Дмитрий Юровский, выходец из известной музыкальной семьи, – один из самых авторитетных и разносторонних дирижёров современности. Главный дирижёр оркестра «Русская филармония» и Новосибирского академического театра оперы и балета, он также выступает на крупнейших оперных и концертных площадках Европы, США и Латинской Америки, исполняя обширный вокальный и инструментальный репертуар.
Наша беседа с ним – о тонких гранях между симфонической и оперной музыкой, о современном состоянии оперного театра и о работе дирижёра с певцами…
– Вы много дирижируете как оперной, так и симфонической музыкой. Как Вам удается это совмещать?
– Я в какой-то степени объединил для себя эти две сферы.
Оперное дирижирование – это музыкальный театр, когда, либо музыка накладывается на драматургию, либо, наоборот, драматургия на музыку.
Моя карьера дирижёра началась в опере, ведь мне всегда хотелось посвятить себя этому искусству – наверное, из-за моей огромной любви к певцам. Но когда я решил заниматься симфоническим дирижированием, то я решил и эту сферу превратить в «музыкальный театр».
Любое симфоническое произведение подразумевает какой-либо «сюжет». Он может быть заранее прописанным и литературным, как в случае, например, «Острова мертвых» Рахманинова. Но и в таких произведениях, как, скажем, симфонии, этот «сюжет» тоже присутствует, хотя для него не существует конкретного литературного источника. В таком случае задача дирижёра – быть не только музыкантом, но и драматургом, придумав для себя «сюжет» того или иного симфонического произведения.
О своих мыслях можно даже особо никому не рассказывать. Я, когда работаю с оркестрами, делаю это очень редко, хоть иногда и могу поделиться с оркестрантами какими-то своими представлениями о «сюжетах» симфонических произведений, чтобы помочь музыкантам в какой-то степени «визуализировать» исполняемые партии. Но я ни за что не расскажу о своих мыслях публике, ведь каждый воспринимает сюжет по-разному, в разных цветах и настроениях.
Тем более, в отличие от оперы, в симфонизме больше простора для фантазии: если, скажем, вердиевский Отелло в любом случае душит Дездемону и действие объективно трагично, то многие симфонии Чайковского и Шостаковича гораздо более неоднозначны по своему настроению.
– Что для Вас сложнее – оперная или симфоническая музыка?
– Опера, конечно, объективно труднее, потому что дирижёру приходится работать с бóльшим количество людей, чтобы добиться идеального слияния пения и оркестра.
Ещё одна проблема – огромные размеры помещений. Скажем, в Новосибирском оперном театре от одного конца зала до другого расстояние может доходить до ста метров. Очень сложно всех увидеть, услышать, собрать вместе, соблюсти режиссёрские идеи.
Но и симфоническая музыка часто по-своему очень сложна. Достаточно таких произведений, как, например, «Весна священная» Стравинского, которую технически невероятно сложно исполнить на достойном уровне.
– В Вашем оркестре «Русская филармония» очень разнообразный и интересный репертуар. Как вы выбираете произведения и распределяете исполнение симфонической и вокальной музыки?
– В нашем оркестре репертуар, помимо вокального и симфонического, делится также на «серьёзный» и «менее серьёзный». Последнее вовсе не означает, что к этой музыке мы подходим менее серьёзно – она просто более развлекательная и рассчитана на более широкую публику.
Будучи симфоническим оркестром, мы делаем акцент в основном на оркестровой музыке, но, естественно, с вокалистами мы тоже часто работаем. Например, в скором времени у нас будет концерт Вероники Джиоевой, где будет исключительно оперный репертуар.
Это очень полезно для симфонического оркестра – уметь «аккомпанировать» певцу, точно так же как оперному оркестру полезно исполнять симфоническую музыку. Ведь такое произведение, как, скажем, «Травиата» значительно легче с первого раза сыграть со среднестатистическим оперным оркестром, чем с высококлассным симфоническим.
– Вы начали свою карьеру и много работали в Италии – в том числе в таких театрах, как «Карло Феличе» в Генуе, «Ла Фениче» в Венеции, «Реджо» в Парме и Турине и т.д.
