Самый харизматичный и востребованный российский дирижер Валерий Гергиев обладает виртуозной способностью извлекать из оркестра неповторимый звук, а из финансистов – деньги. Валерий Гергиев стал буревестником питерской экспансии в Первопрестольную.
Нет, он не переехал в Москву, хотя слухи об объединении дирекций Большого и Мариинки под рукой пламенного маэстро будоражили столицы не один сезон. Его уважают во власти, и на всякого рода “домашних” мероприятиях вроде экономического форума в Петербурге он заседает в президиуме в одном ряду с членами правительства. От них, как, впрочем, и от других сильных мира сего, он будет 2 мая принимать поздравления по случаю своего 55-летия.
Но Гергиев всегда тонко держит дистанцию между официозом и собственной свободой: дирижировать пафосным концертом в честь 300-летия Петербурга в бейсболке набекрень – это ему запросто.
Полет нормальный
Перестройка пришла в музыкальный театр в образе всклокоченного питерского дирижера с трехдневной щетиной. Он взмахнул дирижерской палочкой, и – раз! – за каких-то десять лет театр превратился из сомнительного Кировского в блистательный Мариинский. В афише как грибы после дождя наросли неведомые спектакли, труппа запестрела молодыми талантами, гастрольные импресарио выстроились в очередь.
Робкий ручеек зарубежных зрителей-валютоносцев стал морем, что расплескалось из партера по ярусам. Словом, Мариинка из советского провинциального театра сделалась ведущим оперным домом.
Здесь рождалось лучшее из лучшего силами лучших. В марте 2000 года в сине-белой царской ложе и. о. президента Владимир Путин встретился с премьер-министром Великобритании Энтони Блэром. Слушали бесконечную “Войну и мир” Прокофьева, о чем-то таком дружественном договорились. То есть гергиевская Мариинка оформила новую роль России на мировой арене и стала художественным гарантом новой российской стабильности.
Взлет Мариинки во многом замешан на самом Гергиеве – фантастически работоспособном и талантливом, соединившем в себе дар руководителя и артиста. Он удивляет перемещением во времени и пространстве: утро в Японии и вечер в Британии – дело обычное.
У обеспечивающих эту скорость менеджеров есть куча баек про западных коллег, не верящих в чудо телепортации и виртуозных водителей. Гергиев любит тех, кто умеет взлетать над токийскими пробками и огибать клумбы на венских газонах, а его летящее ракетой авто из Пулково минут за двадцать до начала спектакля – это уже нормальная питерская достопримечательность вроде Аничкова моста.
Без экстремальной скорости его жизнь невозможна физически, ведь он обладатель кучи званий, должностей и наград, перечислять которые дико утомительно. Из особо престижного – маэстро главный приглашенный дирижер Лондонского симфонического оркестра. Гергиев сам придумал и руководит несколькими фестивалями: “Звезды белых ночей” (Санкт-Петербург), “Роттердам Филармоник – Гергиев Фестиваль”, “Киров-Филармония” (Лондон), фестиваль в Миккели (Финляндия), “Фестиваль Красного моря” (Эйлат), Московский Пасхальный.
Мало того что на всех он дирижирует сложными программами, Гергиев ни при каких обстоятельствах не пропустит мимо себя утверждение афиши. К тому же ни один фестиваль не обходится чистым менеджментом без участия худрука – звезды академической музыки порой капризничают, и шеф регулярно использует дружеские связи в профессиональных целях; фразу “мой друг Валерий” произносят небожители вроде Пласидо Доминго и Рене Флеминг.
Семья, закон, порядок
Искать корни феномена Гергиева принято в семье, и фокусов тут несколько. Первый на поверхности: единственному наследнику в патриархальном доме осетина-военного не только позволяли заниматься музыкой, но и поощряли. Однокашники из Владикавказа, где провел отрочество урожденный москвич Валерий Абисалович, вспоминают и футбол вместо уроков, и неусыпные заботы о его учебе со стороны сестер и матери.
Фокус второй: в его взрослой мариинской жизни семья обеспечивает ему тылы – одна сестра ведает Академией молодых певцов Мариинского театра, отвечает за бесперебойную поставку свежих голосов, другая следит за зарубежными контрактами маэстро.
Наконец, третье семейное обстоятельство. Поперек слухов о своих серьезных романах несколько лет назад Гергиев женился на милой, юной и хорошо воспитанной уроженке города Владикавказа, окончившей местное музыкальное училище имени своего будущего супруга по классу национальной гармони.
