Замечательные российские дирижеры нового поколения, которых я интервьюировал в этом году, обладают неповторимыми темпераментами. У каждого своеобычная манера общения, отражающая не только глубинные свойства личности, но и вполне сформировавшийся исполнительский стиль.
Сегодняшний мой собеседник – Антон Шабуров – личность заметная и чрезвычайно привлекательная среди тех, кто подвизается на стезе не заигрывающего с «рынком» серьезного симфонического искусства. Именно серьезность и предельная эстетическая требовательность к себе выделяют А. Шабурова из довольно пестрой компании успешных молодых маэстро.
Шабуров искренен в своем чистом отношении к музыке, эстетически бескорыстен. В работе своей стремится выразить благоговейное отношение к корневым истокам взрастившей его культуры, к своим Учителям. В эпоху тотального дирижерского (и не только!) безъязычия с такими, как Антон Шабуров жить достойнее и интереснее во всех смыслах.
– Антон, благодарю Вас за то, что нашли время для сегодняшнего разговора. Мы встречаемся в консерватории и, думаю, как раз с этого и стоило бы начать нашу беседу.
Что для Вас Московская консерватория, и кто те личности – Учителя, с именами которых Вы связываете главное в Вашем консерваторском пути и, возможно шире – в Вашем становлении как художника?
– Здравствуйте, Александр, с удовольствием отвечу на этот вопрос. Во-первых, я очень хорошо помню, как впервые переступил порог Московской консерватории: это было в 2006 году. На тот момент я был студентом Уральской консерватории, не очень часто наведывавшимся в Москву. Каждый такой приезд становился волнительным событием.
Если честно, то в первый раз я здесь появился, фигурально выражаясь, как музыкальный паломник. Тогда мной овладело удивительное чувство, которое мы – люди, родившиеся далеко от столицы – возможно испытываем чаще, чем те, кто с детства привык к большому скоплению мемориальных артефактов вокруг себя.
О чем я думал, переступив порог МГК? Вот по этим ступенькам поднимался Рахманинов, в этом классе занимался Скрябин, а здесь работали Танеев или Мясковский… Список бесконечный. Чувство какой-то необъяснимой сопричастности великой традиции – так, пожалуй, можно условно выразить волнительное ощущение, которое, к слову, с годами только возрастало.
Великие тени прошлого учат многому, но по-настоящему учишься у живых людей. В Московской консерватории мне повезло невероятно. Я встретил мастеров не только в сугубо ремесленном значении – выдающихся музыкантов – но и в самом широком смысле Учителей, творческий авторитет которых – камертон, по которому постоянно настраиваешь себя.
Это, в первую очередь, мой профессор по дирижерскому классу – Геннадий Николаевич Рождественский. Личность легендарная. Когда я узнал, что именно он будет принимать вступительные экзамены – в то время никакой речи не было о том, что я у него буду учиться – мной овладело жуткое волнение: я ведь буду показывать свои дирижёрские умения музыканту, которому дарил свои партитуры Бенджамин Бриттен, который тесно общался с Дмитрием Дмитриевичем Шостаковичем, Давидом Фёдоровичем Ойстрахом, Леонидом Борисовичем Коганом…
С тех пор, пожалуй, это был самый большой, но, тем не менее приятный для меня стресс. А когда после консультации, Геннадий Николаевич выказал свою благосклонность, а потом и изъявил желание взять меня в свой класс – это был праздник. В этот момент мое «паломническое» чувство от консерватории естественно переросло в родство со всем, что связано с именем моего учителя. Сам факт присутствия в современной музыкальной жизни Г. Н. Рождественского трудно переоценить – это пласт огромной культуры.
Другая личность, очень сильно повлиявшая на мое становление – это, конечно, Юрий Борисович Абдоков. Я очень хорошо помню своё первое впечатление: один мой товарищ, скрипач, порекомендовал мне пойти к Юрию Борисовичу в класс по оркестровке и посоветовал посетить его лекции по Истории оркестровых стилей.
Лекции Юрия Борисовича я не могу кодифицировать как уроки – это скорее творческие встречи, где любая тема в невероятно широком профессиональном, а также эстетическом, философском, поэтическом контексте, выходящем далеко за пределы формальных ремесленных нормативов. Я помню свои впечатления после первой такой встречи: для меня просто пронеслись эти два часа, я вышел охваченный диким желанием заниматься творчеством, самостоятельно изучать новую музыку, самому её творить, исполнять и пропагандировать новые сочинения, которые до этого не знал.