Бытует мнение, что на родине оперы этот вид искусства постепенно умирает. Так ли это, по-Вашему?
– В какой-то степени согласен. Почти в каждом итальянском провинциальном городе стоит оперный театр, но, к сожалению, почти все они пустуют.
Оперный кризис в Италии связан не столько с потерей интереса публики, сколько с экономическими трудностями: деньги, которые раньше тратились на искусство, сегодня тратятся на совершенно другое. Частные спонсоры есть, но их немного. Гонорары стали уменьшаться, что ведёт к тому, что театрам гораздо сложнее «получить» новых певцов и дирижёров.
Что касается отношения публики к опере, то я одновременно и согласен, и не согласен. Когда приходишь в какой-нибудь итальянский театр – тот же «Карло Феличе» или «Ла Фениче», очень часто можно увидеть полупустые залы. Это связано, конечно, в первую очередь с тем, что оперное искусство в Италии сейчас в гораздо меньшей моде, чем пятнадцать-двадцать лет назад.
В то же время, взглянув на цены на билеты, понимаешь, что проблемы главным образом в финансах: ну не может себе молодой человек за 50-60 евро позволить билет в оперу!
В Италии всё сейчас направлено на миланский театр «Ла Скала»: билеты туда купить очень трудно, и зал постоянно заполнен. Но так далеко не везде…
К тому же, еще одна проблема – это современные постановки. Если раньше в театрах шли красочные, яркие спектакли, то сегодня большинство постановок либо ультрасовременные, либо аскетично-скудные, совершенно не вызывающие у зрителей интереса. Аналогичная ситуация и в большинстве других европейских стран и в США…
Но всё же любовь к оперному искусству у итальянского народа еще осталась… До сих пор можно иногда услышать, как какой-нибудь продавец фруктов насвистывает арию Верди.
– А что насчёт России? Любят ли здесь оперу больше, чем в Италии и других европейских странах?
– Россия очень большая, и, наверное, имею право говорить только о тех городах, в которых я работал – Москва, Санкт-Петербург, Новосибирск, Красноярск… Но по тому, что я видел, у меня складывается впечатление, что опера в России постепенно становится всё более модным искусством.
В Новосибирске для молодежи от 13-14 лет сходить в оперу считается «прикольным»! Если ты ходишь в оперу, ты «в тренде». И это очень приятно!
Интересно, что Новосибирский оперный театр очень много делает для продвижения оперы в обществе, особенно среди молодых людей. Помимо оперных спектаклей, в театре проходит немало мероприятий: квесты, во время которых молодые люди ищут по всему зданию, например, корону Турандот, и даже «кроссоверские» встречи, на которые вместе с солистами оперы может прийти известный городской диджей…
Хоть и оперное искусство всегда считалось элитарным, это не значит, что оно не доступно широкой аудитории. В эмоциональном плане обычный человек может найти в ней немало для своей души, и в России делается многое, чтобы способствовать интересу общества к оперному искусству. По крайней мере, если сравнить с Германией, Францией, Бельгией, скандинавскими странами, Испанией, Италией, Австрией, США, то в России всё совсем не так плохо, как многие думают…
– В оркестре «Русская филармония» часто проводятся новаторские «кроссоверские» проекты: в следующем году Вы планируете концерт с двойником Майкла Джексона.
Оркестр “Русская филармония” готовит выступление с двойником Майкла Джексона
А как Вы относитесь к тому, когда оперу совмещают с другими жанрами музыки? Как пример: Хибла Герзмава поёт Виолетту Валери в джазовой обработке. Считаете ли Вы, что подобные эксперименты могут помочь людям приобщиться к серьёзной оперной музыке?
– Могут, несомненно, если это сделано профессионально и на высоком уровне. По-настоящему отвратить от оперы может только слабое, непрофессиональное исполнение. «Кроссовер» же имеет право на существование. Главное – не пытаться полностью одно заметить другим: ведь если у нас «Травиата» будет только в джазовой обработке, станет печально…
Но, если существуют разные версии и разные возможности, мне кажется, это расширяет кругозор.
