Молодая солистка Московского музыкального театра им. К. С. Станиславского и Вл.И. Немировича-Данченко меццо-сопрано Наталья Зимина поет ведущий репертуар, пробует самые разные музыкальные стили и не перестает совершенствоваться.
– У Вас очень оперная фамилия. Знаменитый Сергей Иванович Зимин – не ваш родственник?
– Нет. Фамилия Зиминых весьма распространена; представители этой фамилии дали России множество выдающихся людей.
– Как Вы пришли к опере? Вы из музыкальной семьи?
– Я никогда не представляла себя в другой профессии, с самого раннего детства мечтала только об оперном театре. Меня завораживала классическая музыка, при том, что родители не ставили цели сделать из меня музыканта.
Да, я росла в музыкальной семье. Мама окончила Московскую консерваторию по двум специальностям: как органистка и теоретик.
Когда мама была беременна мной, она работала над клавиром первой редакции «Бориса Годунова» по фотокопиям рукописей Мусоргского: готовилось издание собрания сочинений Мусоргского – продолжается до сих пор, там 33 тома. Видимо, уже тогда впиталась любовь к нему.
В период маминой работы в Донском крематории, я два года жила под музыку Баха и лучший в России орган. Моей любимой песочницей стала клумба перед крематорием: пусть это смешно звучит – песочница перед крематорием, но цветов тогда там почти не было – один песок. Параллельно я слушала мамины уроки музлитературы для детей в школе, где она работала.
Хорошо, что я почти не ходила в детский сад – родители всегда старались не отдавать меня туда. Знаменитый диалог из «Бориса Годунова» начинается: «Митюх, а Митюх, чево орем? Вона, почем я знаю…» Я одна начала от души хохотать в пять лет, а остальным слушавшим детям, почему-то, было вовсе не смешно. Эта реакция врезалась маме в память. В семь лет я пела романсы Алябьева и Гурилёва, в десять романсы Глинки…
Папа окончил музыкальную школу и Академическое училище при МГК им. П. И. Чайковского. В 1990 году окончил Московскую государственную консерваторию имени П. И. Чайковского, класс профессора Н. Н. Шаховской. С 1988 по 1995 год являлся концертмейстером группы виолончелей в Московском камерном оркестре под управлением Игоря Жукова, с 1995 по 2001 год — первым концертмейстером, солистом Российского государственного симфонического оркестра «Молодая Россия» (дирижер — Марк Горенштейн).
С 2001 года по настоящее время — первый концертмейстер, солист Академического симфонического оркестра Московской филармонии (дирижер — Юрий Симонов). В 2010 году получил звание заслуженного артиста России.
Кроме того, моим вторым отцом стал совсем другой человек – он просил меня, чтобы я его не упоминала, ему удобнее оставаться инкогнито. Тем не менее, замечу, что он происходит из рода бояр Сицких, а как вы, конечно, знаете, инокиня Марфа из «Хованщины» была в миру боярыней Сицкой, поэтому при работе над этой ролью у меня было множество исторических материалов, известных немногим.
Моя бабушка обладает замечательным контральто. Более двадцати лет она проработала солисткой в Московском объединении музыкальных ансамблей. И до сих пор, несмотря на преклонный возраст, распевается почти каждый день. Дедушка-тенор не мог жить без пения, занимался профессионально одновременно с учёбой на физико-математическом факультете МГУ. Но в итоге не сделал музыку свой основной профессией. Сохранилось несколько студийных записей его красивейшего голоса.
– То есть ваш путь был предопределен. Почему вы пошли учиться вокалу в Академию хорового искусства, а не, скажем, в Московскую консерваторию или Гнесинку?
– Мои родители были уверены, что нужно искать педагога, а не учебное заведение. Такой педагог нашлась в АХИ имени В.С. Попова. Это была ныне покойная замечательная Милада Семеновна Ярешко, профессор АХИ.
В Академии учат одновременно сольному и хоровому пению. Я считаю, что эти школы, по-хорошему, взаимно исключают друг друга. Я поступила на подготовительный курс в академию в 16 лет, и, придя на первое сентября, мне показалось, что я в ином мире: гений В.С. Попов дирижировал с закрытыми глазами и без рук так, что более сотни студентов сливались в единый организм.
Огромная любовь Виктора Сергеевича к школьникам, студентам, каждая репетиция с ним, постоянная работа общего хора над разным репертуаром с ведущими московскими оркестрами, гастроли, работа с моим профессором дали мне огромный профессиональный багаж.