После его уроков возникает желание вдохновенно трудиться. Запас творческой энергии, полученный на этих уроках, я, как кажется, не истратил и сегодня.
При этом важно понимать ценность самостоятельности творческого мышления. Я, к примеру, совсем не обязательно во всём согласен с Юрием Борисовичем, как могу (да простят мне мои учителя мою дерзость) не разделять какие-то взгляды или трактовки Геннадия Николаевича. Но именно эти «полюса» позволили мне сформировать своё видение и понимание музыкального творчества, а их «полярность» уберегла от сотворения кумиров, за что я особенно благодарен судьбе.
Юрий Борисович открыл для меня огромное количество музыки, которую я имел счастье потом играть, дирижировать. Например, Альтовую рапсодию Брамса. Я до этого просто не слышал этот шедевр. Для меня особенно показательным был один момент, когда на последнем занятии лекционного курса Юрий Борисович показывал, увы, практически никому не известную и удивительно трогательную «Тему с вариациями» op. 3 – одно из самых ранних, я бы сказал, целомудренных сочинений Д. Д. Шостаковича.
Единственная запись этого раритетного опуса осуществлена Г. Н. Рождественским. И это было своеобразное пересечение орбит моих замечательных учителей. Замечу еще, что уже после окончания консерватории я стал просто нуждаться в творческих встречах с Юрием Борисовичем, хотя формально его курс я прошёл пять лет назад; и я снова стал посещать занятия, ведь самое замечательное, что музыка на «Истории оркестровых стилей», как и круг анализируемых тем у этого профессора не повторяются и обновляется каждый год.
Конечно же, я могу назвать и других людей, радость общения с которыми мне подарила Московская консерватория. Самые тёплые воспоминания связаны с замечательным дирижёром и педагогом, профессором Владимиром Александровичем Понькиным, на уроках которого я с огромным интересом «подсматривал» секреты ремесла дирижёрской профессии.
Необходимо также отметить и всегда помогавшего мне руководителя Концертного симфонического оркестра профессора Анатолия Абрамовича Левина, а также Станислава Дмитриевича Дяченко.
Консерватория мне запомнилась и встречей с такими легендарными личностями, как Елена Геннадиевна Сорокина, которая принимала у меня вступительный экзамен по истории музыки, и Михаил Сергеевич Воскресенский, и многие другие. Но всё же если назвать двух людей, оказавших на меня наибольшее влияние – это Геннадий Николаевич Рождественский и Юрий Борисович Абдоков.
– Антон, когда Вы окончили консерваторию, представляли ли Вы как будет развиваться Ваша дальнейшая творческая жизнь, какие были планы? Как Вы нашли свою нынешнюю работу?
– В 2008 году я окончил Уральскую консерваторию. После этого меня сразу пригласили работать. Поначалу был преподавателем кафедры, а затем возглавил консерваторский симфонический оркестр. И в то время, когда я учился в Москве, я уже работал в Уральской консерватории. Поэтому на момент поступления в Московскую консерваторию у меня уже был свой оркестр! В этом есть что-то фантастическое.
Так получилось, без шуток, что я окончил Уральскую консерваторию, а потом уже стал по-настоящему учиться в Москве, однако возможность работы с оркестром – это ни с чем не сравнимый практический опыт, главный университет для любого дирижера. Такой уникальной возможностью обладали не многие мои коллеги-студенты.
– С какими коллективами Вы ещё сотрудничаете?
– Уже два года возглавляю симфонический оркестр Московского музыкального института им. Ипполитова-Иванова. В качестве приглашённого дирижёра выступал и выступаю с рядом российских коллективов: это симфонические оркестры Омской филармонии, Кемерово, Кисловодска, Ростова-на-Дону, Ижевска, Самары, симфонический оркестр «Глобалис», а также симфонический оркестр Московской консерватории.
Все это хорошие, интересные ансамбли. Но всё равно, как-то интуитивно я считаю своим родным оркестр Уральской консерватории. Мы с ним за эти годы, как мне кажется, достигли неплохого уровня. И в самом начале, если бы мне сказали, что на закрытии сезона мы сыграем Шестую симфонию Чайковского, я бы не поверил – тогда об этом не могло быть и речи.
– Расскажите подробнее о Вашем родном оркестре, работе с ним, успехах и планах.