– В Вашем «арсенале» огромный оперный репертуар – от бельканто до Вагнера и русской музыки. Какие произведения вам больше всего нравится исполнять – всем известные шедевры или раритеты?
– Мне нравится, чтобы все было в гармонии: в моём репертуаре должны быть как произведения, которые я хорошо знаю и люблю, так и вещи, с которыми мне ещё предстоит познакомиться. Когда ты исполняешь раритет, главное – возбудить интерес слушателей к нему. А когда дирижируешь популярными вещами, задача совершенно иная: важно не потерять свою творческую индивидуальность.
Иногда это даже труднее – исполнить интересно «Травиату», чем, скажем, такие произведения, как «Арабелла» Рихарда Штрауса или «Царь Кандавл» Цемлинского.
– Есть ли стили или отдельные произведения, которые Вы по определённым причинам недолюбливаете?
– У меня бывают ситуации, когда мне кажется, что опера мне не нравится. Но когда я знакомлюсь с ней ближе, я меняю о ней мнение – это как с человеком.
Есть лишь произведения, в которых я могу сказать что-то «своё», и наоборот, такие, которые мне не очень понятны и поэтому я за них не берусь. Что касается стилей, то оперы таких композиторов, как Гендель или ранний Моцарт, мне очень нравятся, но я чувствую, что работать с барокко после Мусоргского, Шостаковича, Вагнера, Рихарда Штрауса мне трудно.
Недавно в Новосибирске мы открывали сезон «Любовным напитком» Доницетти, и мне было совсем не просто после музыки поздних романтиков и новаторов XX века «вернуться» в бельканто.
– Какие оперы Вы бы хотели исполнить или, возможно, возродить?
– Меня интересует множество авторов начала XX века, такие как Франц Шрекер, Зигфрид Вагнер (сын Рихарда!) и многие другие.
Последний писал очень интересную музыку, сегодня незаслуженно забытую. Он, между прочим, автор четырнадцати полноценных оперных произведений, во многом похожих на произведения отца и продолжающих его традиции.
Вадим Журавлев. “Байройт vs. Зальцбург. Почему в России нет настоящего оперного фестиваля?”
– Поговорим немного о Вашей работе с вокалистами. Как вы выбираете певцов? А когда работаете с ними, требуете ли Вы от них чёткого соблюдениях авторского текста? Или позволяете ради яркой и индивидуальной интерпретации немного «отходить в сторону»?
– Выбираю я вокалистов в зависимости от репертуара. Можно либо брать солиста и выбирать под него репертуар, либо искать солиста под конкретные произведения. Мне хочется работать как можно с бóльшим количеством певцов, но я стараюсь расширять круг знакомых вокалистов.
Что касается моих требований к исполнению, то есть авторский текст, который обязательно нужно знать. Самое ужасное, когда певец несознательно нарушает авторские указания, не будучи знакомым с партитурой. В остальном же ради интерпретации от текста иногда можно и отойти.
Всегда, когда я работаю с вокалистами, я стремлюсь, чтобы исполнение получилось убедительным. Акценты во фразе всегда можно расставить по-разному, и трактовка образов может быть разной.
Многое, конечно, зависит еще от стиля: если мы говорим о бельканто, то есть конкретные традиции, которые были заложены ещё при композиторах, которым нужно следовать. Но бывает так, что певец не соблюдает все указания в партитуре, но при этом звучит очень убедительно.
Случается и наоборот – вроде вокалист и поёт точно по тексту и «в стиле», но исполнение получается скучным.
Самое объективное – это интонация. Если певец поёт фальшиво, то это конец. Но остальное – очень тонкие материи. Ведь если всегда следовать одним и тем же правилам, никакого искусства не получится.
В работе с вокалистами важно не забывать о том, что они – не просто живые люди. Они – единственные, чей инструмент находится внутри. От их настроения зависит их звучание. Если ты на певца как-то не так посмотрел, это может сильно повлиять на пение.
Певцы подобны самым хрупким хрустальным вазам, и дирижеру никогда нельзя забывать том, что у него в руках – очень деликатный инструмент, который может быть поврежден в любую секунду. У дирижёра в этом смысле– большая власть и огромная ответственность…
Беседовал Северьян Цагарейшвили