– Вы учились в Центре Галины Вишневской. Расскажите об особенностях этого заведения? Чем он отличается от других музыкальных вузов?
– Не все певцы после вуза сразу готовы к работе в театре. Эта промежуточная ступень некоторым просто необходима. Театр в миниатюре. Оркестровые репетиции, спектакли.
Когда я начинала там учиться, своего оркестра у Центра ещё не было. И, как и в театре, до оркестровой репетиции надо было дойти, «заслужить» её. Уроки с педагогом по вокалу, танцы, итальянский и французский, прослушивания на партии, и, при хорошем стечении обстоятельств, постановка и участие в спектаклях – это огромный опыт для начинающего певца.
Я поступила в десятом наборе, последнем, который лично слушала и отбирала Галина Павловна. На одном из последних уроков у Г. П. Вишневской я много пела и никак не могла «насытиться», в конце концов она сказала мне: «Что ты бьешь как конь копытом?… Еще позанимаемся! Ну вот, два года – и в любой театр! Нос припудришь – и Кармен!»
– Вашим педагогом в Центре была знаменитая Маквала Касрашвили. Что вам удалось почерпнуть у нее?
– Маквала Филимоновна всегда была внимательна и добра на уроках. Ведь есть разные типы студентов: кому-то нужен кнут, другому – пряник. Я отношусь ко вторым. Она вселила в меня уверенность в собственных силах.
– Как Вы оказались в Театре Станиславского? Почему именно там? Вы мечтали именно об этом театре?
– Я спела три этапа прослушивания и меня взяли в стажеры. Да, я мечтала об этом театре. И имена основателей, и само здание, и имена великих людей, работавших и работающих в нём, всегда вызывали у меня трепет. Невозможно объяснить словами… До сих пор, уже шестой сезон, подходя каждый день к двери служебного входа, я чувствую мурашки и особенную атмосферу, особый мир… и какую-то безопасность, меж тем. Несмотря ни на какие трудности, театр остаётся родным, театром-домом.
– Впервые на большой сцене мне довелось вас услышать сразу в очень ответственной партии – Марфой в «Хованщине», и тогда мне это показалось лишь очень незрелым эскизом. Но прошло не так много времени, и уже ваша Юдит в опере Бартока очень убеждала. Благодаря чему, как вы думаете, случился такой качественный скачок?
– Качественный скачок может случиться только благодаря долгой и упорной самостоятельной работе и труду множества окружающих людей и родственников, и, само собой, сценическому опыту.
Мне всегда профессионально очень помогала мама. До начала репетиций в классе должна быть проведена огромная подробная работа над каждой нотой, мотивом, фразой, интонацией, словом, и только тогда я могу себе позволить подойти к репетиции.
После месяцев репетиций и нескольких спектаклей партия постоянно меняется, тем более, такая партия как Марфа. Обожаю её: музыка, героиня всё больше подходят мне по голосу. Очень жаль, что спектакль идёт совсем редко за последние годы. Постоянно тщательно работаю над этой партией, выполняю требования режиссёра и педагога, переслушиваю предыдущие спектакли.
Оценивать мой труд – дело публики. Над партией Марфы работала особенно старательно, так как, как я уже сказала, она моя дальняя родственница – в миру Княгиня Сицкая. Такие партии как Марфа – пища на всю жизнь, бездна на пути к совершенству. «Как причудливо тасуется колода…» – Булгаков заметил.
– Выступали ли Вы в других театрах – в России или за рубежом?
– Я исполнила партию Кармен в Зимнем театре Сочи, участвовала в гастролях нашего театра в Китае и Израиле, участвовала в конкурсах, проходящих на сценах театров Саратова, Бухареста, Казахстана, Италии и т. д.
– У Вас масса лауреатских званий. Вы – конкурсная певица? Что вообще дает участие в конкурсах вообще и вам лично?
– Я не конкурсная певица, но мне это дало огромный профессиональный и жизненный опыт, много нового репертуара, постоянную работа над текущими недостатками и в характере, и в профессии; возможность познакомиться с новыми городами и странами. Конкурсы весьма субъективны, но если есть время, средства и желание, считаю, стоит пробовать.
– Помню, на конкурсе в Вятском ваша Марина Мнишек была очень дерзкой и действительно надменной – характер был схвачен идеально. Какие партии – ваши любимые, которые резонируют с Вашим внутренним миром или, может быть, будят фантазию больше других?