– Я должен обязательно сказать тёплые слова в адрес нашего ректора, Валерия Дмитриевича Шкарупы, который поверил в меня и принял меня на работу. Он и сам выпускник Московской консерватории, замечательный пианист. Именно Валерий Дмитриевич предложил попробовать превратить оркестр из формального состава для обеспечения образовательного процесса в полноценный творческий коллектив. Да, на своём студенческом уровне, но чтобы это был достойный уровень.
Работа дирижёра заключается не только в дирижировании – необходимы ещё и своеобразные психологические навыки – надо уметь общаться с разными людьми, быть интересным для тех, к кому обращаешься. Это и процесс управления, и подбора репертуара, и многое другое.
По пришествии в оркестр я занимался почти всей недирижёрской хозяйственно-оркестровой работой: был и библиотекарем, и инспектором оркестра, и даже монтировщиком сцены. В этом был незаменимый опыт – я знаю всю оркестровую «кухню». Об этом, кстати, говорил мне и Геннадий Николаевич – когда-то (по приходу его в Большой театр) Голованов поручил ему подклеивать контрабасовые партии в библиотеке.
Помню, что я сразу постарался поставить довольно высокую планку, даже не столько в плане репертуара, сколько в… творческой «производительности» труда. Обучение может быть трудным, но при этом цель должна быть достижимой. Я ратовал за непростые программы, довольно плотное расписание репетиций. Такой график нужен был не для ежедневных концертов – я резко против того, чтобы нещадно эксплуатировать студентов, у них масса и своих «локальных» проблем. Но необходимо было дисциплинировать оркестр, не погружаясь в рутину, и для этого я должен был заинтересовать ребят.
Шло поначалу все очень непросто, при том, что первый год был довольно хорошим – мы сыграли в концертном исполнении «Алеко» Рахманинова, леворучный концерт Равеля, была 4-я Бетховена и 6-я Дворжака – прекрасная и редко исполняемая симфония. И, кстати говоря, тогда, на закрытии сезона, когда я только «дорвался» до оркестра, мы сыграли «Маленький триптих» и музыку к фильму «Время, вперёд!» Свиридова.
А потом были годы, когда действительно было очень трудно. Были и объективные причины – демографическая яма, сильно упал конкурс, но всё-таки мы это преодолели и последние два года мы, как мне кажется, вышли на некий новый качественный уровень, когда (не говоря пафосных слов) мне не стыдно приглашать в оркестр первоклассных дирижёров, хороших солистов, заказывать сочинения у замечательных композиторов.
Ещё четыре года назад я не был уверен, что подобное будет в обозримой перспективе возможно. Недавно к нам приезжал известный дирижёр из Германии, Николас Паске, заведующий кафедрой дирижирования Веймарской высшей школы музыки имени Франца Листа – в лучшем смысле представитель европейской традиции, последователь Николауса Арнонкура. Он фантастически делал с оркестром Вторую симфонию Брамса и увертюру к «Фиделио», и мне было не стыдно слушать, как наши ребята играют.
На закрытии нынешнего сезона была исполнена сложная программа – «Ночь на Лысой горе» в авторской редакции Мусоргского (эта версия мне нравится больше чем версия Римского-Корсакова), «Светлый праздник» Римского-Корсакова и Шестая симфония Чайковского – сочинение, к которому я долго подступался. А в прошлом году закончили Четвёртой симфонией Петра Ильича.
Очевидный качественный результат нашей работы – приглашение выступить на престижном международном фестивале молодежных симфонических оркестров Young Euro Classic в знаменитом Берлинском Концертхаусе в конце августа этого года. Повезем Мусоргского, Римского-Корсакова и Шестую Чайковского. Но это не все. По условиям фестиваля, на концерте должна состояться мировая премьера нового сочинения современного композитора. Композитор должен представлять именно ту страну, из которой приехал оркестр…
– И Вы обратились к Ю. Б. Абдокову с просьбой написать специально сочинение для Концертхауса?
– У меня на раздумье было секунд двадцать… Причём эти двадцать секунд сводились к мысли: не откажет ли нам Юрий Борисович? Мне очень интересно было выйти за рамки отношений ученика по классу оркестровки и студента лекционного курса и попробовать посотрудничать с художником в прямом творческом контакте. И Юрий Борисович воспринял с интересом эту идею.
Недавно он передал мне партитуру и сыграл ее за роялем. Это замечательное сочинение – «Хоральная Постлюдия для альта с оркестром» – посвящено памяти Рудольфа Баршая, которого Юрий Борисович очень высоко чтит. Солировать будет наш соотечественник, живущий в Швейцарии, прекрасный альтист Александр Митинский.
