28 ноября 2017 в Большом зале Санкт-Петербургской филармонии выступает всемирно известный скрипач Даниэл Хоуп. Он сыграет цикл «Времена года» Вивальди и написанный по их мотивам одноименный цикл нашего современника Макса Рихтера.
В концерте примет участие Цюрихский камерный оркестр, который Хоуп возглавляет уже второй год; его принципиальная позиция – играть с оркестром как солист или концертмейстер, но не дирижировать, сохраняя дух камерного ансамбля.
Даниэл Хоуп прославился как участник последнего состава знаменитого Beaux Arts Trio; он также сыграл несколько десятков премьер и не собирается останавливаться. Со скрипачом побеседовал Илья Овчинников.
– Вы неоднократно выступали в России с Большим симфоническим оркестром имени Чайковского, с Госоркестром имени Светланова, с Российским национальным. Какой это по счету ваш приезд к нам?
– Двенадцатый или тринадцатый, полагаю. Я выступал не только в столицах: три года назад мы с Владимиром Юровским впервые в России исполнили Скрипичный концерт Габриэля Прокофьева. Это было в Москве, после чего у оркестра был тур по Уралу – мы сыграли его также в Тюмени и Челябинске.
– Ваше предстоящее выступление будет отличаться от предыдущих: вы на сцене весь вечер, без дирижера, с двумя крупными сочинениями, тесно связанными между собой. Расскажите об этой программе, пожалуйста.
– С удовольствием. Около пяти лет назад ко мне обратился Макс Рихтер: он хотел создать что-то вроде новой версии «Времен года» Вивальди, пересочинить их. (Макс Рихтер – британский пианист и композитор, автор музыки к десяткам художественных и документальных фильмов, а также нескольких сольных альбомов – И. О.)
Я люблю «Времена года», всю жизнь их играю, и для меня эта идея звучала странно: что не так с оригиналом, зачем его пересочинять? Лучше ведь не сделаешь. Макс ответил, что с оригиналом всё в порядке, однако сегодня это сочинение настолько заиграно, настолько часто звучит везде вплоть до парковок и супермаркетов, что мы уже не обращаем на него внимания, воспринимая его лишь как фон. Поэтому у него возникло желание посмотреть на «Времена года» с некоторого расстояния, создать их новую версию.
Замысел показался мне интересным, Макс прислал первые наброски. По ним я сразу увидел, что автор любит Вивальди и что он сам по себе интересный композитор. Он создал нечто вроде отражения в зеркале, вроде новой рамы для старого шедевра.
За пять лет мы сыграли сочинение Макса по всему миру, записали его, и наш диск в 22 странах стал бестселлером. Это настоящий международный успех, и я рад впервые представить это сочинение в России. Интересно будет наблюдать реакцию публики, особенно потому что вначале мы сыграем «Времена года» Вивальди, и слушатели смогут сравнить их со «Временами года» Рихтера, увидеть, как его вдохновил Вивальди. Аудиторию ждет захватывающее путешествие.
– Жаль, что вы не представляете эту программу и в Москве. С вами ее исполняет Цюрихский камерный оркестр, музыкальным руководителем которого вы стали год назад.
– Да, сейчас мой второй сезон там. Важно, что я не дирижер: если не солирую, то управляю оркестром, сидя за первым пультом.
Не менее важно, что Цюрихский камерный – первый оркестр, который я услышал в жизни! Случилось это в Гштаде на фестивале Иегуди Менухина, мне было 3-4 года, а моя мама работала с Менухиным, будучи его секретарем на протяжении почти четверти века. Я слышал их репетиции с Менухиным. И мечтать не мог о том, что сорок лет спустя возглавлю этот оркестр!
Тем удивительнее, что год назад, когда я туда пришел, двое помнили меня с тех самых пор – сейчас они уже на пенсии. Так что моя внутренняя связь с этим оркестром давняя и тесная. Мы уже много где выступали с оркестром, а в России – впервые.
– Итак, вы возглавляете оркестр, но не дирижируете?
– Нет, категорически; как и преподаванием, этим должны заниматься те, кто действительно умеет. Я веду за собой оркестр либо как солист, либо как концертмейстер. Моя главная задача – планирование нашего сезона в Цюрихе, приглашение солистов, особенно тех, кто также управляет оркестром из-за инструмента.
Конечно, мы и дирижеров приглашаем, но мне очень хочется сохранить ощущение камерного ансамбля, это очень обогащает участников. Кроме того, составление программ, заказ новых сочинений, выбор приглашенных исполнителей (artist-in-residence) на весь сезон.