Ныне у них трое детей, первенца зовут Абисалом, по имени деда – то есть оторваться от истоков для Гергиева табу. У сестер свои семьи, но механизм семейной поддержки снаружи прочен и надежен. В общем, Гергиев, долго пребывавший в образе эдакого маэстро-мачо, на самом деле является настоящим символом для объявленного в России Года семьи.
Трудно поверить, но мировая дирижерская элита – тоже своего рода семья со всеми вытекающими. Завистники даже сравнивают ее с сицилийской, но, как бы то ни было, домашняя подготовка очень помогла Гергиеву влиться в схожую систему взаимной ответственности и взаимной поруки.
В Ленинградский театр оперы и балета им. С. М. Кирова он пришел 23-летним зеленым студентом консерватории, но уже в нимбе победителя конкурса Герберта фон Караяна в Берлине и любимого ученика легендарного профессора Ильи Мусина.
Довольно быстро просто дирижер Кировского театра стал параллельно главным приглашенным дирижером Государственного оркестра Армении, а в этой южной республике с академической музыкой все в порядке. В Кировском он выдвинулся в худруки оперной труппы, а с 1996-го стал полновластным художественным руководителем-директором теперь уже Мариинского театра.
Гергиев настаивал на объединении под себя двух должностей, и сидеть на двух стульях ему удается до сих пор. Он вознесся во время, когда смелость, авантюризм и презрение к штампам делали карьеры, а именно эти черты и составляют его натуру. В мохнатые девяностые, когда почти все театры чувствовали себя без госдотаций как рыбы на песке, он не робея устраивал гастроли Мариинского в “Метрополитен” и “Ковент-Гардене” – театрах, о которых в советские времена говорили с придыханием и непременной отсылкой к всесильному Госконцерту. Это время мог одолеть только маэстро-воитель.
Гергиев смел и в художественных решениях. Поняв, что одним Чайковским сыт не будешь, он взялся за оглушительный проект – постановку в Мариинском тетралогии “Кольцо нибелунга” Вагнера. Затея была очень рискованной: “Кольцо” – оперно-симфоническая глыба и вотчина немецких музыкантов, весь ХХ век задававших мировую оперную моду. К премьерному сезону-2002/2003 ее не пели в России ровно век, а на языке оригинала не пели вообще.
Не всякий оркестр силен в его многослойной мелодике, редкий певец справляется со стенобитным вокалом, и, наконец, нужен еще меломан, готовый к четырех-пятичасовому действу. Но гергиевский триумф воли восторжествовал, концепция “возвращения Петербурга в семью культурных столиц” оправдалась, и сейчас мариинский Вагнер – честный соперник аутентичного немецкого и такой же совсем родной, как Бородин и Мусоргский. Кто не рискует, тот не выигрывает.
Восточные арабески
Жизнь заставила Гергиева шаг за шагом превратиться из военачальника в менеджера. Но вот оказия: обуздать его темперамент и характер обстоятельствам не удалось. Главные и совсем неглавные вопросы управления в непростом театральном хозяйстве он по привычке решает как воин – в авральном порядке и только сам. В прессе долго перемывали тезис о том, что без Гергиева в Мариинском не вобьют и гвоздя, а если и вобьют, то к его приезду вытащат.
На самом деле театр очевидно преображается при появлении в нем Главного, это видно невооруженным глазом. Секьюрити прямее держат спину. Билетерши обращаются из бабушек в дам. Техперсонал в халатах любезно исчезает, оставляя за собой сияющую чистоту.
А когда Гергиев на личных гастролях, театр как будто обмякает. Потому он и докладывает чуть не в каждом интервью о диком количестве концертов и спектаклей в Петербурге, хотя тут ему не в чем оправдываться. Самое чудное, что его отъезд сказывается на всем театре без исключений. Первым расслабляется балет: никогда, ни разу за годы у пульта упертый маэстро не сыграл балету “под ножку”. Ровно наоборот. Когда он в яме, балет трепещет.
Даже Петр Ильич Чайковский, которого иной добрый дирижер растянет чуть не вдвое ради удобства артистов, у Гергиева будто каждым тактом подгоняет ленивых. А уж со Стравинским совсем беда. Обычно Гергиев играет его в темпах, прописанных автором в партитуре. Если балет не успевает – это его, балета, проблема; пусть только попробуют своими ногами испортить хорошую музыку.
