В возрасте 28 лет Хосе Каррерас покорил главные сцены мира — выступил в «Ла Скала» в Милане, в «Метрополитен-опера» в Нью-Йорке, в Венской опере, в «Ковент-Гардене» в Лондоне…
Сегодня дискография великого певца составляет 150 золотых и платиновых дисков. Он — командор Ордена искусств и литературы, кавалер ордена Почетного легиона Французской Республики, «Каммерзонгер» Венской оперы.
Первый акт
— Мария Каллас несколько раз теряла голос, и это повергало ее в отчаяние. Но она продолжала выступать — контракты были подписаны на месяцы вперед. И — парадокс! — публики на концертах не становилось меньше. Позже Каллас скажет: «Я поняла, что главное — не голос, а душа». Если бы вы потеряли голос…
— О-о, сохрани Господь! Я забочусь о своем голосе каждую минуту. В моем доме постоянно невыносимая жара. Кондиционеры — это роскошь для тела, но риск для голоса. Поэтому, к сожалению, у меня в гостях редко кто задерживается. Но жара хорошо влияет на мои связки.
— Да-да, насчет потери голоса, конечно, тьфу-тьфу. Это наша русская примета — чтобы отвести зло, надо поплевать трижды через левое плечо и постучать по дереву. Но я закончу вопрос. Хватило бы у вас души, чтобы выступать без былого голоса? Какого она у вас размера, душа?
— Это немножко провокация, этот ваш вопрос. Если я скажу, что душа у меня размера ХХХХL, т. е. очень большая и ужасно толстая, то читатели сочтут меня самовлюбленным. Что же касается Марии Каллас… Душа или то, что мы называем душой, — это мотор, который вырабатывает эмоции. Поэтому я назвал мою автобиографическую книгу «Петь от души». А голос — это не более чем инструмент. Поэтому именно душа — самое важное для певца.
— Значит, великим певцом можно стать, не имея голоса?
— Великий Пьетро Масканьи говорил: «Чтобы быть хорошим певцом, вам также необходим голос». То, что мы называем талантом артиста, есть хорошее чувство стиля, интуиция и физическая выносливость. Все это в комбинации — харизма, очарование голосом. Может быть, у другого голоса есть большие возможности, диапазон. Но если его душа — пустышка, его пение не западет в душу.
— Театр — это жизнь понарошку, иллюзия, а наша душа — не часы. Как же подстроить, чтобы нужные чувства вспыхнули к началу следующей по программе арии? Душевный порыв можно сымитировать?
— Я исполняю на концерте 15–20 арий, и мое сердце, конечно, не может автоматически включать нужные импульсы. Здесь все сложнее. Если вы заметили, я после каждой песни ухожу за кулисы. Там 2–3 секунды думаю об арии. Душа — это большой сундук или сейф, в котором копятся переживания, которые я когда-либо испытывал.
— А что делать, если в опере идет речь о том, чего с вами не происходило?
— Артист должен испытать много страданий, может быть, даже тяжелую болезнь… Необходим опыт несчастной любви. И если ты не испытывал эмоций своего героя, то можно хотя бы представить их — проведя параллели со своей жизнью.
Едва Каррерасу исполнился 41 год, он попал в больницу. Диагноз — как приговор: острая лимфатическая лейкемия (белокровие). Жить оставалось максимум 5 лет. Могла помочь пересадка костного мозга. Шанс выжить — 1 из 10.
На лечение лейкемии уходят годы… Но Каррерас через 2 года после страшного приговора дал концерт в испанском городе Мерида. Билеты раскупили за один день.
— Во время болезни вам помогала не сдаваться музыка русского композитора Рахманинова…
— Когда вы влюбляетесь в человека, вы не можете объяснить, почему. Алхимия какая-то. То же самое я могу сказать о великом Рахманинове. Я слушал его произведения и раньше, но в особой эмоциональной ситуации, во время душевного потрясения (извините, я не хочу говорить о болезнях физической оболочки), именно музыка Рахманинова не дала мне упасть духом. Болезнь легко можно перенести, но если ваш дух подорван, вы не сможете выжить.
Второй акт
— Вы достигли того уровня известности, когда уже можно не петь на концертах — люди все равно придут.