Первым из них у нас стал не музыкант, а артист – Клаус Мария Брандауэр. С ним в прошлом сезоне мы сделали четыре программы, а в нынешнем поступили еще оригинальнее: вместо artist-in-residence у нас art-is-in-residence: то есть работу оркестра в течение сезона сопровождает искусство в самых разных формах. Живопись, видеоарт, инсталляции, архитектура, каллиграфия, литература представлены либо непосредственно в программе, либо в сопровождающей ее выставке.
Мне очень интересные новые формы исполнения музыки, и делать это с таким фантастическим ансамблем, с такими чудесными музыкантами – просто счастье. Важно также, что моим предшественником был Роджер Норрингтон, возглавлявший оркестр с 2011 по 2016 год.
– С Норрингтоном вас многое связывает – у вас были совместные концерты, записи, не так ли? Что вы думаете о его подходе к исполнительству?
– Да, мы немало играли вместе. Я с огромным уважением отношусь к нему, для коллектива он сделал очень много.
Его предшественник Мухай Тан настроил оркестрантов, так сказать, на романтическую волну. После этого с Роджером им пришлось нелегко (смеется) – от подчеркнуто романтической манеры перейти к игре категорически без вибрато!
Что касается меня, я против любых догм; говорить о том, что только один стиль исполнения верен, не по мне. Я люблю смешивать стили, люблю черпать из разных источников, поэтому насчет безвибратной игры согласен с Роджером, когда речь идет о музыке барокко и отчасти классицизма. Но насчет Брамса или Берга – нет. У нас были очень оживленные споры по этому поводу, но оркестру его подход дал колоссально много, он открыл оркестру новый мир. Он чудесный человек, веселый, с ним не соскучишься!
– Расскажете, пожалуйста, о совместных проектах с Брандауэром.
– Мы исполнили «Бурю» Шекспира в версии для оркестра и чтеца. Текст, чтение которого заняло бы четыре часа, сократили до полутора, Брандауэр читал за всех персонажей.
Играли же мы музыку Моцарта, который очень любил «Бурю» и хотел писать по ней оперу, но не успел. Поэтому мы создали свою музыкальную драму на основе «Бури», фантазируя о том, какой могла бы быть «Буря» Моцарта.
Другой программой с Брандауэром была детская, где он читал самые разные тексты для детей и о детях, к которым я подобрал музыку. Кроме того, исполняли «Сказку о солдате» Стравинского – музыку, которая уже много лет остается одной из моих любимейших на свете. И Брандауэр сыграл это фантастически.
Наконец, была еще программа, посвященная Моцарту, где Брандауэр читал письма Моцарта, его родных, друзей, воссоздавая картину жизни Моцарта и его семьи. А мы играли его камерные и оркестровые сочинения, я сидел за первым пультом и был счастлив.
– Недавно ваш коллега Кристиан Тецлафф выступал как солист и концертмейстер с Московским камерным оркестром Musica Viva, и эта практика показалась сколь эффективной, столь и необычной по нашим меркам.
– Для нас это не так уж необычно, но я принял твердое решение насчет дирижирования; это потрясающая, чудесная профессия, которой надо по-настоящему учиться. Так я чувствую и не стану этого делать только потому, что другие делают.
Я не менее серьезно, чем дирижер, готовлюсь к концертам, где веду за собой оркестр, но дирижеру необходимы определенные знания, не только по части техники: как говорить с оркестром, как добиваться от него определенных вещей – этому надо долго учиться. А у меня на это нет времени, и такой оркестр, как Цюрихский, вполне способен играть по принципу камерного ансамбля.
В этих условиях каждый оркестрант играет, слышит, реагирует иначе, чем если бы играл с дирижером. Меня такой способ работы очень стимулирует: мы играем симфонии Бетховена, Моцарта, его фортепианные концерты с Менахемом Пресслером – как солист я бы этих сочинений никогда не сыграл! Для меня это потрясающе.
– Поскольку вы назвали имя Пресслера, не могу не спросить о прославленном Beaux Arts Trio, в последнем составе которого вы играли несколько лет.
– Я провел там семь лет – большая честь, невероятный подарок судьбы. За это время мы дали 400 концертов по всему миру! Игра с Менахемом Пресслером потрясающе обогащала, как, впрочем, и с Антонио Менезесом.
Великолепные музыканты, а опыт Пресслера, – больше семидесяти лет на сцене – а его знания, которыми он так щедро делился… И, конечно, основа нашего репертуара, в хорошем смысле слова диетическая: чудесные трио Моцарта, Бетховена, Шуберта, Брамса, Гайдна.