– Антон, как формируется Ваш репертуар сегодня? Есть ли у Вас планы исполнять редко играемую старинную и современную музыку?
– Сегодня мы преимущественно исполняем Чайковского, Бетховена, Гайдна, Моцарта. Учебный оркестр должен играть сочинения этих мастеров. Это основа оркестровой, ансамблевой культуры.
Я почти не ограничен в выборе произведений, но нужен репертуарный баланс. Есть огромный пласт музыки – начало и середина двадцатого века, которую я очень хотел бы сыграть. Сейчас, как мне кажется мы «доигрались» до того, что возник некий базис, на котором можно пробовать что-то из двадцатого века.
Я уже на будущий сезон запланировал программу полностью по музыке XX века. На открытии сезона прозвучит альтовый концерт Бартока, написанный в 1945 году. В этом же году Бриттен создал свою оперу «Питер Граймс», и из неё для концерта я взял знаменитые Четыре морские интерлюдии. Пока что мы лишь подступаемся к тому, чтобы взять в программу сочинения Хиндемита, Онеггера (особенно хотелось бы сыграть Третью симфонию). Мы разучиваем сочинения Прокофьева и Шостаковича, уже давно считающихся классиками (хотя, в общем-то, и все ранее перечисленные композиторы – классики).
С того момента, как я услышал «Подростка» Бориса Чайковского, я мечтаю его сыграть, но пока что не рискую, так как не хочется исполнять такую музыку с недостатком качества. Я добьюсь того, что рано или поздно мы на достойном уровне сыграем и Бориса Чайковского, и других композиторов этого редчайшего эстетического круга. Хотя, например, Камерную музыку Свиридова мы играли; помню, в концерте была уникальная «панорамная» программа: помимо Георгия Васильевича был саксофоновый концерт Глазунова, Первый фортепианный концерт Шостаковича и «Concerto grosso» № 6 Шнитке. Видите, стараемся расширять границы репертуара.
– Наконец, постоянная рубрика в моих беседах с дирижёрами – какие сочинения Вы наметили к обязательному исполнению в жизни?
– Безбрежный океан… Я когда-то пытался составить личный список того, что надо сыграть. Где-то на вторые сутки я сдался, потому что это в каком-то смысле неправильно. Конечно хотелось бы взяться за симфонии Малера. Рядом с этим, как «бумеранг» – симфонии Брукнера…
– Как Вы считаете, есть ли в России сегодня такой оркестр, который может на достойном уровне сыграть всего Малера?
– Смотря что подразумевать под «достойным уровнем». Уверен, что оркестр есть, и не один. Я не сторонник несколько снобистских воздыханий о том, что только немцы или австрийцы способны хорошо играть эту музыку. Думаю, что при должном подходе, хорошем дирижёре и необходимом количестве репетиций, качественное – соразмерное букве и духу музыки – исполнение может быть реализовано: в России огромное количество блестящих музыкантов.
Но, если вспомнить…, вживую, реально я мало слышал безупречно сыгранных симфоний Малера в нашей стране в последние годы… Возвращусь, с Вашего позволения, к «запланированным» в жизни сочинениям – прежде всего, это огромный пласт австро-немецкой музыки, в том числе сочинения Рихарда Штрауса, которые у нас очень мало играют.
Ищу сейчас, где бы сделать Восьмую симфонию Шостаковича. Я дирижировал уже его Пятую и Девятую а Четвёртую симфонию Д.Д. я вообще считаю одной из величайших симфоний в истории музыки – моя мечта прикоснуться к этой партитуре. Но каким должен быть оркестр!
Я сейчас явно забываю десятки имён и произведений, которые хочется сыграть. Что касается музыкального театра – тут я не буду оригинален. Ариф Дадашев, с которым Вы беседовали до меня, обозначил эти, близкие и мне, искомые произведения.
Конечно, основное сочинение – это «Китеж» Римского-Корсакова – нечто совершенно особенное и уникальное в русской и мировой опере. Интересны мне и мало-репертуарные сочинения часто исполняемых мастеров – того же Чайковского.
Я хочу сыграть (и это цель вполне близка к реализации) нечасто звучащую фантазию «Фатум» – она мне по колориту очень нравится. Кроме того я придумал своеобразную программу – исполнить увертюру-фантазию «Ромео и Джульетта» в первой редакции и сравнить её с исполнением общеизвестной третьей редакции.