— Наверное, вы мне сейчас сделали комплимент?.. Но он мне немножко не нравится… Я хочу, чтобы мои зрители услышали оперу, а не рассказ старого генерала о былых похождениях.
— Вас обижает критика? По-моему, в последнее время она особенно обозлилась на вас…
— Вы слишком молоды, чтобы помнить, что писала пресса 20 лет назад. Тогда меня тоже критиковали, как, впрочем, и мистера Паваротти, и мистера Доминго. Если мое имя можно, конечно, поставить рядом с их именами. Почему-то считается, что, если артиста облить грязью, он разозлится и сразу сделает что-то гениальное. Но это неправда. Когда людей обижают до глубины души, у них опускаются крылья. Но ты пересиливаешь себя, выходишь на сцену. И горящие глаза зрителей — это спасение.
— Артист когда-нибудь становится свободным?
— Быть свободными с самого начала могут люди, которые ничего в жизни не хотят. Иногда я делаю что-то, зная, что это неправильно и что я так не хочу. Но делаю все равно — в жизни нужно уметь маневрировать. Хотя певец, думаю, может научиться говорить «нет»: когда он выходит на определенный уровень — сказав для этого много и много раз «да».
— По словам Монсеррат Кабалье, сама она обожает музыку Рихарда Штрауса, но ее голос жить не может без Беллини.
— Монсеррат всегда была большой шутницей. У меня нет таких расхождений. В опере мой интеллект делает выбор в пользу Джованни и, конечно, Верди. Из 27 опер Верди я спел 21. А мои любимые партии — Рудольф из «Богемы», Ричард из «Бала-маскарада» и дон Хосе из «Кармен». Характер этих героев — мой характер.
Выход на бис
— Помимо музыки вашим увлечением является футбол. Я знаю, вы бросаетесь стульями, когда голкипер вашей любимой команды пропускает мяч…
— Да-да, я очень переживаю за «Барселону» и злюсь на ее противников. Все знают, где искать Хосе, если меня нет в театре и дома. Я на стадионе. Обожаю петь на матчах гимны вместе со всеми болельщиками. У меня есть несколько красно-голубых кепочек, я их надеваю, отправляясь на стадион.
— Ваш друг Паваротти, наверное, вряд ли поддерживает вас в любви к «Барселоне»?
— О-о, это очень больной вопрос. Лучано болеет за свой родной итальянский «Ювентус», а Пласидо поддерживает «Реал-Мадрид». Если в творчестве у нас мнения всегда совпадают, то в футболе… Каждый начинает доказывать преимущества своей любимой команды, отстаивать ее честь. Дело доходит чуть ли не до драки. Я шучу. Но то, что мы ссоримся до крика и хрипоты, правда. И это при том, что всем нам нужно беречь голос!
— Вы не собираетесь повторить свой триумфальный концерт «Три тенора», который был посвящен окончанию чемпионата мира по футболу в 1998 г. в Париже?
— Мы прекрасные друзья, и, если когда-нибудь наши планы совпадут, мы с удовольствием снова споем трио. Может быть, это будет на следующем чемпионате мира по футболу в Азии.
— Сеньор Каррерас, как определить еще в детстве, есть ли у ребенка талант?
— Способности ребенка сами свалятся на голову родителям. Когда мне было 5 лет, я увидел фильм «Великий Карузо». Несколько дней я пел все арии по очереди из этого кино. Родители уговаривали меня дать им пожить в тишине. Тогда я запирался в ванной комнате и часами распевал, сидя на краешке ванной. Я включал воду — мне казалось, так меня меньше слышно в комнате. Но, вероятно, я выл, как койот (смеется). Когда родные окончательно обезумели от моих опер, они отправили меня учиться к маме моего приятеля. Она преподавала вокал.
— Если бы сейчас сказочная фея предложила вам загадать желание…
— Моим желанием было бы еще раз приехать в Россию и чтобы ничего не помешало мне в этом. Тьфу-тьфу (стучит по дереву).
P. S. Автор выражает благодарность ГУП «Кремль» при Управлении делами президента за помощь в организации интервью.
Ольга Шаблинская, “АиФ”, 27 сентября 2000 года