Мне было 27, когда я вошел в состав трио, многое из этого сыграл впервые именно тогда. К сожалению, этот состав трио выступал в России только раз, на «Декабрьских вечерах» в 2005 году. Играли Бетховена, Мендельсона и, главное, Второе трио Шостаковича.
За кулисы пришли Ирина Шостакович и Ирина Антонова, мы много говорили о Шостаковиче еще до того, как выйти на сцену. Для меня, с моим интересом к российской музыке и истории ХХ века, это было незабываемо. Сама возможность разговаривать с людьми, которые были и оставались частью этой истории, – чудо!
– Недавно также началось ваше партнерство с New Century Chamber Orchestra в Сан-Франциско, расскажите о нем, пожалуйста.
– Этому коллективу 25 лет; когда его возглавляла скрипачка Надя Салерно-Зонненберг, она решила, что оркестру нужны исполнители со стороны, которые работали бы с ним постоянно в течение сезона. Не artist-in-residence, а artistic partner – больше свободы, больше ответственности.
Это ансамбль очень высокого уровня, особенно опытный в исполнении современной музыки – каждый сезон они заказывают три-четыре новых сочинения. У меня карт-бланш: 3-4 раза в год я приезжаю в Сан-Франциско, мы готовим программу и несколько раз играем. Недавно заказали американскому композитору Алану Флетчеру Скрипичный концерт, исполнили мировую премьеру.
Это очень гибкий и молодой ансамбль, они всегда готовы к экспериментам, я совершенно свободен в выборе программ, и это очень захватывающе. Залив Сан-Франциско – красивейшее место, и мост в ту сторону мира меня очень интересует.
– Вы назвали имена Габриэля Прокофьева и Алана Флетчера – кто еще из современных композиторов пишет для вас?
– Месяц назад мы с Вадимом Репиным провели серию концертов, посвященную мировой премьере Концерта для двух скрипок с оркестром Марка-Энтони Тернеджа. Он называется Shadow Walker, мы сыграли его в Вене, Стамбуле, Любляне, Эссене, Цюрихе. Заказчики концерта – Филармонический оркестр Стамбула «Борусан», Эссенский филармонический и Транссибирский Арт-Фестиваль, где мы надеемся сыграть это сочинение следующей весной.
Было бы хорошо повторить его и в Москве: Тернедж – композитор, которым я безмерно восхищаюсь, а концерт для двух скрипок и симфонического оркестра – вещь сама по себе редкая, таких не слишком много, это важно для пополнения нашего репертуара. Я знаю Вадима всю жизнь, но прежде мы не играли вместе. Это первый раз, и это было здорово.
Всего я играл сорок или пятьдесят премьер, назову несколько. Когда я играл в Beaux Arts Trio, по моему заказу фортепианное трио для нас написал Куртаг, еще одно написал Тернедж. Кроме того, был скрипичный концерт «Баллада Ариэля» Яна Мюллера-Виланда, который я исполнял в Москве с Владимиром Федосеевым, – фантастическое сочинение!
– В 2004 году, в Большом зале консерватории, помню этот концерт.
– Тогда вы помните – я начинал на балконе, а потом спускался и оказывался на сцене.
Как часто бывает, труднее вспомнить иные недавние исполнения, нежели более далекие: из них для меня важнее всего сочинения Альфреда Шнитке, с которыми я провел много времени на сцене и в студии. Этот композитор мне очень близок, мне посчастливилось знать его. В Гамбурге в начале девяностых мы не раз встречались, беседовали, и позже в Лондоне, в Королевской академии музыки я провел большой фестиваль к его 60-летию: мы сыграли 22 сочинения Шнитке, включая Первую симфонию!
Вскоре мне позвонили из издательства Sikorski по просьбе Ирины Шнитке: они обнаружили его раннюю Скрипичную сонату и предложили записать ее. Что я и сделал.
Это было невероятно – обнаружить неизвестное сочинение композитора нашего времени, у которого, казалось, ты знаешь каждый опус. И вдруг – сочинение, настолько отличающееся от его более позднего творчества, в неоромантическом стиле, отмеченное влиянием Равеля, Дебюсси… Я был счастлив сыграть и записать его.
– Как вы познакомились?
– Еще одна удивительная история. Я учился в Любеке у Захара Брона, кто-то принес ему на урок Скрипичную сонату №1 Шнитке. Мне было лет 17-18, современной музыки я почти не знал, не чувствовал. А тут ученик Брона ее заиграл, и меня будто сшибли с ног: казалось, это лучшая музыка на свете. Сочинение 1963 года – и такой шедевр!