Тут художественный авторитаризм идет рука об руку с пылкой деспотичной натурой, и разделить их зачастую сложно. Не секрет, что Гергиев жестко карает любые проявления инакомыслия в своем театральном хозяйстве. Как следствие, вокруг маэстро порой зацветает совершенно азиатская лесть.
Вот, спрашивается, почему чудная, роскошная сопрано Лариса Гоголевская, получая персональную “Золотую маску”, поет осанну своему Главному? Оппозиция не сильна, но слышна: несколько лет назад ходила по рукам книжица “Призрак оперы N-ска”. В ней Мариинка фигурирует как Дзержинка, “Звезды белых ночей” как “Ох ты, ноченька”, а главный маэстро назван Абдуллой Урюковичем Бесноватым.
Книжка местами хотя и остроумная, но откровенно злобная, пышет сплетнями и по законам жанра основана на личной обиде и зашкаливающей югофобии. А караван идет: недовольные Гергиевым артисты зябнут в безвестности, а довольные делают сольные карьеры с завидными гонорарами.
Держать баланс
Тут мы подошли к щекотливой теме. Согласно выкладкам “Форбса” среди попавших в топ-лист “академистов” Гергиев уверенно лидирует (21-28-е место), опередив Мстислава Ростроповича, Дмитрия Хворостовского и Анну Нетребко (его же собственного производства, которую Москва помнит не шикарной венской примадонной, а робкой девочкой, ищущей оркестровой поддержки маэстро на концерте в Доме музыки).
Место в полусотне “самых-самых” подкреплено доходом в 3 500 000-3 600 000 долларов (10-16-е место). Но самое главное – у Мариинки особая система финансирования гастрольной деятельности (авторство некоторые приписывают лично Гергиеву).
Суть ее такова: в развитых меломанских державах вроде Великобритании, Японии и Германии работают фонды друзей Мариинского театра. Накануне гастролей менеджеры Мариинки связываются с соответствующим фондом, и тот начинает активно работать с местными спонсорами. Это помогает театру поддерживать мировой статус и оставаться самым активным гастролером страны.
Ну а Гергиеву – самым высокооплачиваемым российским дирижером. Впрочем, слухов о роскошествах частной жизни маэстро как не было, так и нет. И дело тут скорее не в том, что они ему чужды. Просто у круглосуточно пашущего дирижера нет времени наслаждаться материальными радостями жизни. Остается быть образцовым отцом семейства, не размениваясь на всякие там глупости.
Завистники, впрочем, пытаются отыскать дыры в гергиевской бухгалтерии, ссылаясь на то, что Мариинка платит своим звездам копейки. Однако и Лопаткина, и Вишнева, и та же Нетребко бедными не выглядят, покупая себе квартиры. Сам Гергиев говорит о другого рода парадоксах: нормальный для Нью-Йорка гонорар академической звезды в 15 тысяч долларов за выступление в России для зала Государственного Кремлевского дворца или крутого корпоратива может превращаться в 150, 200, 500 тысяч долларов.
Но у него самого не забалуешь ни на Пасхальном, ни на любом другом фестивале: цены Валерий Абисалович знает, к тому же звезд много, а он один. У него сверхъестественный дар договариваться и с неподъемными российскими спонсорами. При этом Гергиев разборчив.
Прежде чем дать аудиенцию потенциальному меценату, маэстро изучает его “на просвет”. И если что-то не покажется – просто откажет во встрече. В Питере шутят, мол, очередь из желающих дать Гергиеву денег растянулась на многие годы вперед. Как бы то ни было, сам Гергиев гордится, что на строительство нового здания Мариинки и реконструкцию концертного зала он берет из бюджета сущие копейки. Все остальное добирает у гигантов российского бизнеса.
…Нынешний сезон Мариинского разукрашен кучей юбилеев. Театру – 225, его руководителю Гергиеву – 55, придуманным им “Звездам белых ночей” – 15. Скандал с проектом нового здания Мариинки знаменитого одногодка Гергиева архитектора Доминика Перро сдулся на фоне грандиозных проблем со стройкой Большого. Так что у Мариинки сейчас ее обыкновенная сумасшедшая жизнь.
Как бы ни иронизировали над темпераментом Гергиева, его дирижерский талант очевиден. Как бы ни ругали его тиранию, монархия остается самым эффективным строем для театра. Приходится лишь удивляться, как удается Гергиеву сочетать роль просвещенного европейского монарха с манерами халифа из восточных сказок. А откуда у него берется столько чистой энергии – это вопрос из области сверхъестественного. Нам этого не понять.
Лейла Гучмазова, “Итоги”