На Мальтийском международном музыкальном фестивале пианистка Джулия Зильберквит и маэстро Конрад ван Альпен пересмотрели историю музыки.
Рукописи не горят, а партитуры тем более — они просто меняют стать и осанку, обретая новое звучание. К любой перемене слухового вкуса партитуры крайне чутки, оттого в музыкальную моду входят то «старинщики» (адепты «исторически информированного исполнительства», они же аутентисты), то отчаянные нарушители филармонических конвенций.
Есть и третья категория музыкантов, к которой принадлежит Джулия Зильберквит. И занимается она интереснейшим делом: раздувает костер интереса к тлеющим, но не сгоревшим (см. выше) партитурам, представляя их в более выигрышном свете.
Эта часть ее натуры достойна отдельного рассказа, но есть и другая, имеющая непосредственное отношение к мальтийским концертам: посчитав свой любимый инструмент несправедливо обделенным, Джулия пересочинила баховские органные транскрипции струнных концертов Вивальди, создав собственные транскрипции для фортепиано (Concerti Grossi для струнных Вивальди / Баха в переложении для солирующего рояля Джулия Зильберквит исполняла на МММФ в прошлом году).
На сей раз нам были предложены фа-минорный клавирный концерт Баха и Концертино для двух фортепиано Шостаковича — это сочинение Дмитрий Дмитриевич написал для своего пятнадцатилетнего сына Максима. Джулия Зильберквит создала из него фантастической выделки одночастный концерт для фортепиано с камерным оркестром; более того, удлинила время его звучания (повторив экспозицию) и сочинила собственную каденцию в авторском стиле.
Самое любопытное, что Максим Шостакович позже признался, что первоначально этот опус задумывался его отцом… как Третий фортепианный концерт.
Генезис Баха прослеживался в каждом звуке — Джулия Зильберквит, воспитанная после Гнесинки нью-йоркской Juilliard School, представила лейпцигского кантора авантажным господином, наделенным благородством, интеллектом, простотой и естественностью интонации и прочими прекрасными качествами.
Прелестное туше Джулии сочеталось с пластичностью и убедительностью фразировки, каждый момент музыкальной речи был глубоким и содержательным. К тому же американская пианистка вновь показала себя искусным зодчим, выстроив стройную драматургию с истинно баховскими идеальными пропорциями (как писал Альберт Швейцер,
«все произведения Баха созданы для идеального инструмента, заимствующего от клавишных возможности полифонической игры, а от струнных все преимущества в извлечении звука»
— именно это нам посчастливилось услышать в игре Джулии вчерашним вечером). Шостакович оставил впечатление силы и грациозности, юношеской непосредственности и упорства в достижении цели — а также какого-то особого тепла и света, исходящего от самой Джулии, натуры светлой и очень обаятельной.
Вдобавок к этой роскоши пианистка преподнесла на бис Танец Феи Драже из «Щелкунчика», воссоздав на клавиатуре хрустальное звучание челесты — инструмент ее мгновенно сменил тон, заговорив звонко, хрупко и нежно.
Н-да, жаль, что отсутствовал на этом концерте мизогин Шопенгауэр, полагавший, что
«женщины всю свою жизнь видят всегда только ближайшее, прилепляются к настоящему, принимают видимость вещей за сущность дела, отличаются духовною близорукостию»…
Истинно жаль.
Партнерами Джулии Зильберквит оказались в этот вечер Государственный оркестр Казахстана «Академия солистов» и маэстро Конрад ван Альфен. Уроженец южноафриканской Претории, голландец ван Альфен работал как контрабасист в симфоническом оркестре радио Хилверсюма и оркестре Академии имени Бетховена в Антверпене, параллельно учась дирижированию у Эри Класа и Роберто Бенци, сотрудничал со множеством оркестров, а ныне возглавляет основанный им камерный коллектив Sinfonia Rotterdam. А поскольку Конрад — человек невероятного обаяния, немудрено, что солистка и дирижер сразу сошлись характерами.
Итак, Конрад ван Альфен. Обладатель широкого, пластичного и ясного жеста; мягкого, когда это необходимо — но это мягкость льва перед прыжком, и остро-экспрессивного — когда речь зашла о Шостаковиче. Вся его фигура излучает лучезарность — не случайно последнюю ноту каждого исполняемого опуса маэстро сопровождает улыбкой, обернувшись к публике лицом. Оттого и звуки, извлекаемые им из своего инструмента — оркестра — слегка на него похожи: они поют и дышат, улыбаются и заливисто хохочут.
Оставшись с оркестром наедине, Конрад ван Альфен обратился к Чайковскому, а именно к урожденному секстету «Воспоминание о Флоренции», расширенному до состава камерного оркестра. Петр Ильич о подобном и не помышлял, он впервые решился выйти за рамки квартета и признавался брату Модесту в письме от 15 июня 1890 года:
«Пишу с невероятной натугой, меня затрудняет не недостаток мыслей, а новость формы. Нужно шесть самостоятельных и притом однородных голосов. Это невероятно трудно».
Да и после неофициальной премьеры «для своих» недовольный полученным результатом Чайковский долго переделывал третью и четвертую части секстета, пока не добился своего.
Тут надобно сказать, что «Воспоминание о Флоренции» действительно было навеяно поездкой (да не одной) Чайковского во Флоренцию, в отличие, скажем, от Итальянского концерта Баха, в Италии никогда не бывавшего. Что же касается переложения для камерного оркестра, то оно вполне вписалось в концепцию программы Concerto Extravaganza, где все опусы подверглись трансформации.
Государственный оркестр Казахстана «Академия солистов» исполнил сочинение Чайковского эмоционально, полнозвучно, отдав дань и сказочности второй части, Adagio cantabile con moto, и скерцозной игривости третьей, Allegretto moderato, и задорному плясовому финалу. Ну и, разумеется, первая скрипка с первой виолончелью явили в дуэте всё свое мастерство.
Оркестр «Академия солистов» выступил на Мальтийском фестивале
Завершился концерт опять-таки на этнографической ноте: на бис Конрад ван Альфен с оркестром сыграли один из «Венгерских народных танцев» Лео Вайнера — с огоньком и колоритом; странствия по миру музыкантам явно удались.
Лина Гончарская