– Марина исполнялась тогда впервые, и я очень рада, что характер удался. Это любимый Модест Петрович. Хотелось бы исполнить эту партию полностью на сцене театра.
Все партии, подходящие моему голосу, становятся любимыми и, сразу или постепенно, будят всю мою бурную фантазию. Природа моего голоса позволяет петь и русский репертуар (любимые Мусоргский, Чайковский, Римский-Корсаков), и Моцарта, и Россини, и Доницетти, и Понкьелли, и Берлиоза, и, конечно же, обожаемого Верди.
Партии могу перечислять очень долго. Главное, именно подходящая голосу работа и возможность развернуться и расти.
– Продолжаете ли Вы постоянно заниматься с педагогом, будучи уже солисткой театра?
– Да, я уже почти два года занимаюсь с потрясающей Любовью Юрьевной Казарновской. Чуткий музыкант, великолепный педагог от Бога, образованнейший и опытнейший человек.
Для меня ее уроки – это каждый раз открытие новых граней своего голоса, возможностей, красок, до которых я бы не смогла дорасти сама. Она слышит высший эталон звучания, к которому постепенно ведет. Такие мастера на вес золота. Я записываю каждый урок на диктофон, чтобы не потерять ни одного слова, переслушать несколько раз, написать в нотах и выучить наизусть.
Можно просидеть целый день в классе, наблюдая, как она занимается и с детьми, и с солистами театров, и с каждым ты будешь узнавать много нового и интересного, не станет скучно ни на секунду. Обожаю ее мастер-классы, когда у нас есть возможность неделю-две ежедневно заниматься своим репертуаром и проводить много времени в классе.
Любовь Юрьевна всегда на связи со своими учениками, у нее есть ответы на любые вопросы. Я могу прислать ей запись репетиции из театра, и знаю, что она обязательно найдет время в своем напряженнейшем графике, все выслушает и даст ценные замечания по звуку, стилю, языку, характеру…
Любовь Юрьевна искренне любит каждого ученика и никогда не будет безразличной. До сих пор не верю своему счастью! Большая редкость и огромное счастье найти СВОЕГО учителя. И быть ЕЁ ученицей.
– Уделяете ли Вы внимание камерному репертуару?
– С огромным удовольствием. Вокальные циклы Прокофьева, Шумана, Мясковского. Романсы Брамса, Вагнера, Чайковского, Глинки… Это труднейшая и интереснейшая работа, которой занимаюсь при первой удобной возможности.
– Совсем недавно довелось вас слышать в опере Порпоры. Неожиданно. Давно ли Вы занимаетесь барокко? Вам близка эта эстетика?
–Я дебютировала в театре в партии Розины из «Севильского цирюльника». Мой голос обладает подвижностью и этот репертуар мне интересен, я бы спела все 46 опер Россини и его камерный репертуар. Но выбирать только одно направление мне не хочется. Голос требует и ищет свои пути, удобство. Мне интересны совсем разные стили, эпохи и композиторы.
И, опять же, если позволяет природа, грех не пробовать все. Работая в театре, ты не можешь выбирать репертуар. Режиссеры и дирижеры видят или не видят тебя в тех или иных партиях. Поначалу к тебе присматриваются и закрывают тобой «дырочки», заодно наблюдая как ты справляешься. Я не отказывалась ни от чего, мне предложенного, таким образом, испытывая себя.
Я воспитывалась в детстве на музыке Баха, мама очень много играла его на органе. Но мне казалось, что это необыкновенная высота, к которой я не смогу прикоснуться. Я пела отдельные арии из месс, ораторий. Потом в театре стала участвовать в программах А.Чертог, где мы поем много Генделя, Вивальди и других композиторов эпохи барокко.
– Ваше отношение к радикальной режиссуре – есть ли, должна ли быть граница экспериментам и фантазии или в театре допустимо всё?
– В театре допустимо все, но только если это оправдано и понятно и артисту, и зрителям. И, конечно же, не мешает замыслу композитора.
Если вы хотите услышать лично мое мнение, несмотря на удовольствие от шалостей и игры в самых разных постановках, мне ближе неустаревающая классика. Красивые, стильные, соответствующие эпохе образы и постановки никогда не потеряют актуальность. А мода и порывы – весьма преходящи.
Беседовал Александр Матусевич