый звук стал слишком сладким, “голливудским”. Раньше ведь тоже играли с чувством, но не с фальшивой страстностью, напоминающей цыганскую манеру игры на скрипке.
– Как вы преодолеваете это в работе с Венской филармонией?
– Если мы исполняем Баха, оркестранты не используют вибрато. Но когда мы играем Моцарта, у них тут же возникает соблазн. И я предлагаю компромисс: сыграть без вибрато какую-нибудь одну часть сочинения.
Это менее проблематично со многими другими оркестрами, будь то “Гевандхауз”, Немецкий симфонический, Philharmonia, Concertgebouw и многие другие. Они готовы к эксперименту и в итоге слышат, что без вибрато можно сыграть на редкость красиво.
В Штутгарте у нас сейчас вышла Первая симфония Малера, на подходе еще три. Без вибрато они звучат как другая музыка, то же можно сказать и о нашей записи Чайковского. Скоро мы сделаем симфонии Брукнера и постараемся сыграть их так, чтобы музыка проникала прямо в сердце.
Уверен, что в ближайшие десять лет найдутся люди, которые повторят наш путь; пока же кроме меня никто не интерпретирует позднеромантический репертуар подобным образом, даже Николаус Арнонкур. Еще вопрос, что подразумевать под романтикой: искренние, серьезные переживания или ужин при свечах.
– Какое место в вашем репертуаре занимает музыка ХХ века?
– Играю много Бартока – на прошлой неделе я дирижировал в Нью-Йорке его Дивертисментом. Не обхожусь без Шенберга, Стравинского, Бриттена, Воан-Уильямса, Уолтона, Максвелл-Дэвиса. C оркестром Штутгартского радио мы играем много премьер, а с Camerata Salzburg на фестивале впервые исполним Ariosi Манфреда Трояна для сопрано и бас-кларнета с оркестром.
Мне приходилось дирижировать симфониями и концертами Рахманинова. С Прокофьевым имел дело, с Шостаковичем – гораздо меньше. У него есть много сочинений, которыми я хотел бы продирижировать… Наверное, без вибрато, как вы думаете? (Смеется.)
– Следует ли отсчитывать вашу деятельность в сфере аутентичного исполнительства с 1962 года, когда вы основали Шютц-хор?
– Не совсем; тогда я познакомился с чудесной, фантастической музыкой Шютца, и мне захотелось, чтобы она звучала! Мы с друзьями стали петь Шютца – все начиналось с любительского хора. Мы не собирались делать деньги, в этом ничего аутентичного не было: хор был большой и пел вполне по-романтически.
Как это надо исполнять, я понял через много лет, встретив людей, игравших на исторических инструментах. Это было все равно что отодвинуть занавеску, не позволяющую насладиться видом из окна. Позже мы задались вопросом: а что если сыграть подобным образом Гайдна? Или Бетховена?
– Вашу запись бетховенских симфоний считают революционной. В то же время дирижер Геннадий Рождественский уподобил ее езде на каретах, нелепой в век автомобилей…
– Эта запись вправду революционна. Наш подход нестандартен от начала до конца. Оркестр был меньше обычного, он играл на инструментах бетховенской эпохи и впервые в мире играл именно так, как это было написано Бетховеном. Зачем играть слишком быстро или слишком медленно, если там точно указан темп?
Дирижеры превратили Бетховена в позднего романтика, но он композитор эпохи Гайдна, а не Вагнера. Что касается замечания Рождественского, то я не против езды в карете (смеется). А Бетховен жил в эпоху карет, а не мобильных телефонов. Привет Геннадию! (Машет рукой.)
– Как возникло ваше сотрудничество с Musica Viva?
– Мне очень нравится этот оркестр; нас познакомил пианист Алексей Любимов. В 2002 году он посоветовал мне приехать и поработать с ними, а рекомендации Любимова мне было достаточно.
Я рад, что в этой программе, как и в прошлой, Александр Рудин выступит солистом; мы сыграем малоизвестный виолончельный концерт Фолькмана. Оркестранты играют отлично, я бы назвал их идеалистами. Они как раз готовы к тому, чтобы в эпоху автомобилей пересесть на лошадей!
Илья Овчинников, “Газета”