Кроме того думаю о Берлиозе, который также редко у нас звучит. У нас ведь почти не играют, например, монодраму «Лелио, или Возвращение к жизни», запланированную Берлиозом как продолжение «Фантастической» симфонии.
Ну и конечно, мечта запредельная – все симфонические опусы Бориса Чайковского – я думаю это музыка нового времени, яркая и всегда первозданная. Вот так много всего!
Сейчас ещё вспомнил о симфониях Сибелиуса. Первую я уже готовил для Г. Н. Рождественского с Концертным симфоническим оркестром МГК для открытия прошедшего сезона. Абсолютно гениальная музыка. Мечтаю сыграть Пятую, Седьмую – настоящие вершины симфонической музыки всех времен. Симфоническое творчество Мясковского тоже ждёт своего часа и своих дирижеров. Из его наследия я играл пока только Двадцать первую симфонию, а на будущий сезон, кстати, намечен концерт в Голландии – буду дирижировать его Девятнадцатую симфонию для духового оркестра.
Голландская духовая школа одна из лучших в мире, и, надеюсь, получится достойно исполнить и записать эту чудесную музыку.
– Как в Вашем случае завязывается сотрудничество с новыми оркестрами?
– Это очень сложная история, как находить связи. Я помню, как-то мы с Колей Хондзинским разговаривали на эту тему – это было довольно давно, я ему предложил читать эпистолярное наследие Густава Малера, когда тот работал в театрах Ольмюца, Касселя, играл «Тристана и Изольду» с одной трубой и невыносимо от этого страдал. Но он знал, что его время придёт – и оно пришло, принеся ему ангажементы, которые внесли его в историю.
Случай играет огромную роль. Я стараюсь следовать принципу, который англичане и американцы называют «self-made man». Я трезво оцениваю собственные силы и свою карьерную значимость и поэтому сейчас сам ищу и устанавливаю контакты, предлагаю свои наработки, своё резюме, и вот сейчас потихоньку – и этому я очень рад – начинаются и с обратной стороны приглашения, предложения по сотрудничеству в международном плане.
На будущий сезон уже запланированы концерты в Италии – в Таранто, именно там где люди с помощью тарантулов придумали танец «тарантелла», с камерным оркестром города Римини, тоже знаковом для мировой культуры местом, как уже говорил – с духовым оркестром в Голландии. Буду также работать с оркестром консерватории Люксембурга.
Появился первый ангажемент в апреле следующего года в Соединённых Штатах с симфоническим оркестром Южной Аризоны, где среди прочего буду играть Седьмую симфонию Дворжака (последнюю из несыгранных мною четырёх поздних симфоний Дворжака).
– Не сочтите за своего рода нажим, но, если будет возможность, присмотритесь к партитуре 8-й симфонии Мясковского. Шедевр, а достойных записей пока, увы, нет.
– Спасибо за ориентир, учту. Вообще, если честно, у меня часто возникает одна грустная мысль – не я её придумал, разумеется – когда ты заходишь в книжный магазин или хорошую библиотеку, видишь книги и понимаешь, что за всю свою жизнь ты даже этого не сможешь прочесть – твоей жизни просто не хватит…
– Ну может Коэльо или Кастанеда, к примеру, и не надо читать?
– Ну это субъективная история. Осуждать, не читая тоже ведь неверно. Но, если вернуться к мысли – а сколько ещё будет написано! Та же история в музыке. Чем больше узнаёшь, тем больше понимаешь, что это безбрежный океан, и по-настоящему становится страшно от того, что человеческая жизнь так коротка.
Есть масса музыки, к которой ты так и не сумеешь прикоснуться, а я уже не говорю про то, чтоб исполнить её. Причём сколько есть просто несыгранной прекрасной музыки! А с другой стороны, всё это порождает огромную жажду жизни, потому что всегда есть ощущение того, что слово твое ещё не сказано, главное дело ещё не сделано.
– В завершении нашей беседы вернёмся к предстоящему концерту в Берлине. Волнуетесь?
— Да, конечно. И это хорошо. Мне не терпится в легендарном городе, в легендарном зале перед большим количеством понимающей и очень взыскательной публики сыграть именно ту музыку, которая, по моему мнению, выражает сокровенную красоту русской музыкальной культуры в ее неисчерпаемом живописном, поэтическом, духовном объеме.
Беседовал Александр Тлеуов, Специально для ClassicalMusicNews.Ru