Я «заболел» музыкой Шнитке, стал читать о нем, выучил один из его Concerto Grosso и наконец узнал, что он живет в Гамбурге, совсем недалеко от Любека. Решил разыскать его, почти случайно узнал адрес и наудачу пошел туда, не предупредив.
Пришел, позвонил в дверь, его жена открыла и пригласила зайти. А у меня даже не было такого плана, я просто хотел его увидеть. Я зашел, мы поговорили, результатом стала дружба, длившаяся два года: я приходил в гости каждый раз, когда приезжал в Гамбург, мы говорили о музыке, я вел записи, стараясь не упустить ничего важного.
Он был уже очень болен, пережив несколько инсультов, но его сознание оставалось совершенно ясным, не говоря уже про силу духа. С ним вместе мы планировали этот фестиваль, куда он в итоге, увы, не смог приехать. Но 22 его сочинения в Лондоне сыграли, чего до нас никто не делал.
Я спросил также, кого еще из композиторов он хотел бы пригласить, Шнитке назвал Алемдара Караманова и Василия Лобанова.
Лобанова найти было просто, он жил в Германии, с Карамановым оказалось сложнее – он жил в Крыму. Но мы нашли и его, он приехал, я сыграл его Скрипичную сонату. Это было очень серьезным делом – представить в Лондоне срез советской музыки нескольких десятилетий.
– Верно ли, что вы играли Шнитке под управлением Иегуди Менухина?
– Да, Скрипичную сонату №1 в обработке для скрипки и камерного оркестра. Мы играли ее с ним в его последнем туре, в том числе в последнем концерте, который он дал в жизни, в 1999 году в Дюссельдорфе.
Мне выпала честь познакомить Менухина с музыкой Шнитке, которой он посвятил целую программу на фестивале в Гштаде: там были Фортепианный квинтет, один из квартетов, Струнное трио, по одной скрипичной и виолончельной сонате – не программа, а целый марафон. Менухин стал большим поклонником его музыки.
– Вы возглавляете также фестиваль в Саванне (штат Джорджия), расскажите о нем, пожалуйста.
– Мы сотрудничаем с 2004 года – следующий мой год будет пятнадцатым. Я был там приглашенным артистом, а сейчас художественный руководитель.
Это очень красивый американский город, фестиваль проходит весной и длится 17 дней. За это время проходит больше ста концертов в самых разных жанрах, я отвечаю за академическую музыку, это около 35 программ; остальные – джаз, фламенко, фаду, госпел, блюграсс и так далее. Каждый день – до 11 концертов, очень насыщенное время.
Есть от чего устать, но я очень этого жду – туда съезжаются все мои друзья, мы проводим время, купаясь в музыке, знакомясь с новыми артистами, новыми жанрами, перемешивая их на разные лады.
Каждый год приезжает Симфонический оркестр Атланты, год назад приезжал Ефим Бронфман, через год приедет Марк-Андре Амлен, а я привезу Цюрихский оркестр.
По духу это скорее камерный фестиваль, большинство концертов проходит в залах на 300-400 мест, но есть и площадки вместимостью от тысячи до трех.
– Когда и как вам стало ясно, что вы не хотите делать типичную карьеру солиста-виртуоза?
– Думаю, к концу обучения у Захара Брона. Это были чудесные годы, я наслаждался каждой минутой и по-прежнему считаю его лучшим на свете педагогом. Но мне хотелось большего, нежели постоянно играть стандартный набор концертов, хотелось о чем-то рассказывать своей игрой. К тому же я очень рано начал писать о музыке, еще в школе.
Свой первый диск, вышедший на маленьком лейбле Nimbus, я записал в 1998 году, туда вошли Скрипичная соната №1 Шнитке в оркестровой версии, его же Concerto Grosso №6, «Ностальгия» Такемицу и Концерт для скрипки и духовых Вайля. Я сам написал текст к буклету, сделал всё, как хотел, и меня сочли психом: «Дебютный диск скрипача, а почему нет Чайковского, Сибелиуса!?»
«Потому, – отвечал я, – что сейчас мне ближе эти сочинения и эта программа как целое, как попытка рассказать историю».
На следующем диски были сочинения Шостаковича, Пендерецкого, Пярта, Шнитке для скрипки и фортепиано: меня, как и в прошлый раз, интересовала возможность представить цельную программу.
К счастью, уже около десяти лет я записываюсь для Deutsche Grammophon, где есть возможность не просто придумать концепцию, но донести ее до множества людей. Это был долгий и отнюдь не легкий путь, но мне он казался верным: не просто играть на скрипке наилучшим образом, но заинтересовать публику, сыграть ей что-то большее, нежели очередной виртуозный концерт.
Такие люди, как Менахем Пресслер, очень помогли мне в этом: и в Моцарте, и в Бетховене вы можете открывать что-то новое бесконечно.
– Насколько легко предлагать ваши идеи такому крупному лейблу, как Deutsche Grammophon, это ведь почти всегда финансовый риск?
– У меня полный карт-бланш, от моих идей ни разу не отказывались. Идея любого диска исходит от меня, а не от отдела продаж.
Конечно, мне очень повезло – осталось не так много компаний, подписывающих долгосрочные контракты. А я еще и продюсирую свою запись сам со своей командой, в том числе последний мой диск For Seasons, где «Времена года» Вивальди дополнены музыкой самых разных авторов от Рамо до Вайля.
Это совсем другое дело, чем сделать запись и потом отдать ее лейблу, ты отвечаешь за нее от рождения идеи до выхода диска на рынок.
– Как вы относитесь к исполнительским конкурсам, участвуете ли в жюри?
– Я был членом жюри только одного конкурса – Королевы Елизаветы в Брюсселе, но уже три раза. Это замечательный конкурс, его значение с годами все так же велико. Для меня очень важна его связь с Давидом Ойстрахом (в 1937 году Ойстрах стал победителем этого конкурса, в те годы носившего имя Эжена Изаи, а позже входил в его жюри – И. О.), который по-прежнему для меня остается богом.
Но конкурсов стало слишком много. Двадцать лет назад одно из трех первых мест гарантировало карьеру, сегодня – множество победителей, карьеры не сделавших. Тем больше причин задаться вопросом, насколько конкурсы нужны и зачем.
Студентам и их педагогам, конечно, нужны: хорошая возможность проверить себя в экстремальных обстоятельствах. Но на вопрос о будущем конкурсов у меня ответа нет.
– Мой последний вопрос связан как раз с именем Ойстраха. Кристиан Тецлафф в недавнем интервью говорил: «Я терпеть не могу разговоров о том, что раньше мы по нескольким нотам узнавали, кто играет, а сегодня все звучат одинаково. Что такого уж ценного в том, что я опознаю по звучанию, например, Ойстраха? Я хочу слышать не Ойстраха, а Шостаковича. Такой подход – «раньше мы узнавали исполнителя с первых нот» – приводит к застою». Что вы сказали бы на эту тему?
– Я очень люблю и уважаю Кристина, мы хорошие друзья. Забавно, что он говорит о легендарных скрипачах прошлого, исходя из сегодняшнего состояния нашей профессии.
https://www.classicalmusicnews.ru/interview/christian-tetzlaf-ovchinnikov-2017/
Разумеется, на первом месте должен быть композитор, а не исполнитель. Однако без исполнителя эта музыка не дойдет до публики. Игру Ойстраха я лично опознаю за три секунды, равно как и игру Когана, Эльмана, Менухина, Шеринга, Тибо, Мильштейна, Крейслера, Хейфеца. Самое потрясающее – что опознать каждого из них легко, у каждого особенный голос, и это прекрасно, по-моему.
Возмущаться тут нечем – нет причин считать, будто Ойстрах недостаточно уважал Брамса, Бетховена или Шостаковича. А причин восхищаться этими великими скрипачами как раз много.
Что меня потрясает, когда я слышу сегодня молодых скрипачей: я представляю себе, как играл это сочинение, например, Крейслер, и понимаю, что мой коллега никогда его не слышал.
Раньше это было частью нашего обучения: найти ту или иную запись, купить, послушать. Сегодня на YouTube можно найти что угодно, и я не понимаю, почему молодые скрипачи пренебрегают этой возможностью: им следует знать, как играли их предшественники, насколько по-другому это звучало, чем то, что мы слышим сегодня.
Я против обобщений – разумеется, все молодые скрипачи не могут звучать одинаково. Но сама идея играть как можно быстрее, чище и совершеннее приводит к тому, что молодые забывают о том, что между нотами. А этому у мастеров прошлого можно учиться бесконечно. Они знали, как говорить от имени музыки, оставаясь при этом на службе у композитора.
Поэтому я понимаю, что Кристиан имел в виду, но не перестаю ими восхищаться.
– Он скорее поставил вопрос, чем предлагал готовый ответ: «Если кто-то скажет «Это Бах, каким его видит Тецлафф», мне будет приятно, чего уж скрывать».
– Ха-ха-ха! А почему бы и нет? У него есть свой голос, свой стиль, он тоже из тех скрипачей, кого легко узнать!
Илья Овчинников